— Наши дети — братья, а мы с тобой их матери, — она закрыла глаза. — Судьба нас породнила, Цубасара.

— Породнил мой огонь и наша тайна, — Цубасара пронзительно и горько смотрела на изуродованное лицо спутницы. — Какой у тебя страх? Почто боишься возвратиться?

Она нервно сглотнула.

— Я боюсь быть отвергнутой. Боль, которую я причинила Тобу и Фреду, слишком остра. Она не исчезает. Возможно, боль заснула, но, как только я появлюсь на пороге дворца, она снова утащит сыновей в кошмар. И они меня не примут… Не примут… Люси Кэлиз говорила, что должно пройти время, а я должна добрыми делами искупать грехи. Но я убеждена, что сделала слишком мало, чтобы заслужить прощение.

Она села на песок. К морю шла вереница красных, неуклюжих крабов, ведь прибой выбросил на берег много моллюсков и морских червей, к которых подтянулись уже и хищные насекомые, ещё одна добыча для крабов. Эти смешные ракообразные ловко пронзали клешнёй тельце жертвы и, смакуя его, откусывали части. От стаи больших красных крабов не ускользали и маленькие серые крабики, ещё одни жертвы, но куда с худшей судьбой — они умирали в чреве более огромных собратьев.

Крабы проходили мимо двух женщин, не замечая их. А комары спешили завладеть жаркой манящей кровью. Юнипа уже прибила несколько кровососущих тварей.

— Когда я убиваю какое-нибудь вредящее мне насекомое, — сказала бывшая королева, рассматривая раздавленного комара, — я понимаю, что конец у всех одинаков. Время каждого растопчет безжалостно. И короли, и комары однажды исчезнут в ускользающем вихре эпох. Даже абадонское проклятье падёт.

— Мы пленники бытия, но мы вольны але жить в оковах времени, але дышать.

И Цубасара вздохнула, насыщая свои лёгкие морским свежим бризом. Ей легко говорить. Один раз в году она человек, теперь почаще — будешь думать о своей участи, так с ума сойдёшь. Существовать и жить одним днём, вот удел абадон.

А крабы позли на берег, перемежаясь меж собой, что казалось, будто это одно длинное существо ползёт за добычей. Нет, миллионы мелких тварей только шли есть, чтобы пожить ещё одним примитивным днём. Как похоже на неё саму.

Она услышала человеческие голоса. Мальчишки бежали поглазеть на рой крабов.

— Теперь мы не одни, — сказала она. — Пошли ко мне. Заодно переодену тебя. Твой экстравагантный наряд привлекает внимание.

Они шли по полю, затем по пыльным улицам уже молча. Юнипа только заученно здоровалась со знакомыми, которые сновали туда-сюда, и мечтала, чтобы никто не остановил её и спросил, а что за чудаковатая подруга с тобой идёт? «Моя родственница, отвечу я. Мы ж породнились огнём и тайной».

— Фанеса Гиллин! О, надо же, снова увиделись!

Сэнди шла домой, нагружённая корзиной с овощами. Девушка прытко подбежала к опекунше, прижала к телу, постояла, обнимая, и поцеловала в щёку

— Так, это знак! Второй раз встретились! Вечером жду в гостях. Для вас приготовлю свои лучшие блюда.

— Кто сия девочка? — спросила Цубасара, когда Сэнди убежала.

— Моя подопечная. Я забрала её из приюта, воспитывала много лет, выдала замуж.

— Ты обрела дочь, кою желала родить.

— Не дочь. Воспитанницу, — вздохнула она.

Дом Юнипы Гиллин располагался в самом конце, даже не на улице стоял, а почти в лесу. Чёрный, вросший в землю, с нахлобученной крышей, окна плотно закрыты ставнями, забор покосился, острые края досок недружелюбно смотрят на прохожих. Дорога к дому скрыта в зарослях травы, спрятана за дубами и орешником. Только палисадник из розовых и белых пионов, которых посадила Сэнди, приносит в эту дремучую пустошь цвет.

В доме было светлее. Зажегся винамиатис, наделив комнаты светом. Юнипа заметила, что Цубасара внимательным взглядом осматривает светящийся винамиатис, крепкую узорчатую мебель, картины на стенах, дорогую посуду. Не ожидала, что наружи и внутри будет разная атмосфера.

Пока Цубасара переодевалась и осматривалась, Юнипа разожгла печь, поставила чайник, суп. Лопатки нестерпимо заныли, когда она подняла тяжёлую посуду. Но она давно свыкалась с болью тела.

