— Домой?

— Домой, — Люси растянула рот в искристой улыбке.

— Я хочу увидеть друзей Джима и Пепу! — закричал Майк, вспоминая ребят, с который проводил беззаботные дни в Хаше, пока государство не забрало у него родителей.

— Ты увидишь их, — Люси поправила ему воротничок рубашки. — И у тебя появится ещё много новых друзей.

Толпа не думала расходится, всё ещё выкрикивая радостные речи. Ребятишки, укутанные в серые и большие куртки, тянули отцов и матерей за руки, показывая пальцем на Тобиана. А возле столбов, бочек, катушек и мешков с щебнем кучками толпились босоногие дети в грязном рванье и сосали сухари. У Тобиана защемило, когда он увидел, с какой болью Люси смотрит на этих детей, приплётшихся в Хаш не весть с каких уголков Санпавы.

Дом Конела находился в конце улицы. Тобиан, Люси и Майк отправились пешком. Лиловый двухэтажный особняк богато украшали лепнины, эркеры, балконы, крыша с закруглёнными углами создавала образ распахнутых крыльев, а под этими «крыльями» над окном сидела Андорина. Богиня положила правую руку на щеку и печальным, но добрым материнским взором смотрела на улицу.

— Ого! Какой большой! — Майк вытянул губы трубочкой. — Это наш дом?

Тобиан и Люси переглянулись. Да, дом большой для двоих взрослых и ребёнка, а в Хаше так не хватает больниц, и приютов для детей, приютов для взрослых.

— Это дом моего отца, — сказал Тобиан. — Люси, — он крепко сжал руку невесты, — мой отец не обидится, если родовой особняк приютит не его сына, а…

— Твой отец воспитал достойного человека, — Люси медленно коснулась подбородка Тобиана, подняла его голову и пронзительно посмотрела в глаза. — Иди. Я знаю, ты хочешь подумать. Иди. Даже возьми самокат. Лети.

Она принялась хозяйничать в доме, наводить порядок в их вещах, которые привезли с поездом, обустраивать Майку комнату. Тобиан, прислонившись к стене, стоял рядом и смотрел на её хлопоты. Румянец горел на щёках Люси, лился смех, вылетали шутки и прибаутки. Не знай Тобиан Люси, он никогда бы не подумал, что эта жизнерадостная девушка пережила рабство, предательство подруги, испытания коварного кронпринца, схватку в темнице. Майк пытался помочь сестрице, вытряхивал пыль, носился по комнатам с вещами, которые мог поднять маленькими ручонками. Он несколько раз упал, но не заплакал, а засмеялся и побежал дальше. Майк нашёл столовое серебро и вспомнил про свою мечту стать жонглёром. Только бы не поранился вилками, спохватилась Люси. А Майк хохотал и бросал приборы с ловкостью знаменитого артиста. Голос Люси звучал ручьём, глаза широко распахивались, когда она рассказывала брату легенды Хаша.

«Люси будет хорошей матерью для наших детей», — подумал Тобиан, корча из-за угла рожицы. А пока у них с Люси есть Майк. Они будут воспитывать её младшего брата и ждать, когда Фьюи с Джиной выйдут на свободу. Фредер обещал.

Тобиан вышел во двор, отыскал свой самокат, который приобрёл незадолго до переезда в Хаш, сел, отрывисто прошептал:

— Вверх, вперёд!

И воспарил.

Он летел над высокими крышами соседних особняков, над маленькими яркими домишками, над безлюдными закоулками и над шумными улицам. Лишённые крова, сброшенные в нищету санпавчане рекой текли в Хаш, они очередями толпились возле телег с едой и бочками с водой. Как жители пустыни, санпавчане ценили каждую каплю чистой и прозрачной воды. Городской фонтан осушили, он превратился в красивую молчаливую фигуру медведя. Воду нужно беречь. В каждом доме звучали десятки голос. Хашиане давали приют обездоленным, отказывая себе в комфорте. Их никто не заставлял, люди сами отрывали от себя кусок для потерявшего всё земляка. В мрачных тёмных районах ставили палатки, люди ютились на земле.

«Это теперь и мой дом», — Тобиан смотрел на многолюдный страждущий Хаш с отцовской нежностью. Город, как и человека, если любишь, то принимаешь со всеми недостатками.

