— Нет, Юрсан, — улыбнулась Нулефер, — его нельзя есть. Видишь кармашек на спинке у зайчика? В нём спрятана ценная магия.

Юрсан засмеялся и прижался к маме. Нулефер под улыбкой прятала усталость и учащённо дышала. Что камень сероземельник, что обычная санпавская земля отнимали у магов много сил. Малыш гугукал, тянул руку к окну.

— Хочешь увидеть папу? Так, а где наш папа? Чем он занят? — Нулефер поцеловала сына в щёку.

Забравшись вместе с Юрсаном на широкий подоконник, она распахнула окно.

— Помаши папе, — Нулефер замахала ручкой Юрсана, который, не затихая, что-то талдычил на своём языке.

Под окнами раскинулся дивный сад из лип, каштанов, дубов, привычными с детствами розами, гладиолусами, георгинами, хризантемами и необычными, редкими растениями. Пожилой садовник поливал георгины, а Аахен склонился над рододендроном, осматривал розовые цветки на повреждения и ласково шептался с кустом. Нулефер улыбнулась от умиления. Рододендрон, это был их любимый куст, благодаря которому они однажды признались в любви. Сад Твереев был засажен кустами и небольшими деревьями рододендрона.

— Что папа делает? — ласково повернулась к Юрсану Нулефер. — Папа отдыхает со своими друзьями.

«Которых так давно не видел», — сказала про себя. Они с Аахеном вернулись с Абадонии две шестицы назад, прожив там больше десяти месяцев. На Абадонии родился первенец. Аахен, разумеется, на протяжении этих месяцев несколько раз покидал остров, чтобы обменяться с Тенкуни пустоглазами, но спустя короткий срок обязательно возвращался в свой новый дом. Аахена украшала длинная густая борода, по привычке он был одет в рабочие рубаху со штанами, нацепил длинные сапоги, при себе имел палку, будто собирался пробираться по неосвоенным землям.

Злые языки говорили, что Аахен одичал на Абадонии за семь лет, даже пустоглазы смотрят на него как на сородича, а тридцать первого травника абадоны дерутся между собой за право поговорить с Аахеном наедине. Но Нулефер знала, что это не так. На острове Тверей был чутким и отзывчивым руководителем для целой команды исследователей. А каким заботливым мужем и отцом был Аахен, Нулефер не могла передать. Что до его хмурости и суровости, таким и должен был старейшина древнего заколдованного народа. Абадоны слушались Тверея, почитали его, тенкунцы не оспаривали его решение, когда Аахен заявлял, что на сей раз отправляет с новым кораблём меньшее число пустоглазом. От его воли зависело, кто из людей увидит память предков. Аахена встречали по одежде, провожали по уважению абадон.

«Сын своего отца», — хотелось иногда сказать Нулефер. Долгое правление Леокурта Тверея ещё больше заставило весь мир трепетать перед Тенкуни, Аахен с абадонами присмирил последних храбрецов. С побеждённым Чёрным океаном Тенкуни избавилась от последнего препятствия — стихии, и смело направилась покорять северные страны через торговлю своими магами и новыми изобретениями. Приближающий к порту корабль со свирепым пустоглазом, таящим в себе смертельного абадону, кому угодно внушал страх. Сдался Камерут, сломленный Рёвом, он отменил свои пошлины взамен на двадцатую часть прощённых долгов. И то хорошо! Тенкуни теперь даже не переходила черту Чёрного океана, направляясь на север, а шла через воды Линского моря вблизи Камерута.

«Юрсан, — пел внуку колыбельную Леокурт Тверей, — ты родился в великой стране, твой отец великий человек, твоя мама одолела абадонского кумрафета. Помни свои корни и гордись ими».

— Да, мы великие, мы очень великие, — негромко произнесла Нулефер, подавив смех, наблюдая, как Аахен неуклюже отмахивается от комаров. Кровососущие твари тревожили и её саму, но она отгоняла насекомых от гугукающего сына, забывая про себя. — Юрсан, мы обычные люди. Когда-нибудь ты это поймёшь, а пока просто живи, мой сынок.

Рой окружил Аахена, он отчаянно размахался руками, сделал шаг назад, оступился и плюхнулся на землю. Нулефер уже не сдержала смех.

— Иди домой, скоро нас навестят друзья, а ты всё в саду!