— Я разогрею пищу. Я маг огня, — обеспокоенно сказала Цубасара.

Видно, не скрылись от её всеслышащих ушей вздохи Юнипы. На абадонке теперь было чёрное мешковатое платье, на ногах грубые ботинки. Юнипа не имела в своём гардеробе светлых вещей.

— Всё готово, присаживайся, — улыбнулась она.

Обед состоял из томатного супа с рёбрышками, рыбного пирога и куриного рулета.

— Спасибо, Эмбер, — произнесла Цубасара, принимаясь за еду. — Когда сидишь так радушно и так просто с женщиной из рода вечных людей — благодать. Спасибо, Эмбер.

— Я Юнипа Гиллин.

— Ты Эмбер Афовийская, — Цубасара пристально взглянула на неё.

— Я Юнипа Гиллин. Эмбер убили. Ты её убила. Я Юнипа. Такова реальность. Королевы, которую ты встретила во дворце Солнца, больше нет.

«Я Юнипа. Я больше не причиняю людям зло. Я живу так, как хотели бы мои сыновья. Я не дам ей вернуть в меня Эмбер».

Она взяла в руки стакан и заскоблила дрожащими руками. Умоляюще смотрела на Цубасару и думала уже о другом. «Пожалуйста, помоги мне, не возвращай назад. Ты мой друг, Цубасара, мой спаситель. Ты помогла мне много лет назад. Помоги и сейчас. Не пробуждай Эмбер».

Цубасара пообедала, помогла ей убрать со стола и вымыть посуду. Женщины прижимались плечами, плеская тарелки в воде.

«Помоги. Ты единственная меня понимаешь».

— Я открыла твой комод, таче одевалась аки вечный человек. Много же вырезок из газет ты притаила. И там лише про сыновей. Коле. коли… Коллекция, молвят вечные люди.

— Память, — поправила её Юнипа.

Закончив с посудой, она вошла в комнату и сама открыла дверцу комода. Пальцы начали перебирать пожелтевшие листочки, она отвернулась, чтобы не испортить дешёвую бумагу солёными слезами. В аккуратно вырезанных квадратиках была описана жизнь сыновей. Год за годом Эмбер собирала вести про них, копила, изучала, проживала жизнь вместе с сыновьями, когда перечитывала по ночам про их успехи, радости или тяготы. У неё даже были листочки с их портретами. Принц Тобиан Самозванный и король Фредер Суровый. По-разному на самом деле называли в народе её наследника. Фредер Освободитель, ибо он отменил рабство. Фредер Мирный, поскольку за четырнадцать лет под его правление не возникло ни одного вооружённого конфликта. Фредер Холодный за ледяной взгляд. Но больше за королём закрепилось прозвище Суровый, одно его слово, не терпящее возражения, заставляло людей дрожать.

Цубасара дотронулась рукой до нижнего ящика.

— Там заметки про абадон, — пояснила Юнипа. — Я открою его, а ты… скажи, знаешь что-нибудь про Риана Риса, моего, телохранителя?

— Он верно служит Фредер. Почто вопрошаешь о нем?

— Риан, — она улыбнулась, — служил мне только из верности, не требуя ничего от меня. Он любил меня, был предан. Мы даже были друзьями. Понимаешь, Цубасара, у меня был друг! Риан Рис. Надеюсь, он не мстил тебе? Только… — изувеченное лицо вытянулось в страхе, — не говори, что Риан пошёл мстить и его…

Цубасара нахмурилась.

— Риан обещание дал отпустить меня, еже я спасу Санпаву. К скорби его, я спасла провинцию.

Хрупкие искалеченные ладони опустились на плечи к абадонке.

— Ты спасла, а тебя продолжают ненавидеть. Тебя сравнивают с Онисеем и с безжалостными соплеменниками, возвращёнными в покой на Абадонию.

Она распахнула двецу нижнего ящика и подняла газетные листки. Всё про абадон. Об их тихой жизни на родном острове, о рассказах, кои они повествуют, будучи людьми. О мировой ненависти к проклятым богами тварям, убить которых мешает могущество Тенкуни и страх перед новым Рёвом. Цубасара взяла в морщинистые руки газеты и протяжно вздохнула. Она ведь знала старозенрутскую письменность, могла разобрать и некоторые слова в современной печати. Абадон называли не иначе как демонов, ещё писали, что один из демонов притаился на ферме в Конории. По сей день не утихали религиозные споры, какие же боги истины: каждый видел в Чёрном океане своего покровителя.