Знаете, сейчас я ощущаю себя самым счастливым человеком на планете Земля. Я чувствую такое умиротворение, несмотря на то, что в моей крови бурлит горячий адреналин. Мои руки точны, движения отмерены, я знаю, что сделаю в следующую секунду.

Все всегда спланировано. Идеально. Без недоразумений.

Даже сейчас, когда я стою с острым скальпелем в руке, я знаю наверняка, чего ожидать. Через тридцать секунд раздастся крик, но он будет лишь походить на булькающий хрип, я всегда знаю, какую мышцу нужно подрезать, чтобы жертва не могла издать лишнего звука. Я предпочитаю работать в тишине, не люблю слышать оправдания: как они говорят о том, что не виноваты, что это случайное стечение обстоятельств, что он сбил человека и уехал с места аварии, или случайно застрелил продавца в магазине, трижды нажав на курок. Я слышал уже сотни этих историй, они неинтересны.

У человека всегда есть выбор, как поступить. Виновник аварии мог остановиться и помочь сбитой женщине. Если бы он не покинул место ДТП, она бы осталась в живых. А ее сын не остался бы сиротой. Тогда бы у меня была бы совершенно иная история. Интересно, насколько я был бы другим? Я и сам не могу ответить на этот вопрос, но сейчас я точно знаю, что я поступаю верно и правильно. Если бы однажды пьяный водитель остановился или не сел бы за руль, стоял бы я сейчас здесь с острым скальпелем в руках, перерезая голосовые связки? Жаль, что я еще не придумал другого способа, как заглушить жертв. Этот метод для меня излишне грязен. Можно, конечно, заклеивать рот скотчем, но я люблю, когда они полностью обнажены перед своим финалом. Они такие слабые и никчемные. Люди, которые поверили в то, что им все можно. Что им все сойдет с рук, и закон на их стороне. В такие моменты, моменты, когда они понимают, что скоро настанет конец, они возбуждаются.

Сладострастие.

Один из грехов каждого, кто лежал на этом столе. Но я не буду лгать, что это не единственная реакция организма. Есть и более грязные, более отвратительные. Как я и думал. Тридцать секунд – и он открыл глаза. Блеклые и серые, с желтоватым белком. На его лице выступила испарина, которая уже начала собираться в капли пота, что скоро начнут стекать по коже.

Ненавижу.

Сейчас передо мной на столе связанный строительным серым скотчем лежит известный музыкальный продюсер Альфред Стоун. Он не просто так попал сюда, я долго ловил его на крючок. Десять месяцев назад полиция попросила составить психологический портрет насильника по словесному описанию жертвы. Она не видела его лица за маской, но она точно видела его движения и повадки. Он продержал ее связанной четыре дня, наслаждаясь ее беспомощностью и страхом. Девушка смогла выбраться, полоснув ножом Ахиллесово сухожилие мужчины, и бежала так далеко, как только могла. Полиция проверила обращения с подобными травмами в больницы, но ни одного обращения не было зарегистрировано. Я составил портрет по его манере стоять, излишней нервозности, движениям рук, уровню самоконтроля, способностям и интеллекту.

Я видел все их грехи. Я разберу каждый из них.

Такой человек как Стоун, как правило, производит хорошее впечатление, обаятелен, следит за своим внешним видом и самочувствием, легко сходится с людьми, и плюс, он знаменит. И шанс, что кто-то подумает о нем неладное, почти минимален. Никто не сложил дважды два. Никто не искал его в далеком прошлом жертв. Альфред прятался за договорами и документами и не встречался с жертвой до самого последнего момента. После того, как прошел год после окончания контракта, он выходил на нужную ему цель. Выходил, плел паутину и ловил. Он был аккуратен, его ничего не могло бы выдать, кроме одной незначительной детали.

Любовь к сладкому и желание бросить курить.

Tabex выдал его. Часть упаковочной фольги была найдена на месте нападения. Таблетки по полтора грамма помогли мне найти его, раздеть и обмотать его дряблое тело скотчем. После составления психологического портрета мне пришлось хорошо порыться в прошлом всех семи жертв. Все они занимались творческой деятельностью и мечтали о славе. И каждая получила ее.