В этот миг в сад забежал пустоглаз и громко заревел. Садовник задрожал, сжался. Нулефер лишь грустно улыбнулась. Дом Леокурта Тверея обходили все тенкунцы, когда к родителям заезжал Аахен с пустоглазами, показывая им столицу магической страны.

Абадон ненавидели и тенкунцы, и манары, страшились, нарекали их демонами. Но всякий боялся даже фырчать, когда рядом проходил обычный глупый пустоглаз. Уже семь лет не затихали склоки, что абадоны повинны во всех бедах и грехах, свалившимися на голову человечеству. Нарастали религиозные споры, верующие в Пятнадцать богов готовы были чуть ли не с оружием доказывать истинность своих богов, в которых верили сами абадоны. Последователи Единого бога, богини Арб и прочих, прочих богов всё равно не принимали их веру. Когда Тенкуни разрешила плаванье на Абадонию для иностранцев, потянулись верующие люди со всего света. Они подставляли лица под тяжёлые капли, льющиеся с туч Чёрного океана, готовы были прыгать в пасти к безжалостным змеям, устремляя взгляды в небеса. Многие путешественники видели в облаках гуляющие лики. «Там был наш Единый бог!», — твёрдо утверждал по возвращению камерутчанин. «На небесах плясала Арб!» — яро кричал анзориец. А шаман, пришедший в Тенкуни с дальних земель, заявил, что в небе Чёрного океана не были человеческих лиц, лишь звери и птицы взирали на него с высоты.

Нулефер спрыгнула с подоконника и пошла встречать мужа. Аахена ведь надо переодеть, умыть, снять с головы веточки и листочки. Сама-то она собралась, уложила волосы, нарядилась в стройное розовое платье. Жизнь на острове пошла ей на пользу, тяжёлые условия избавили Нулефер от вредных привычек, много есть, как в прошлом, она уже так не могла, появилась ещё и физическая работа.

Нулефер с сыном на руках проходила вдоль свадебных портретов. Они с Аахеном поженились семь лет назад, вернувшись с Абадонии даже раньше намеченного. Свадьба прошла в Намириане, в кругу семьи, близких друзей и пустоглазов. Нулефер остановилась перед портретом, где она, невеста, стояла рядом с отцом, мамой, абадонским братом Уиллардом и Цубасарой, принявший человеческий облик. Оделл заботливо обнимал дочь и смотрел на светопоглащающий винамиатис широкой улыбкой. Его приезд в Намириан оказался полной неожиданностью.

— Этот день я не мог пропустить, — смущённо объяснил он.

Оделл привёз для Нулефер письмо с пышными поздравлениями от Элеоноры. Кроме этого письма, Нулефер больше не пересекалась с сестрой.

Элеонора заняла место Ханны на заводе по обработке винамиатисе, который принадлежал их отцу, она поглотилась делами, по словам папы, забыла даже про детей. Элеонора растворилась в работе, она уже не говорила, что хочет сбежать из провинциальной Рыси, молчала и про замужество. Тинаидой и маленьким Джеймсом занимался Оделл. Часто с внуками он перемещался в гости к Ханне.

Но племянников Нулефер видела редко. Она жила в Абадонии, день за днём отдавая себя расшифровке книг и свитков во дворце Агасфера. Первые успехи уже были. С помощью винамиатисов и фотоаппаратов она запечатлела тысячи страниц, а Аахен собрал языковедов ныне живущих и умерших языков со всех уголков света. Казалось, записи Агасфера невозможно разгадать! Это бессмысленный набор символов. Но спустя год кропотливых усилий удалось найти шифр к парочке книг, описывающих жизни древнего народа.

А Нулефер в дальнем хранилище нашла книгу, где на первых страницах были рисунки напряжённых магов, склонившихся над землёй. Люди держали в руках землю, что-то с ней делали, в конце их усилий получался камень, излучающий свет. Нулефер прожирала глазами эту книгу. Картинку с землёй всё время сопровождал повторяющийся иероглиф. Нулефер зациклилась над ним, пролистывала всю ветхую книгу и везде встречала знак. «Это земля!» — осенило её. Дальше она поняла, какой иероглиф принадлежит человеку, а какой его силе — магии. В ряде других книг на этой полке были схожие иероглифы, но там были только головы людей и волны возле них. Полгода Нулефер анализировала книгу, сравнивала значок за значком, пока не перевела самые значимые слова.