— Лошадку, хочу на лошадку! Лошадку! — залепетал карапуз, не отпускающий руки Тобиана.

— Оливер, помнишь меня? — Нулефер присела на колени, чтобы оказаться на уровне с малышом, и поцеловала его.

Она знала, что мальчик, которому было два с половиной года, конечно, не запомнит её, и поэтому хотелось показать ему, что она не чужой, а близкий ему и его родителям человек. Нулефер приготовила для Оливера оловянного зайчика, мыслью, даже не словами повелела ему — «иди». И заяц пошёл навстречу поражённому малышу, который тотчас завизжал от восторга.

— Друзья-соратники, я занял для нас столик! — начальственно рыкнул Тобиан. — Поторопимся, пока его у нас не украли!

— А лошадка? — Оливер поднял глаза на отца.

— Сначала твой папа отдохнёт, потом будет лошадка, — Тобиан взъерошил тонкие рыжие волосы Оливера, доставшиеся тому от матери.

— О какой лошадке он говорит? — Нулефер тихо шепнула Люси на ухо.

Люси покачала головой.

— Тоб обещал прокатить его на волшебной тенкунской лошадке. И Оливер забыл про всё на свете.

— Надеюсь, под лошадкой он подразумевал не пустоглаза, — сурово провёл бровью Аахен.

Уилл, наконец, уложил Юрсана в коляску.

— Глядите в оба за сыном. Не то и вашего Тоб посадит на лошадку.

Тобиан, ведя Оливера за руку, воинственной походкой шёл вперёд. По его гордой спине и напевающей мелодии было понятно, Тобиан очень гордится тем, что явился на встречу с друзьями первым, не опоздал, даже ухватил столик. Из многолюдного кабака доносилась музыка, танцы, смех и звон бокалов. Не лучшее место для провождения времени с детьми, но так повелось, что Нулефер встречалась с братом и друзьями именно в этом громком и весёлом месте, а уже потом шли в тихий парк, спокойный ресторан, на берег моря или домой к Твереям.

— Уйди от меня! — пробурчал Тобиан. — Ну, уйди уже!

Он замахал рукой на чёрную, огромную собаку, что старательно принялась нюхать его штанину.

— Уйди! Нулефер, Аахен, я вас полчаса жду и полчаса эта псина наблюдает за мной!

Собака услышала, что говорят про неё, вздёрнула головой, развернулась и ушла к ящикам, стоящим у бревенчатой стены кабака. Лёжа в клубке, почесала ухо и скользнула взглядом по Тобиану.

— У неё умные, почти человеческие глаза, — с подозрительно проворчал Тобиан.

— Хочешь сказать, что это человек в теле собаки? — насторожился Уилл и тоже уставился на животное.

— Она меня преследует!

— И грызёт своих блох, — Уилл потормошил его за плечо. — Не надо. Как в прошлый раз, когда к тебе на колени уселся одноухий кот и ты потом до сумерек искал его, чтобы забрать к себе. Не надо.

Тобиан фыркнул. Собака, напоминающая размером лошадь, чихнула.

— Она меня смущает. Она смотрит на меня.

— Волнуешься за себя? Я вызову проходящего, отправимся к Нулефер и Аахену под защиту замков.

Тобиан мигом себя растормошил.

— Вот ещё! Побежали уже, или не будет у нас столика! Время тяните.

Столик у самых дверей ещё ждал Тобиана и его друзей.

— Малерз, мы в сборе! — на тенкунском языке Тобиан кликнул разносчика еды. — Жаркое и пирог готово? Несите, несите, будьте любезны! Вина на троих, а для прекрасных дам холодный квас! Вот, Нулефер, Аахен, — переключился он на зенрутский, — пока вас ждали, и утку приготовили, и пирог испекли.

Разносчик уже спешил порадовать непростых гостей. Какой кабак похвастается, что в него захаживают старейшина абадон, санпавская спасительница и зенрутский принц? Один на всю Тенкуни! Тобиан забрал у него часть блюд и подал друзьям. Это место когда-то нашёл он, и потому считал себя главным за создание праздничного настроения.

От Нулефер не скрылись его опухшие красные руки, покрытые волдырями, местами были коросты, чёрные пятна.

