— Что? — взвизгнула Элеонора.
Джексону понравился её ошеломлённый крик.
— Вы мечтали найти состоятельного и знаменитого мужа, разбогатеть на его трудах, но теперь никто не посмотрит на вас. А ваша сестра, толстая и неуверенная девочка покорила сердце сына первейшего старейшины Тенкуни. Они будут изучать Абадонию, разгадывать тайны прошлого, станут мостом между двумя народами. Вас это не коробит? Вы любите Нулефер, не спорю, но вы любили возвышаться за счёт неуклюжей чудаковатой сестры. Теперь Нулефер — героиня Санпавской войны, она обрела названного брата, который самое приближённое лицо к Его Величеству. И да, бывшая рабыня, спящая в прошлом у вас на полу, стала возлюбленной и, очень на это надеюсь, будущей невестой принца Афовийского. А вы — одинокая несчастная женщина, потерявшая и мужа, и детей, и собаку. Прощайте, Элеонора Свалоу!
Джексон вышел из комнаты, Живчик с визгом бежал за ним.
— Стой! Стой! — бросилась Элеонора.
— Мы всё обсудили. Я забираю своего пса, — Джексон развернул голову. — Сказ окончен.
— Куда? В Санпаву, пропитанную ядом? Весь воздух отравлен, воды отравлены! Оставьте его со мной! Ради самого Живчика!
Джексон уходил, не останавливаясь.
— Он сильный крепыш. Мы выстоим!
— Я тебя убью! Я отомщу тебе! Я убью!
Джексон слышал, как Эван схватил Элеонору за руки. Она рухнула на колени.
— Элеонора, увидимся! Увидимся, я люблю тебя! — гавкал ей Живчик.
Элеонора не могла понять собачью речь. Она рыдала, колотила Эвана, сдерживающего её, и кричала:
— Я убью его! Пусти меня, Эван! Убью! Вы все свидетели — я убью Джексона Мариона! Я отомщу!
— Мы куда? Куда? — бегал вокруг Живчик.
Джексон гладил его по мягкой белой шерсти.
— Домой, брат, в Санпаву.
Они уходили. Джексон помог Живчику забраться в летающую карету, позволил ещё раз облизать своё лицо и окинул в последний раз имение Казокваров. Рабы стригли траву, поливали цветы, переносили различные вещи. В одной из господских комнат на втором этаже заревел младенец, с той же стороны доносился плач Элеоноры и её ужасающие угрозы. Тина бросила скакалку и удивлёнными глазами смотрела, как увозят любимую собачку её мамы. «Извини, дитя, — стыдливо подумал Джексон. — Позаботься о матери и младшем брате. Стань хорошим человеком». Улыбнувшись, он попрощался с Тиной.
— Куда мы, Джексон? — залаял Живчик, когда хозяин уселся за руль.
— В Санпаву. И больше не покинем её. Обещаю тебе.
***
Уилл на самокате летел к Цубасаре. Было второе лореамо, второй день лета. Уилл любил утро после ночного дождя, когда в блестящих лужах купаются щебечущие птицы, когда зелёные лисья и травы покрыты россыпью бриллиантов. Серебрится пруд, свежий и бодрый ветер бьёт в лицо, солнце греет кожу, ещё не печёт, лишь нежно ласкает, высоко плывут облака. В тени деревьев разносятся дребезжание скворца, трели соловья, постукивание дятла, в поле бегают куропатки, на болоте выискивают водоросли чёрные лысухи. Пробежал молодой олень, который, испугавшись свиста самоката, тут же пропал из виду.
С окончания Санпавской войны прошёл месяц, но Уилл замечал, что в его глазах появилась взрослая усталость, черты лица огрубели, их покрывала щетина, которую юноша ленился сбривать. Война абадон и бой с людьми герцога Огастуса оставили неизгладимый отпечаток. Мчась на полной скорости, подставляя лицо под ветер, Уилл вдыхал запах свободы. Он больше не раб, не живое орудие в руках хозяина. Он — человек. Человек, свободный человек. Эта мысль грела душу. Уилл закрыл глаза и блаженно представлял будущее. Он поступит в академию Гумарда, закончит её с офицерским чином, посвятит жизнь защите своего короля. Афовийский и Абадонский — их матери столкнулись в пылающей ненависти и злости, сыновья стали названными братьями. Поразительно иногда жизнь сводит людей. Взять Нулефер, Уилл никогда бы не подумал, что она найдёт своё место с этим научным маньяком Аахеном. Но они выбрали друг друга и Абадонию.
