В книге Агасфера люди пробуждали усопшую магию, создавая некий винамиатис. Только они прилагали другие усилия, магия шла не на оболочку камня, а будто залезала в его сердце, разговаривала с ним, как с живым человеком. И в руках магов была лишь горсть земли, когда как сероземельник был прочным камнем. «А если этими усилиями пробудить магию в санпавской земле?»

Эту идею Нулефер предложила тенкунцам, и спустя несколько лет усиленного изучения книги и земли удалось освободить первую магию. Люди подчинили раскинувшуюся по Санпаве силу Онисея.

— Юрсан, мой пухлый малыш! — Ханна, занятая вязанием на кресле-качалке, распахнула руки, когда её дочь спустилась на первый этаж. — Мой крохотный мальчик!

Бабушка не выдержала и соскочила с кресла, бросив пряжу. За семь лет Ханна постарела, стала тоньше, меньше ростом, опали щёки. Почти всё время она посвящала заботе о саде Аахена, иногда посещала с Даитией светские балы, путешествовала по разным городам Тенкуни. Год назад побывала с дочерью и в Абадонии. Ханна терпеливо наслаждалась подоспевшей старости, иногда только по-доброму ворчала, чтобы Нулефер не засиживалась на своём острове. Ибо Юрсан будет расти и ему нужно человеческое общение.

— Видишь, как Юрсан бабушке радуется?! — запричитала Ханна, когда малыш захлопал в ладоши. — Люди ему нужны. Люди. И самые родные люди. Нулефер, возвращайся в Тенкуни.

— Мама, дворец Агасфера сам по себе не раскроет все тайны. Ты же знаешь, только мы с Уиллом можем зайти в него.

— Так ты все книги запечатлела. И стены. И полы, — сурово поднялись брови Ханны на лоб.

— Картинок недостаточно. В книге могут быть одни буквы, а проводишь по странице рукой и ощущаешь иные начертания.

Ханна, как молодая, кружилась по комнате с внуком.

— Вот какая у тебя занятая мама. Малыш, Юрсан, какая же магия достанется тебе? Будешь великим огневиком или кротким зверовещателем?

Закончив танец, Ханна отдала Юрсана Нулефер и прошептала на ухо:

— Я всегда тебя помогу. Леокурт и Даития тоже посвятят жизнь Юрсану. Но если хочешь, чтобы твой сын вырос прежде всего человеком, будь с ним всегда рядом и не прячь его от мира, которому он принадлежит. Мы с твоим отцом заставляли тебя скрывать магию, которая была тебе дороже воздуха, и ты страдала, живя в заточении. Твой мир это магия. Юрсан, не важно, какая достанется ему сила, будет жить в едином целом с магией, но человеческого общения ему может не хватать. Абадонию человек выбирает своим домом сознательно, а Юрсан — простой ребёнок, нуждающийся в матери, в друзьях, в общении с равными. Позволь ему насладиться ему миром вечных людей.

— Да, мама, — Нулефер задумчиво склонила голову к сыну.

Мама была права. Нельзя, чтобы ребёнок жил с пустоглазами, кои раз в году принимают разумный облик. Конечно, Абадония теперь полна людьми: историки, археологи, зоологи, маготолкователи, искатели истины, монахи, религиозные деятели. Но детей на Абадонии нет. Переместиться на остров магией нельзя: Чёрный океан, самый грозный магический замок в мире, не принимает проходящих магов дальше своих чёрных вод. Дедушка Юрсана, Леокурт, сказал ей, что она всегда может положиться на их помощь. Они даже воспитать её детей смогут. Однако Нулефер хотела, чтобы её сын сам выбирал свой путь без указки величественного деда. Леокурт же не выпускал власть Тенкуни из когтей своей семьи. Когда и Лора отказалась быть старейшиной, Леокурт взялся за своих племянников. Один из них уже на выборах занял пост в совете.

Аахен залетел в комнату стрелой.

— Так! Я забыл! Заговорился с рододендроном! Через сколько часов прибывают твои друзья? — чмокнув жену и сыну, он побежал умываться.

— У нас ещё час в запасе, — смеялась Нулефер.

— И как он ещё вспомнил про вашу встречу? — Ханна развела руками.

— Без понятия, — хохотала Нулефер.

Аахен выбежал, умытый, переодетый в прогулочный фрак через пятнадцать минут. В руках был заяц, который Нулефер заставила ходить. Запыхавшимся от спешки голосом, Аахен сладко проговорил:

— Чудесная игрушка! Вот придумала же затею — создавать игрушки на основе магии.

