— Как ты выжила? Боги берегут тебя! — поражались местные жители, когда Юнипа покинула Чёрный круг и добралась до Дренго.

— Они меня ненавидят, — отвечала Юнипа. — Когда закончится это наказание? Когда?

— Будь прокляты абадоны! — взрывались сельчане, смотря на Юнипу и других таких же покалеченных людей.

Юнипа никогда не проклинала абадон.

Юнипа Гиллин пришла в Дренго нищей больной беженкой. Жила на рынке и зарабатывала тем, что чистила рыбу, которую вылавливали рыбаки. Дренговчане советовали ей восстановить документы и обратиться за материальной помощью, что оказывала Конория санпавчанам. Юнипа Гиллин была богатой женщиной, какие-то бумаги о ней остались же в архивах! Юнипа игнорировала советы, презрительно хмурясь, когда ей хотели оказать помощь, и жила на аулимы от рыбаков.

— Да что ты вообще в Дренго пришла? — иногда спрашивали сельчане.

— Мой муж любил этот город, — будто бы в пустоту отвечала Юнипа.

— Так живи в городе, авось пристроишься. Что ты хочешь найти на рыболовном причале?

— Вода успокаивает меня. Я забываю об огне.

Юнипа жила в постройке на рынке полгода, пока не началась зима. Частенько к ней забегала детвора и слушала неизвестные сказки, которые жили в душе Юнипы. Эти сказки были о дворцах и королях, о прекрасных принцессах и благородных принцах. Бывало, добрые истории начинали обрастать убийствами, смертями и предательствами, принцы прятали за спиной нож, королева яд.

— Прекратите! — пугались маленькие дети.

— Откуда вы знаете столько сказок? — спрашивали ребята постарше.

— Они были частью моей жизни. Той, что не вернуть, — говорила Юнипа, смахивая слезы на бледном уродливом лице.

— А что у вас было раньше? — любопытствовали ребята.

— Муж, сыновья. Чудесные замечательные мальчики… Дом, в котором меня любили. Но потом ко мне пришли абадоны.

— Вы видели абадон, фанеса?

— Видела.

— Какие они? Страшные?

— Красивее меня. Намного красивее, — оборачивала Юнипа горе в шутку.

В селе возле Дренго её прозвали Сказочницей. Юнипа знала столько историй, сколько не знал никто в селе. Она умела петь, рисовать, прекрасно шила. Как-то раз она взялась за портрет рыбака Джека Стила, который давно не выходил, как отнялись у него ноги. Пока она рисовала, Джек с восхищением следил за плавными движениями рук Юнипы, за её внимательным взглядом и гордой осанкой. Он все чаще звал Юнипу в гости и через некоторое время сказал, что она может жить у него доме. И Юнипа согласилась. Впервые после смерти мужа она познало мужчину, стала хозяйкой в маленьком домике рыбака и рассказывала ему сказки. Джек был болен, не мог ходить, руки дрожали. Он давно уже не жил, а выживал, врачи ставили ему суровый приговор — год. И Юнипа, покорившая его королевской осанкой, стала ему почти женой. Хотя от брака, заключённого на небесах, она отказывалась.

— Я Гиллин. Меня должны знать Юнипой Гиллин. Я обещала быть Юнипой Гиллин.

Когда Джек умер, Юнипа стала хозяйкой его дома. К этому времени она научилась готовить, ухаживать за скотом, развела сад и огород. Сказочница покупала дорогие ткани и вышивала красивую одежду, платки, шали. Вышивкой, портретами, нечастыми уроками с детьми, свыкшимся с её уродством, она и жила.

Но после обретения дома Юнипа меньше рассказывала сказки, меньше общалась с односельчанами и горожанами Дренго, замыкалась в себе. Сказочнице дали новое прозвище — Неулыба. Её звали на вечерние посиделки — она отказывалась. Приглашали на праздники — она презрительно смотрела на хохочущих соседей. Богослужения Юнипа также перестала посещать, зато выпросила у священника ключи от храма и по ночам, в одиночестве молилась статуям Создателей, падая перед ними на колени и повторяя: «Простите, простите».

Мальчишка Нил сказал, что однажды, когда Юнипа рассказывала интересную легенду, он спросил у неё, какими были сыновья у фанесы. «Я убила своих сыновей», — ответила Юнипа. Но кто из односельчан поверит шестилетнему? «А сыновья убили меня» — сказала мне фанеса Гиллин, — заявил потом Нил. И односельчане только посмеялись, хотя и долго судачили о соседке в последствии.

