– Бенджамин, нам нужно поговорить.

Никогда не любил такое начало разговора. А она будто краснеет. Я знаю, что она будет стоять на коленях до тех пор, пока я буду ей позволять. Но мне интересно, что она хочет сказать. Я даже заинтересован.

– Я слушаю тебя.

Я поправляю одежду и смотрю на часы. Говори быстрее, милая. У меня осталось семь минут.

– На этой неделе мы не сможем больше увидеться, ко мне прилетела дочь, она будет в университете все это время.

Она запинается, а я не понимаю, как ее дочь влияет на ее глотку.

– Я не хочу, чтобы Дейзи что-то заподозрила. У меня и так с ней очень сложные отношения.

О, милая, не переживай. Все наши тайны останутся за закрытой дверью твоего кабинета.

– Конечно, Роза. Не беспокойся.

Она тянется ко мне, чтобы поцеловать. Но я разве похож на человека, который будет целоваться после спермы на ее губах? Она сегодня слишком растерянная. Мне не нравится ее поведение. Я отстраняюсь. Отвратительно.

– Мне пора, милая, у меня лекция.

Не обращая внимания на женщину и ее лицо, где точно можно увидеть разочарование. Я подхожу к двери и открываю замок.

– Мам, сразу говорю, я не намерена слушать твои нравоучения про Вегас.

Любопытно. Блондинка замирает в дверях и смотрит в упор на меня. Молодая, не больше двадцати лет. Красивая.

В моем вкусе.

Я вижу, как ее взгляд изучает меня. Я уже видел похожий несколько минут назад, глаза как у матери. Но это меня не смущает. Мне все равно. Единственное, что это тело я бы хотел увидеть без лишней одежды. Но это все подождет. В ее взгляде то, что я так люблю.

Похоть.

«Зависть – это плохо», – прочитаете вы на обложке модного журнала, но я так не считаю. Сегодня тема лекции «Психология зависти». Я читаю такой скучный материал, а студенты разве что не заглядывают мне в рот. Особенно женская половина. А вы знали, что зависть – это грех? Смертельный грех, из-за которого мы с вами будем гореть в личном котле Ада.

Спиноза определял зависть как «неудовольствие при виде чужого счастья» и «удовольствие в его же несчастье». Я не испытываю удовольствие от чужого счастья, но даже я испытываю зависть. Хотя можно подумать: почему? Чего у меня нет, чтобы я мог завидовать другим?

У всех нас есть темная сторона, но кто-то ее показывает, кто-то скрывает. Некоторые умеют жить в симбиозе с ней. Все мы – больные люди. Лишь единицы откровенно признаются в этом.

В крошечном городке Пеннсбург, расположенном на востоке Пенсильвании, стоит маленький дом. В нем хранится коллекция, которую вы вряд ли найдете в музее и скорее всего никогда не увидите вживую. Все стены комнаты на первом этаже увешаны картинами, на которых изображены боль и страдания, черепа различных форм и цветов, женщины в откровенных позах, фольклорные сюжеты и фантастические животные. Однако особенными их делает не столько содержание, сколько авторство: все они были нарисованы серийными убийцами.

Можно ли считать человека, который собирает работы серийных убийц, здоровым? Нормальным? Или он живет в симбиозе со своими демонами? Я давно принял свою темную сторону, я живу и наслаждаюсь ею. Я люблю искать тьму в других. Сейчас передо мной сидят более сорока пар глаз. Я всматриваюсь в глаза каждому: девушка за соседней партой жует, и ее рот покрыт мелкими крошками, прилипшими к губам.

Вы знаете, какой это грех?

А парень на первом ряду трет свой пах, смотря на меня. Возможно, он думает, что я этого не вижу. А рядом с ним блондинка поглаживает его затылок. Они определенно «пара», которая считает себя даже образцовой и, возможно, моногамной. Но так часто, смотря перед собой, мы не обращаем внимания на главное. Ее дружок уже сорок минут смотрит на мой ремень и ширинку. Знает ли она, что его возбуждает? Знает ли она его самую страшную тайну?

Вы знаете, какой это грех?