Уилл приближался к ферме. Поставив самокат возле ограды, Уилл приготовил угощение для Цубасары: сыр из королевской сыроварни, яблочные пирожки, апельсины и мандарины. Из всех пленённых абадон лишь одна Цубасара отказалась возвращаться на родной остров. Часть зенрутчан проклинала её и жаловалась, почему убийца их королева ещё жива, вторая часть благодарила за уничтожение Онисея. Как ни ворчал народ, Фредер разрешил Цубасаре остаться и взял под защиту короны. «Она спасла нас», — говорил новый король. Впрочем, Уилл плохо понимал, почему при всей благосклонности к убийце матери, Фредер сурово обошёлся с Нулефер и не дал ей королевское помилование за все её усилия спасти Санпаву от абадон.
— Доброе утро, — Уилл поздоровался с военными, призванными охранять Цубасару как от ярых монархистов, желающих отомстить за королеву, так и от любопытных глаз.
— Доброе утро, фанин, — ответили они, патрулируя территорию.
Коровы с лошадями щипали траву, мекали задиристые козы, работники смеялись над шуткой, хозяйские дети гладили свирепого быка, который прежде никого не подпускал к себе. Хорошая погода радовала сегодня всех. Мама должна быть где-то рядом. Когда солнышко, она любит полежать и понежится на траве возле своего сарая.
— Уилл! — визжа, Алекс бросился к нему на руки.
Уилл поднял мальчишку и закружил. Алекс стал выше ещё на несколько сантиметров, он рос с каждым днём. «Меня догонит», — улыбнулся Уилл.
— Ты давно не заезжал, — смеялся Алекс.
— Столько дел, спать не успеваю.
Коронация Фредера, подготовка к мирному договору, прощание с абадонами, поступление в академию, посещение с проходящим магом могилок кровных родителей в Хаше. За месяц Уилл лишь трижды гостил у Цубасары.
— Она там! Побежали к ней! — закричал Алекс.
Пустоглазка спряталась в кустах тимьяна, торчала только серая макушка головы. Цубасара на кого-то охотилась. Она затаилась, медленно пригнулась и стала красться как кошка, плавно передвигаясь в плотных зарослях. Прыжок, атака, и вот в зубах завизжала мышь. Цубасара развернулась и увидела Уилла. Перепрыгнув все кусты, она очутилась возле сына, поднялась на ноги, раскрыла ему руку и положила мышь. Мелкий зверёк оказался неробкого десятка, он тут же выскочил и бросился наутёк.
— Я тебе повкуснее еды принёс, — засмеялся Уилл. — Твой любимый сыр, фрукты, пирожки — всё что ты обожаешь.
Цубасара обожала Уилла. Она отдала еду в руки Алекса и затрепала сына в объятиях. Цубасара рычала, посмеивалась и повизгивала, при каждой встречи с ним пустоглазка радовалась словно дитя. Уилла даже не отмахивался от поцелуев и облизывания, знал, что бесполезно.
— Какая ты беспокойная! — он поворчал. «Но такой ты мне больше нравишься». Пустоглазка Цубасара вела себя как обычный непослушный зверь, и усмирить этого зверя было проще, чем огненную женщину, которая была себе на уме. А её примитивное радостное настроение было понятливее странной тоски и скорби, навечно застывшей на человеческом лице.
Позавчерашний день Уилл провёл с матерью от первой до последней луны. Тридцать первого герматены Цубасара обратилась женщиной. Сама, без помощи чуждой силы, ведомая тысячилетним проклятием. Уилл в нежных оттенках представлял, как они уединятся с мамой под высоким дубом и будут болтать весь день, не переставая. Вспомнят Аимея, помянут Эмона и Стэшу, посмеются над причудами Нулефер и Аахена. Коли Цубасара пообещает ему удерживать огненный пыл, он даст ей чужое одеяние и зелье с чужим лицом и покажет чернокаменную Конорию. Он почувствует возле себя маму. Но Цубасара, едва обняв и поцеловал сына, попросилась в Санпаву. Она ходила по выженной земле, посещала места сражений, взяв у мага воздуха защитную маску, и молилась за души мёртвых и живых. Насилу Уилл уговорил Цубасару вернуться на ферму, рассказывая смешные шутки и истории, сумел развеселить её. Через час Цубасара знакомилась с зенрутской кухней, смотрела сказ на стекле и играла с Уиллом в воланчик, не забывая по-матерински ласково ворчать, что Уилл легко одевается. Хоть и лето завтра, а вдруг простынет, бегая в одной рубашке. Уилл уже размечтался, что Цубасара распрощается с человеческим обликом в густой траве, любуясь яркими звёздами, а он в это время будет обнимать давно потерянную маму. Но когда наступил вечер, Цубасара попросила отвезти её к высокой часовне, с высоты которой хорошо был виден дворец Солнца. Она смотрела на далёкие крыши дворца, трепетно обнимала хрупкую чёрную колонну и вздыхала. «Эмбер, королева Эмбер», — разносился ветром тихий шёпот.
