— И как называют свой круг единомышленников супруги Каньете? — спросила Эмбер.

— Отряд освободителей.

— Ну и название, долго старались над ним, — Эмбер усмехнулась. — Каждый ребёнок, пообещавший своей няне свободу, уже чуть-чуть освободитель, Каньете могли бы придумать своему обществу более кричащее название.

Наплыв новых освободителей был бы фатальной ошибкой, Кэувс думал о своих потерянных деньгах, если вдруг освободители лишат его и рабов, и виноградных плантаций, которыми владела семья Кэувсов, но Эмбер рассуждала шире. В конце концов рабство в далёком будущем будет изжито, и место рабов займут обычные люди, но это потом, а сейчас ни она, ни её страна не готовы к свободе. Зенрут жаждал сероземельника, тонны винамиатиса, прилив всё новых и новых тенкунских магов, Зенрут хотел наращивать боевую силу за счёт того же самого винамиатиса, встроенного в дуло нового ружья. И Зенрут, как и сама Эмбер, боялся будущей войны и недовольства, роптания в обществе. Она помнила ещё бурные восстания, когда её отцу приходилось выжигать села, а на улицах городов вешать или обезглавливать лидеров смуты. Тогда на казнях, будучи маленькой девочкой, Эмбер плакала, закрывая лицо рукавом Огастуса. Но год за годом, привыкая после кончины отца к своему правлению, Эмбер начинала страшиться другого — собственной гибели и смерти близких ей людей. Не раз Эмбер думала, кто её враг. Соседи? Так они метят лишь на запасы ресурсов её государства. Враги были намного ближе. Эмбер не понаслышке знала историю своего деда Джозефа, занявшего трон после внезапного убийства собственного брата Реджира в обход своему племяннику. Говорилось, правда, что брата зарезали наёмники, коих заказала его неудачно обманутая жена, но дед рассказал правду своему сыну, а тот своей дочери Эмбер о том, кто руководил убийством. И по сей день потомки убиенного брата требовали вернуть им трон. Но не своих родственников, обмякших и обленившихся свиней Эмбер называла врагами, а их возможную силу — народную массу, ведущуюся всегда на красивые слова и хлеб.

Королевская карета остановилась перед большим зданием театра, возле которого собирались столичная аристократия и гости города. Кто успел до приезда королевы зайти вовнутрь, тем повезло, а толпящиеся возле дверей люди бросились кланяться Эмбер и хвалить её белую мантию, светло-бежевое платье и приятное цветущее лицо. Министр юстиции, приехавший на спектакль с женой и дочерью поинтересовался, почему Их Высочества герцог и принц Конел отказали своим присутствием театру. Эмбер отшутилась занятостью мужа и брата, но она не врала: голова брата была забита мальчиком-магом, Конел ещё до того, как узнал о приезде тенкунской делегации, обещал сыновьям свозить их сегодня в заповедник на отдых, и он сдержал своё мужское слово.

Предвкушая зрелищное представление, историю о стародавних временах, когда магия ещё населяла весь их огромный мир, когда люди боролись с богами за абсолютное право обладать магией, Эмбер взглянула на крышу театра. Возле мраморных изваяниях крылатых горгулий сидело странное существо, напоминавшее то ли обезьяну, то ли мускулистого человека, покрытого шерстью и с длинным хвостом. Глазницы были пусты, и существо замерло в настороженной печальной позе рядом с молчаливыми горгульями. Эту статую нашли весьма давно при раскопках старого дворца вождя Йосем Окровавленного, и она так понравилась архитектору театра, что он украсил ею своё творение.

«Как я раньше не замечала эту статую! Это они. Древние абадоны» — вихрь мыслей засвистел в голове Эмбер. Несколько лет назад ей попалась старая потрёпанная книжка, где на переплёте листов был нарисован этот странный зверь. Внезапно Эмбер почувствовала в плечо сильный удар. Королева закричала, но ей зажали рот.

— Ваше Величество, прячьтесь! — крикнул майор Беон, начальник её стражи.

Шум и крики пронеслись по улице, возникла беготня. Эмбер заслонили четверо гвардейцев, маг, охраняющий королеву, воздвиг каменную стену.

И в это мгновение заревел от неслыханной боли человек.

За криком последовал удар от падения тела. Затем прозвучал тихий предсмертный писк.

