«Сегодня же тридцать первого травника!» — вспомнила она. И поразилась. День, когда абадона получает возможность пожить человеком, Цубасара посвящает ей.

— Эмбер, я пришла за тобой. Ты раскаялась, — Цубасара нежно провела рукой по опалённой щеке. — Надобно возвращаться домой. Я алчу, дабы ты встретила старость и смерть с детьми и внуками, раскаявшаяся и прощённая.

— Я не могу вернуться. Мои сыновья ненавидят меня.

— Тобиан простил тебя.

— Фредер хотел моей смерти и будет хотеть, если я вернусь.

Рука Цубасары с щеки переместилась на тонкие седые волосы. Она неуверенно и стыдливо гладила шрамы, сотворённые ею.

— Да, сын хотел изничтожить мать.

Они замолчали на какое-то время. Вихрем закружился старый, почивший век. Захваченный огнём дворец. Цубасара, явившаяся к ней с демоническим оскалом. Мольбы Эмбер поскорее убить её, избавить от куда ужасной боли, несравнимой с ненавистью пламени. Перечисление грехов, льющееся раскаяние, желание умереть. Слёзы и сомнение на лице убийцы. Робкое признание от абадонки: «Меня попросили тебя убить». Через минуту они обессиленно сидели на коленях и рыдали, разделяя схожие муки.

— Фредер убить просил тебя и брата твоего презренного, — с гневом сказала Цубасара. — «Избавь Зенрут от дьяволов, — молил он. — Спаси мою страну. Спаси своего сына Уилларда. Они никогда не дадут ему свободу. Я скоро предам мать и дядю. Уиллард будет со мной. Убей Огастус и мать. Или Огастус убьёт Уилларда. Уничтожь дьяволов. Спаси нас». Он молвил, иного пути нет. Лише смерть. Он поведывал, как Огастус истязал моего сына, помог разделил мне боль Уилларда, пробуждая ошейник, выкраденный у тебя. И я поглощалась ненавистью, я приняла волю Фредера и дала клятву на убиение королей. И, когда мне, обращённой человеком, Сальвара поведал про Уилларда раненного и Фредера умирающего, злоба пуще объяла душу мою. После я узрела тебя, услышала твой плач, твою скорбь и… И отпустила тебя.

— Цубасара, может быть, ты знаешь, почему мой сын был убеждён, что ты непременно обратишься в человека и поможешь ему расправиться со мной и братом? Огастус никогда бы не допустил, чтобы тридцать первого травника, ты оставалась бы в Конории, когда Уиллард будет в темнице или же убит. Везение, не иначе, что о твоей просьбе помнил посланный в Конорию Сальвара.

— Не Сальвара, так Урсула Фарар. Фредер наказ дал верной слуге Урсуле — явить мне лик человеческий. Урсула ведает правду.

— Урсула Двуличница, — она закусила губу. — Бывшая слуга моего брата.

— Фредер обещание принёс Урсуле, что простит он опального Джексона Мариона, еже она прииидет на помощь ему.

— Как ты скрылась от фермеров, когда мой сын сделал тебя человеком?

— Пряталась до ночи в кустах и размысляла о его словах.

Цубасара протяжно вздохнула.

— Лицедей от богов… Он молвил, что будет проклинать меня, ненавидеть, но не тронет. Он будет рыдать по матери, но нельзя мне верить его слезам, ибо всё пыль в чужие очи. Когда я отпустила тебя и узрела Фредера, он ненавидел и проклинал меня, он рыдал, он просил прощение перед убиенной матерью. И ему верили, лише я ведала, что се игра, притворство. Игра не заканчивается, она длится по сей день.

Юнипа отвернулась. Она не знала, что и ответить. В тот раз слова Цубасары ранили её как острые ножи. За четырнадцать лет боль не уменьшилась.

— Как ты явилась в Санпаву? Как покинула Конорию? — спросила абадонка, желая отойти от тяжёлого мгновения прошлого.

— Я бежала через подземный лабиринт по твоему огоньку, который направлял меня на выход. Отсиживалась под мостом, когда шла война с абадонами. Потом вышла к людям, наврала, что я санпавчанка, попавшая под огонь. В Конорию меня принёс проходящий маг, но я хочу вернуться домой. Цубасара, вообрази, две шестицы я лежала в больнице Конории, и никто не подозревал, что у них на койке сама королева! Потом я покинула больницу и пешком отправилась в Санпаву, выдавая себя за беженку, которая отчаянно хочет вернуться домой.