Жаль, что посмертно.

Их именами пестрели желтые газеты, их обсуждали. Но ровно до тех пор, пока не выходил новый номер с интересным сканвордом. И каково было мое удивление, когда я увидел подставные названия фирм, которые в прошлом занимались раскруткой девушек. Ничего бы не вывело меня на него, если бы не наша общая борьба с никотиновой зависимостью и общая очередь за заказом в аптеке. Случайно повстречав прихрамывающего мужчину, я следил, искал улики и следы. Мог ли я сдать его полиции? Определенно нет. Это не в моем стиле.

В моем стиле – довести до предела, заставить пережить их то, что пережили их жертвы. Заставить пройти через страх, боль, принятие и довести до беспамятства. Загоняя в агонию их же оружием.

А после этого собраться, вымыть руки, стол, замотать остатки в целлофан, поместить в холодильник для рыбы и при возможности вывезти на яхте в залив.

– Господин Стоун, – я улыбнулся самой доброй улыбкой из своего арсенала, отчего страх на лице мужчины стал еще более заметен. Люблю такие моменты: их страх придает мне желание жить, насыщает мою кровь кислородом. Ухх. Мурашки пробежали по моей спине. Я говорил, что они возбуждаются перед смертью? Я соврал. Не одни они. Я тоже. Он убивал женщин, вырезая их половые органы и насилуя их после. Слишком грязно, как по мне, но он сам вложил скальпель в мои руки. Он что-то хочет сказать, но лишь кровь выливается из его глотки красной вспененной жижей.

– Господин Стоун, не нужно оправданий. Я вас прекрасно понимаю, – я надеваю второй комплект перчаток, не хочется забрызгаться его кровью, одноразовый фартук мясника уже завязан, я готов. И настал тот момент, когда, испытав боль, унижение и страх, жертва возбуждается, когда адреналин несется по венам, а разум еще пытается соображать. Вы знали, что в древности воина, который бледнел при виде крови, брали на службу? А тех, кто краснел – нет. Стоун побледнел. Кровь отхлынула от его головы, прибывая в другое место.

Возбуждение.

А я, язвительно ухмыляясь, смотря, как маленький сморщенный член наливается кровью, что не делает его больше. Я хмыкаю, уже готовый нанести первый надрез, что выпустит фонтан крови, хотя, думаю, мне нужен защитный экран на лицо. Альфред, видя, что я опустил руки, выдыхает, я вижу, как он мотает головой и пытается выбраться, но я предусмотрел все. И теперь еще и экран. Я с интересом рассматриваю объект, мое возбуждение сошло на нет, но его будто лишь возрастает. Каково это – залезть в голову убийцы? Каково знать его мысли, ощущать его страх, возбуждение, видеть, как пот стекает по лбу. Видеть, как он в шаге от черты. Его рот издает интересный захлебывающийся звук, я очевидно перестарался, перерезая мышцу.

Слишком много крови.

Я не люблю кровь. Она тяжело отстирывается, ее сложно убрать из помещения.

Нужно найти другой способ, как лишать человека голоса.

Но не чувств.

– Сладострастие, Господин Стоун, является одним из семи грехов. Сегодня мы лишим Вас инструмента одного греха. И жизни.

Я вижу, как он начал дергаться и зажмуривать глаза, будто надеясь, что из моих узлов можно выбраться. Я постарался. Я знал, что он будет против нашего небольшого представления.

– Господин Стоун, а Вы знали, что, исходя из мифов, усопшему клали на глаза монеты, чтобы он смог заплатить паромщику Харону, который переправлял его в Царство мертвых через реку Стикс?

Его серые глаза замирают, изучая меня. Будто стараясь запомнить. Но зачем? Он не выйдет отсюда живым. Я подхожу ближе, немного наклоняясь перед его лицом. Он ужасно воняет. Страхом вперемешку с потом. Я предпочитаю чистый запах. Без ненужных примесей.