— Приятно дарить людям радость, — ответила Нулефер. — А ещё радует, что не нужно обрабатывать эту почву как сероземельник, превращая её в драгоценный камень. Магия доступнее, ближе и… принадлежит Зенруту, — вырвалось внезапно.

Ханна покрутила шагающего зайца, посмотрела, как он идёт по столу и спросила:

— Сможешь научить его песенке?

— Надо попытаться, мама.

— Пусть он поёт «ах какая расчудесная Нулефер»! — воскликнул Аахен.

— «Аахен растеряйка» будет короче. У тебя оба левых ботинка надеты, — и Нулефер поправила ему воротник фрака.

— Извини, — буркнул он, — память предков. Был в прошлом.

— Не в прошлом, а на Абадонии, — Нулефер поймала скрытый мотив в его голосе. — Не переживай, Тобиан в последний раз явился к нам в Тенкуни вообще без ботинок, потерял их, пока шёл к своему проходящему магу.

Тобиан…

Внезапно воспоминания унесли Нулефер в прошедший год. Тогда Тобиан и Люси, сопровождаемые Уиллом, поплыли в Чёрный океан. Когда с ними встретилась Нулефер, она первым делом спросила у Тобиана, кого-нибудь он, ненавистник богов, видел в Чёрном океане. Тобиан стоял, повёрнутый к пенистой воде, вдыхал солёный воздух, протягивал руки к брызгам и хриплым голосом сказал, не оборачиваясь к людям:

— Моего отца. Конела.

***

Что может быть лучше солнечного летнего денька? Голубело тёплое небо, плыли снежные хлопья облаков, ветер веял морской нежной прохладой, в ней витал запах ароматных пирожков, жгучих специй, деревья, растущие вдоль тротуара, тянули ветви к свету. Аахен и Нулефер шли по рыночной площади к кабаку, в коляске дремал Юрсан. Торговки заманивали их свежими фруктами, ягодами, деликатесами моря, периодически Аахен и Нулефер останавливались, здороваясь со знакомыми, которых в Тенкуни было у них не мало, в особенности воины из Магического братства и учёные мужи и жёны. Нулефер про себя отмечала: «Это воин-водник, это шпион-мыслечтец, это превращатель, который является чьим-то донором в Камерута». Кто-нибудь узнавал Твереев в толпе и шептался: «Абадоний старейшина, санпавская спасительница».

— Я задумался, — Аахен взглянул на Нулефер и сузил глаза. — Нам кое-кого не хватает.

— И кого же? — «Опять его эксперименты!» Таинственный взгляд Аахена намекал о новых затеях.

— Домашнего питомца! Например, собаки. Хочу гулять с ней, обучать командам, играть, когда такие стоят тёплые дни.

— Возьми пустоглаза, одень на него поводок и гуляй с ним, — захохотала Нулефер. — Мы будем почтенной примерной семьёй: молодые супруги, ребёнок и питомец на поводке.

— Так! — прогремел Аахен. — Не оскорбляй пустоглазов! Как ты можешь, абадонка, говорить такие слова?

Нулефер захихикала:

— У абадон побольше чувства юмора. Эх ты!

Возле шумного кабака их дожидались зенрутские друзья, перенесённые в Тенкуни проходящим.

— Сестрица! — Уилл сжал её крепкими широкими руками. — Как же я ждал нашей встречи! Здравствуй, приятель, здравствуй! — Уилл полез к Аахену. — Ну-ка, покажи мне моего племянника!

За семь Уилл стал ещё шире и рослее, отрастил усы и небольшую бородку, но при мощи своего тела держался скромно, был в бежево-коричневом костюме и походил на обычного заезжего фанина. О службе в гвардии мог напомнить только связывающий винамиатис с королём, который Уилл носил постоянно во внутреннем кармане.

— Нулефер, дорогая подруга, обнимемся! Ах, соскучилась! — с губ Люси не сходила лёгкая улыбка.

По-прежнему тонкая и изящная, в светло-кремовом платье, с завитыми локонами Люси казалась совсем юной девушкой, на шее сверкало голубое ожерелье, на указательном пальце кольцо королевы Эмбер.

— А как же слова «Тоб, прошу не опаздывать!» — выкрикнул Тобиан. — Сами и опаздываете. Так всегда!

Он почти не изменился, лишь лицо загрубело, стало мужественнее. В глазах светился пыл, азарт, вскоре он не удержался и похлопал друзей по спине, покривлялся перед разбуженным Юрсаном, которого теребил Уилл. Тобиан уже успел запыхаться, чёрный фрак небрежно накинул на плечо, расстегнул ярко-красный жилет и аккуратными движениями поправил отцовский медальон.