Моногамия – насилие над собой или высокие чувства? Согласно Ареальной картотеке человеческих отношений из одной тысячи двести тридцать одного изученного человеческого культурного сообщества со всего мира сто восемьдесят шесть были моногамны. Если просто вдуматься в эти цифры? Есть ли шанс у обычного человека быть «моногамным» или верным? Как вам больше хочется. Но исходя из этих цифр, я бы хотел взглянуть в глаза этим ста восьмидесяти шести, чтобы увидеть в них зависть.

Зависть из-за того, что другие делают то, что хотят, спят с теми, кого хотят, а не потому, что положено и нужно трахать только одного человека, или потому, что однажды он так пообещал.

Мои мысли совершенно отдалились от темы лекции. Студенты смотрят представленные слайды, а я наблюдаю за ними. Я люблю изучать людей, их повадки, жесты, позы. Как они себя ведут.

За последней партой я замечаю движение.

Дочь моей милой Розы – Дейзи – подсела к мисс Петерсон и что-то шепчет ей на ухо. Интересно. София смущенно опускает глаза и заправляет прядь белокурых волос за ухо, за этим так интересно наблюдать. Мисс Петерсон делает вид, что ей стыдно, но это не мешает ей заигрывать.

Кто же ты такая, София?

Я смотрю на эту пару девушек, как они тихо переговариваются и шепчут что-то друг другу на ухо, и буквально чувствую их горячее дыхание у своего виска. Несмотря на то, что я кончил в глотку милой Розе около часа назад, я бы хотел повторить это с этими девушками. Как хорошо, что они не мои студентки. Дейзи будто невзначай касается своей груди и поднимает глаза на меня.

Ну здравствуй, милая.

Даже с такого расстояния я вижу ее серые переливы, будто металл плещется в ее глазах. А она не отводит взгляд – смелая – и поправляет кофту, делая вырез более открытым. О, милая, мне больше нравятся твои глаза, в которых ты уже скачешь на моем члене, твой вырез меня не интересует. Я вижу, как мисс Петерсон хватает свою подругу за локоть, привлекая внимание, и Дейзи отворачивается от меня. Я никогда не трахал в один день мать и дочь. Возможно, сегодня нужно это исправить. Ну, а пока нужно закончить лекцию.

Студенты покидают аудиторию, и с ними дочка декана. Я не провожаю ее взглядом, она перестала быть мне интересна, как только я перестал смотреть в ее глаза, но это не означает, что мы не встретимся с ней позже. Возможно, на столе ее матери или на заднем сиденье моего BMW. Я намеренно покупал вместительную машину, чтобы там легко можно было перевозить тела, но и трахнуть Дейзи там тоже можно. София поднимается с последнего ряда и неуверенной походкой идет ко мне. Милая, не нужно притворства. Я знаю, какая ты. Ты не скромница. Она покачивает бедрами и приближается к моему столу, я уже поднялся с кресла, выключая презентацию. Мне интересно, что она скажет. Хочется взглянуть в ее глаза, полные желания и стеснения.

– Профессор Рид.

Какой сладкий у нее голос. Я отвлекаюсь от проектора и смотрю на нее. Бюстгальтер больше не виднеется, значит в тот раз это было намеренно. Вы правда хотите поиграть, София?

– Мисс Петерсон, как Вам лекция?

Уверен, она не слушала: она переговаривалась с подружкой, она смотрела в экран телефона, но она и не обязана была. Но это не значит, что я не акцентирую на этом внимание.

– Прекрасна, профессор.

Ее губ касается нежная улыбка, но я вижу то, что скрыто под ней. Это ухмылка. Хитрая, аккуратная и незаметная для обывателя, но не для меня.

– Что Вам понравилось больше всего, мисс Петерсон?

Она опять приподнимает свои аккуратные брови, и на секунду я вижу плескающуюся тьму в голубых глазах. Я уверен, сейчас ее ответ меня удивит.

– Больше всего, профессор, мне запомнилось высказывание преподобного Иоанна Дамаскина, который указал на родство зависти и сострадания. Не называя их ни грехами, ни добродетелями, он относит эти понятия к неудовольствиям человека. И она смогла удивить меня. Неудовольствия. Любопытно.

– Завидуете ли Вы, мисс Петерсон?

Она так внимательно на меня смотрит, но не как большинство: она не изучает фигуру, она не смотрит на мои губы. Она смотрит в глаза, будто не боясь, будто зная, что там ее тьма.