Тобиан отдавал всего себя прокажённой Санпаве. Он мог бы осесть в Хаше, но ведь Санпава стремилась развиваться, двигаться вперёд, и Тобиан вёл её за собой. Он побывал во всех её районах, возле каждого уснувшего или огнедышащего вулкана, контролировал возведение очистных сооружений на реках, орошение полей, закладывал камни во вновь отстроенных деревнях и городишках. Тобиан был даже в мёртвом Чёрном круге, где схватились в последнем бою Онисей и Цубасара. По словам учёных, Чёрный круг будет вечным природным памятником всем жертвам Санпавской войны. Там гибли даже насекомые, залетавшие по глупости в отчуждаемый край. Санпаву сопровождали опустынивание, убивающие дожди, три года не было урожая, люди страдали самыми разными заболеваниями. Взрослые ещё держались, а дети умирали часто и быстро. Тобиан, кажущийся бодрячком, год мучался с бронхитом.

— Сейчас тебе лучше? — спросила Нулефер.

— Мне изумительно хорошо! — с весёлой торжественностью проговорил Тобиан.

— В Эпеле открылись сразу две школы для детей, — сказала Люси.

— Замечательно! — Нулефер приложила руки к груди. — Теперь ещё больше людей захотят вернуться в Эпел.

— И построили школу для бывших рабов, — дополнила с улыбкой Люси. — Подавляющее большинство ведь грамоте не обучено.

— Люди охотнее потянутся в города, в которых они смогут не только работать. Находчивые и умные получат возможность подняться выше работы руками, — закивала Нулефер.

— В Рысьиной провинции сейчас также готовят школы, больницы, — Люси прикоснулась пальцами к её ладоням. Руки тоже сухие, потрескавшиеся. Как у Тобиана.

— И в Рысьиной.

Родной край Нулефер следующим пострадал от ужасающих последствий Рёва после Санпавы. Смертельные дожди и ветра тут же накрыли Рысь, стали причиной заболеваний и неурожаев. Пока санпавчане возвращались на опустошённую родину, рысьянцы уходили в спокойные и безопасные провинции.

— Твой папа, как он? — спросил Уилл.

— Готовится к отмене рабства, внуков воспитывает.

— Эван Казоквар никак не интересуется сыном?

— Нет, никак. Казоквар Дрис приезжал месяц назад, собирался познакомиться с Джеймсом, — Нулефер взглянула на Тобиана. — Папа его дальше ворот не пустил.

Лицо Тобиана мгновенно вытянулось и застыло в ненавидящей гримасе. Зря она напомнила ему про Казокваров, только разбередила старые раны

— Мой папа принял участие в спонсировании строительства больниц для пострадавших от абадон и строительства школ для освобождённых рабов, — заговорила Нулефер, совершая руками широкие жесты. — С нашими невольниками он уже решил вопрос. Всем, кто захочет после отмены рабства остаться в Рыси и продолжить работать в шахте уже за плату на правах свободного человека, папа предоставит жильё. Отцовские рабы уже ждут этого дня, не боятся его, как рабы соседей. Ведь папа, когда король Фредер объявил об отмене рабства через семь лет, начал переделывать управление домом и шахтой. Он ввёл для части домашних и шахтных рабов жалованье, чтобы подготовить их к самостоятельной жизни, принял финансовую поддержку от государства, выделяемую на добровольное освобождение раба и проявление заботы о нём до финального указа короля Фредера. Я спокойна за наших людей, — уверенно и тепло сказала Нулефер. — Папа не говорит мне или маме, почему заботится о благополучном освобождении невольников — дело ли в чувстве ответственности за наших людей, или не хочет остаться без работников в убытке и поэтому принимает все меры, чтобы воспользоваться финансовой поддержкой от государства — он не говорит… Но я твёрдо знаю, папа не оставит людей на улице без одежды и еды.

— Завтра Фредер издаст указ об отмене рабства, — сказал Уилл. — Нулефер, почему не хочешь навестить ваших рабов, поздравить их? Завтра такой день…

Нулефер поёжилась.

— Я не уверена, что моя родная сестра не сдаст меня тайно зоркому соколу, пока я буду общаться с людьми. Семь лет прошло, а я не уверена в Элеоноре. И отец не знает, как она поступит, если я явлюсь в родительский дом. Я не буду испытывать судьбу, король Фредер свои слова не забирает — у меня не будет второго шанса избежать наказания за времена Кровавого общества. Завтра… Да, завтра… Верите ли вы, что завтра умрёт рабство? Король Фредер издаст указ… Мне это кажется сном.