— Что… произошло? — Эмбер, придерживая у груди дрожащие руки, выглянула через спины гвардейцев. «Мои сыновья, мой муж, брат! С ними-то всё хорошо?» — Эмбер не хотела представлять самое худшее, она ничего не понимала, но первая мысль пришла страшная — началось восстание.

— Ваше Величество, возвращайтесь в карету, скоро маги перенесут вас во дворец, — взволнованно ответил майор Беон. — Не берите близко к сердцу, какой-то ненормальный раб попытался наброситься на вас сзади. Мы его остановили.

Эмбер увидела через спины гвардейцев лежащее на тротуаре тело. Мужчина, которому из-за множества морщин, невозможно было определить возраст, лежал, раскинув руки. В рваной льняной рубахе, босой на одну ногу, он сжимал в кулаке маленькое медное колечко, подходящее только на детский пальчик, возле тела лежал нож. На шее мужчины дрожал металлический ошейник. В ошейнике ярко-красным светом сверкал чёрный винамиатис.

— Назад всем! — закричал Беон толпе перепуганных прохожих. Он поднял над головой револьвер — Я буду стрелять!

Но двое рабов сделали шаг вперёд.

Они успели лишь крикнуть от боли, и упали навзничь. На их шее дёргался ошейник.

— Разбудил ошейник сразу, не стал их пытать, даря им второй шанс, — процедил гвардеец за спиной майора Беона.

Гвардеец держал в руках чёрный камень, винамиатис, направляя на толпу. Ещё трое рабов, стоящие впереди свободных людей, замертво попадали.

«Какой позор!» — думала Эмбер, приходя в себя. Погибнуть от руки каких-то невольников, облачённых в тряпье. Ладно, если бы покуситель пришёл с мечом и доблестной шпагой, одолел её стражу и тогда бы уже заставил преклонить колено. Но это… жалкое существо, называемое лишь некоторыми незаурядными личностями «человек». В глазах почему-то крутилось маленькое колечко, которое даже после смерти раб не обронил. Он мстил за разлуку с дочерью, за её смерть, или может вещица принадлежала не дочери, а какой-нибудь племяннице, внучке? Эмбер так некстати вспомнила своих сыновей. Если бы не обещание Конела показать детям зимний лес, сейчас бы из кареты выбежал сломя голову Тобиан, за ним вышел такой крохотный, такой нежный и улыбчивый Фредер, рассматривал бы красные стены театра, любовался бы птицами на его стенах. А убийца бы поджидал Фредера!

«Заповедник! Они в лесу!» — воскликнула Эмбер.

— Дайте мне винамиатис и стекло! — приказала она.

Уже через минуту ей в карету принесли прозрачный камень и толстое стекло. Эмбер положила камень на стекло и закричала:

— Конел! Фредер! Тобиан!

Стекло и камень тотчас засветились, через несколько секунд на стекле образовалось раскрасневшееся и покрытое снегом лицо Конела, вдалеке заливались смехом дети. Эмбер выдохнула: они живы. Рассказав о неудачном покушении мужу, Эмбер потребовала, чтобы он немедленно возвращался с детьми во дворец. Она закончила разговор, камень и стекло померкли. Эмбер позвала к себе премьер-министра. Тот, держась руками за стражника, подошёл к королеве.

— Фанин Кэувс, — увесисто сказала королева, вспоминая своё прозвище — Эмбер Строжайшая. — Напомните мне, какая мера наказания полагается освободителю, который просто читает неграмотным людям свою вольную писанину о равенстве рабов и свободных людей, и на этом его пропаганда заканчивается?

— Пять лет тюрьмы, Ваше Величество, — ответил бледный министр, шатающийся на ногах словно простреленный.

— Фанин Кэувс, собирайте заседание парламента, я буду во дворце Солнца через три часа, специально для вас я задержусь возле своих сыновей, времени у вас хватит для сборов. Пора поговорить об увеличении тюремного срока до десяти или даже пятнадцати лет, а для болтунов с более широкими языками впору подумать о смертной казни. Пожалуйста, фанин Кэувс, побыстрее, я уверена, что на собрание придёт мой брат Огастус, я не хочу заставлять его ждать. Он и так сильно обеспокоится, когда узнает о покушении на меня.