— Мы умеет видеть красоту в се едином дне в году.

— Значит, человеческой природы в вас больше. Я живу четырнадцать лет и четырнадцать лет умираю.

***

Когда облака скрыли солнце, ветер подул нежданно грянувшим холодом, они пошли к причалу. Шли из поля, как и в поле, молча, смотря под ноги. Эмбер глазела на изученные сотни раз затопленные и неровные тропинки. В причале правил солёный воздух, море бурлило, выплёскивая на берег пенную тинную воду. Крабы и чайки хозяйничали на берегу, нападая на нескончаемую добычу. А люди, шумливые и непоседливые, бродили по мощённой дорожке. Рыбаки возвращались с полными сетями рыбы, торговцы продавали воняющую рыбу, кошки воровали жирную рыбу.

Эмбер взглянула на горизонт. Буро-серое море, она любила его именно таким. Штурмующим, недовольным, кажущимся сильнее огня.

Цубасару ждал уже извозчик на летающей карете. Она не возвращалась домой к Эмбер, чтобы переодеться в белое несуразное платье. Только лишнее внимание привлечёт у людей. Этого было не нужно ни Эмбер, ни Цубасаре.

Напоследок Цубасара купила у торговки красное яблоко и принялась его грызть, пока извозчик болтал со знакомым, которого давно не видел. Она купила для Эмбер тоже яблоко, только жёлтое и маленькое. Эмбер положила фрукт в карман, она не сказала, что в последний год у неё так сильно болят зубы, что она не может откусывать твёрдую пищу.

— Ровно чрез две шестицы король Фредер с сыном наследным и с принцем Тобианом грянут в Дренго, — промолвила Цубасара. — Скройся, коли хочешь быть Юнипой Гиллин.

— Я всегда осторожна. Оба моих сыновей хотя бы раз в году навещают Дренго.

— На сей раз они навестят северно-восточную часть града. Там, идеже селится нищета. Скройся, Юнипа Гиллин. Твои сыновья и кронпринц Бонтин пройдут по улочкам, по коим ты ходишь.

— Мои сыновья, мой внук Бонтин, — Эмбер взмахнула подло выглянувшую слезу. — Я даже не смогу их увидеть.

— Да узрят боги твой плач, Юнипа Гиллин, — дрогнул голос Цубасары.

«Моё имя Эмбер. Я королева, преданная любимыми сыновьями».

— Когда-нибудь боги поймут, как я раскаиваюсь перед моими мальчиками.

Они обнялись, хоть каждой эти объятия давались с болью. Эмбер по-прежнему видела охваченный огнём дворец и печальную Цубасару, показавшуюся ей самым родным на свете человеком. Уже ничего в этой хмурой и постаревшей абадонке ей не напоминало о давней и мимолётной спасительнице, разделившей с ней грехи, память и тайну.

Извозчик забрался в карету, положил руку на винамиатис и направил мысль. Пора улетать.

— Прощай. Познай свою вину, — сказала Цубасара.

— Прощай.

Эмбер смотрела вслед улетающей карете, втянула мерзкий воздух, в котором смешался смрад рыбы, запах человеческих и животных тел. В ушах зазвенело жутко раздражающее соседское «добрый вечер, фанеса Гиллин». Карета с Цубасарой ускользала, а вместе с ней растворялись воспоминания о встрече во дворце Солнца. По тёплой и сердечной подруге, которой у Эмбер никогда не было. Она снова превращалась в Юнипу Гиллин, обитающую среди бедняков, проституток и бывших рабов. На языке пьяняще, одурманивающее крутилось её имя.

Эмбер, королева Эмбер.

Так хочется закричать, признаться всему миру, что она не умерла.

Нельзя. Ради будущего её сыновей и внуков — нельзя.

— В чём моя вина, Цубасара? — потонули слова в шуме толпы.