— Когда явилась я к тебе, ты молила меня о смерти. Почто переменилась? Почто возжелала принять лик Юнипы?

— Ты же заявила, что не убьёшь меня, — тихо сказала она. — Я буду жить… Буду жить… Но жизнь Эмбер закончилась, когда от неё отреклись сыновья. Если и жить, то иным человеком, с именем и лицом, которые мне не принадлежат. И исправлять свои ошибки. Каяться перед богами и перед образами сыновей.

— Ты обещала возвратиться, когда искупишься. Почто ты хранишь имя Юнипы, но возвращаться не алчешь?

— Я боюсь Фредера.

Она дотронулась до обезображенного лица, которое потеряло всякую чувствительность. «Опали меня, Цубасара. Сделай неузнаваемой».

— Фред был моим любимцем, Тоба я опасалась, видела его угрозой правлению Фредера. Я даже грудью не кормила Тоба, отдала его кормилице, чтобы он не обделял брата молоком. А вышло, что близнецы поменялись уготованными ролями. Тоб любил меня вопреки всему, Фредер превратился в того самого врага, которого я видела в его брате.

— Возвратись, — полушёпотом сказала Цубасара. — Я одарю тебя защитой.

— Ты триста шестьдесят пять дней в году безмозглый зверь. Нет, не вернусь.

Она прижала руки к груди, Цубасара с жалостью рассматривала покалеченные пальцы и ладони, на которые отпечатались не заживаемые рубцы.

— В том году из Хаша приехала в Дренго приехала театральная труппа. Я сидела в первом ряду, смотрела на гимнастов, клоунов, дрессировщиков, жонглёров, канатоходцев и восхищалась. В конце объявляли имена артистов. «Майкл Кэлиз» — ведущий показывает на рыжеволосого жилистого юношу. Я едва не потеряла сознание! Мальчик, которого опекал мой сын, смотрел на меня! Он во время выступления даже кинул мне два шарика! Я поняла, что Санпава тесна, даже в жалкой лачуге, в бедном районе города меня могут раскрыть! А если я встречу не Майка, а Тобиана или Уилларда?

Она встала, выкарабкалась из расщелины и вступила на песочный берег. Море ворошило мелкую гальку, за горизонтом блекли облака. Воздух звенел, птицы щебетали, волны тоже раскатисто пели. Зыбким миражом вдали виделся парусник. Боги знают, может быть, на этом паруснике плывут придворные королевы Эмбер или даже её родственники. А их королева стоит на берегу с тяжёлым камнем на шее точно утопленница в тёмном омуте. Она брызнула на лицо воду, губы ощутили соль, в глазах защипало.

— У растений есть память, маги разговаривают с ними, — сказала она, когда к ней подошла Цубасара. — Мне кажется иногда, и у воды есть память. Где-то под солнцем сверкают капли, которые помнили Эмбер и Конела, клявшихся в любви. Расскажи о моих сыновьях, Цубасара. Ты их часто видишь?

— Тобиана редко. Фредера со дня Рёва — никогда.

— Расскажи о них!

— Сыновья твои возмужали, окрепли, исцелились от ран душевных. Они други верные, мир между ними и лад. Но живут братья вдали. Тобиан избрал Санпаву, Фредер клялся всему Зенруту, восседая в Конории. Заветы свои Фредер передаёт сыну, учит его справедливости и наказывает иметь железную длань. Тобиан, мужая, покойнее не стал. Удаль молодая хлыщет из него, но он умеет смирять прыть, когда требует долг. Он — второй голос и лик Санпавы. Молвят люди, Тобиан Самозванный будет преемником Джексона Мариона.

— Самозванный… — прошептала Эмбер.

— Ты же убила принца Афовийского, — тем же шёпотом молвила Цубасара. — Се новый Тобиан взращён улицей, рабством и войной.

— Вспоминают сыновья мать? Рассказывают о ней внукам?

— Не ведаю. Уилл не упоминает имя твоё. Призрак Эмбер должен быть для Цубасары в забвении, так порешали наши сыновья.

— Уилл… Он также близок с Фредом и Тобом?

— Они — семья! — Цубасара изумлённо взглянула на неё.

«Что за глупый вопрос? — вздохнула она. — Я давно должна смириться, что мои мальчики приняли Уилла даже не как друга». Она же читает газеты, смотрит вести, ловит каждые слухи! Уиллу открыты все двери всех афовийских дворцов. Семейный праздник её сыновей — это Фредер и Тобиан с сыновьями и жёнами, и это Уилл, теперь тоже с женой и дочерью.