Зенрут отменил рабство. Дренго радовался, а Юнипа заперлась в доме, породив новые слухи, что в прошлой жизни она была жестокой рабовладелицей.

— Я думала дать своим рабам свободу. Не успела, — ответила Юнипа на сплетни, скользнув взглядом по серому небосводу. — Рабство… Будь прокляты те, кто создал и поддерживал его существование. Я видела их боль. Видела и никогда их не забуду. Я знала мальчика, который страдал ни за что — он попал в рабство к извергу. Знала юношу, чьего друга хозяин убил кнутом и ошейником и после устроил пир в честь убийства раба. Боль рабов, она была повсюду, но я её не замечала.

В разговоры соседей Юнипа влезала редко, она старалась избегать людей. Из немногих приятелей у неё был разве что газетчик. Она встречала его, нагруженным утренней печатью, самой первой и покупала каждый выпуск. Какие-то газетки она выбрасывала после прочтения, другие сохраняла, пряча в тяжёлом сундуке. Любопытные соседи, заглянувшие в окошко Юнипы, не раз видели её, перечитывающие выпуски прошлых лет. На шестой год жизни в Дренго Юнипа приобрела стекло. А через месяц продала. Магическое стекло в скромном селе притягивало людей. У зажиточного торговца не было стекла, а стареющая швея и художница владеет им! Люди просились посмотреть вести и сказки, от детворы не было прохода, а случайно заглянувшим в деревню путникам местные рассказывали о женщине, у которой в жалком домике есть магическое стекло.

И она продала его, чтобы снова обрести одиночество.

Кутаясь в чёрном платке и чёрной мантии, Юнипа шла по знакомой и приевшейся за столько лет дорожке. Дома стояли на далёком расстоянии друг от друга, под ноги бросались собаки, блеяли овцы, кудахтали без умолку курицы, на скирдах сена кувыркались дети. Юнипа шла привычной походкой, гордо поднимая голову. С залива дул холодный и влажный ветер, она закрывала платком лицо. И всё же шла к морскому ветру, чтобы посмотреть, как вздымаются волны, услышать рокот воды и насмешливо оскалиться судьбе: «А я жива».

— Фанеса Гиллин! Фанеса Гиллин, заходите вечером на чай! — закричали ей.

Прелестная двадцатилетняя девушка, стоя под акацией с молодым человеком, улыбалась во весь рот и махала рукой. Кудлатый палевый пёс подбежал к Юнипе, заливаясь лаем.

— Кекс тоже вас ждёт, фанеса Гиллин! Приходите!

— Приду, приду, Сэнди, — Юнипа покачала головой. — Ну, Кекс, возвращайся к хозяйке, — оттолкнула она пса.

— Добрый день, фанеса! Ох, а поздороваться я с вами забыла! — тонким ручьистым голоском кричала девушка уходящей женщине.

С Сэнди Юнипа познакомилась семь лет назад. Та, бывшая невольница, похоронившая и отца, и мать, оказалась в приюте, когда отменили рабство. Сиротские дома и так были переполнены детьми Санпавской войны, после отмены рабства прибавились ещё рты. Градоначальник Дренго предложил местным взять к себе в дом хотя бы одного ребёнка, разумеется, за небольшое жалование от города. И Юнипа, нелюдимая, диковатая, постоянно хмурая Юнипа Гиллин взяла к себе тринадцатилетнюю сиротку Сэнди.

— Бедная девочка. Она же заморит её работой! — охали соседи, когда Юнипа, нацепив на обожжённое лицо мрачную гримасу, возвращалась с дрожащей и грустной Сэнди домой.

Спустя два дня Сэнди знакомилась с новыми друзьями, смеялась и придумывала игры. Юнипа обучала девочку грамоте и искусству, посвящала в тонкости хозяйства, которое сама освоила лишь недавно. Научив её читать и писать, взялась за серьёзные науки. И вспомнила про сказки, которые перестала рассказывать малышне, когда заполучила дом от покойного любовника.

— А про себя, расскажите про себя, фанеса! — Сэнди жалобно ставила брови домиком.

— То иная жизнь. Я должна забыть её, — вздрагивала Юнипа. — И тебе не дано знать о моём прошлом. Оно ушло, бесследно растворилось в новом мире, в котором нет места для меня.

— Вы ненавидите абадон? — в один из дней спросила Сэнди.