Хаш разрастался. Там, где раньше начиналось унылое безлюдье, заросли трав, ныне стоял палаточный городок беженцев. Магический свет уже угасал на земле, чётче были видны ямы и кратеры, перекроенная и перепаханная равнина. Но, пролетая над полями сражения, Тобиан, как в первый день появления в Санпаве после битвы, ощущал невероятную силу, пронзающую его тело. Хоть расправляй крылья и пари как птица.

Но вместе крыльев у него был самокат, а магическую мощь придавало собственное имя, которое он так долго искал. Тобиан влетал в песчаную бурю, любовался ниточками строящихся дорог, кружился над спящим хрустальным озером, созданным покаявшимися абадонами. Сквозь толстые серые облака проглядывало летнее солнца.

— Свобода! — кричал он, мчась над обилием полей и равнин, дотрагиваясь до редких деревьев, падая к низменным илистым болотам и вновь взмывая вверх.

Тобиан был убеждён, про его новую жизнь нельзя будет сказать, что она началась с чистого листа. Он лишь продолжает долгий тернистый путь, на который однажды взошёл, восстав против вековых устоев Зенрута.

И он не один. За стенами дома его ждут Люси и маленький Майк, из дворца Солнца улыбаются Фредер и Уиллард. С ним Джексон Марион, вождь, соратник и друг. А также миллионы санпавчан, нуждающихся в доме, миллионы рабов, которых предстоит познакомить со свободой.

«Для чего я создан?» — задавался Тобиан раньше вопросом, чувствуя себя лишним человеком в мире, рождённым по какой-то глупой ошибке или из-за унизительной насмешки богов

Теперь он не задумывался, а просто летел. Южный ветер гнал белые облака, небеса очищались и голубели. Тобиан взмывал к этой манящей синеве, полёт с ним разделяли быстрые ширококрылые птицы. Когда он спускался вниз, то видел в расщелинах, оставленных абадонами, тонкие зелёные ростки, выкарабкивающиеся из чёрного песка.

Санпава возродится и будет ещё краше. Она покроется ковром луговых трав, окрасит реки в голубой цвет, густой лес взрастёт на равнинах. Вон как восхитительно зеленеют осока и тростник на болоте! Тобиан верил в Санпаву, верил в кропотливый труд и широкую душу каждого жителя этой сплочённой земли. Своё сердце он тоже поднесёт ей. Ибо Санпава — место, в котором он обрёл свой путь.

Дом не там, где родился. А там, где вдыхаешь свободу, где чувствуешь себя живым.

========== Эпилог ==========

Оловянный заяц неподвижно сидел на столе, свесив ножки. В лапках чемодан и трость, на голове высокий цилиндр, заяц улыбался и голубыми глазами смотрел на Нулефер. Она держала перед ним ладошки с чёрной санпавской землёй, пробуждая магию.

Глаза закрыты, дыхание медленное, она полностью сосредоточена на горстке земли и на зайце, который должен пойти. Пальцы ловят тонкое дуновение магии, человеческий разум даёт направление энергии — вставай, иди. Её собственная магия сливается со спящей, древней, стучит по ней, бьёт. Но магия земли, словно выдернутый из летаргического сна страдалец, не понимает, что от неё хотят. Нулефер видит перед собой хаотичные волны, линии, кожей ощущает ветер, пальцы щупают землю, выводя закованную в ней силу из транса. Со лба течёт пот, но Нулефер не чувствует, она слита воедино с маленькой кучкой земли. Руки светятся, почва шевелится. На ином, незримом глазу уровне Нулефер рисует образ зайца, создаёт каждое его движение, показывает мыслями, что нужно делать. Вода в стакане колышется, принимая участие во встрече мага и земли, наделённой силой Онисея.

Руки начинают дрожать, их пронзает боль, по телу разносятся неприятные ощущения. Нулефер сквозь закрытые глаза видит, как комочки земли слипаются, образуя маленький шарик. Зудящими пальцами она сжимает землю в кулак, закрепляет комок уже не магической, а человеческой силой и кладёт его в маленькое отверстие в спинке зайца.

— Вставай. Иди, — отдала Нулефер команду.

Оловянный заяц поднялся, развернулся и зашагал важной походкой, постукивая тростью по столу.

— Игрушка успешно заведена! Смотри, Юрсан, как ходит зайчик!

В детской кроватке лепетал семимесячный малыш. Как только мама показала ему зверюшку, перебирающую ногами, он затряс руками и потянулся к игрушке. Нулефер поставила перед ним зайца, и тот зашагал. Но три шага, и зайчик оказался во рту у младенца.