Усевшись тесным кругом, Геровальд предложил насладиться воспоминаниями о счастливых днях. Сиджед тёр глаза, по всей видимости, хотел спать. Но и виду не подавал, хотя раньше сам проситься уложить его в постель. Разглядывая сына, Геровальд замечал, что щёки порозовели, глаза сияли ярче, мальчик потяжелел. Заложничество, убийства, горящий дворец Солнца должны были сломить без того болезненного и пугливого малыша, но Сиджед стал лишь смелее и упрямее.

— Я полгода назад был в Намириане, — Джейгард неожиданно прервал рассказ Мариэллы об играх Сиджеда и Сальвары на заснеженной горке, — мне попалась в руки любопытная статья в местной газетке. Один тенкунец разрабатывает аппарат для усиления слуха. Он пишет, что с его прибором звук будет громче звучать в ушах. Он создаёт прибор на основе электричества, но ещё хочет, чтобы маги занялись его изобретением и попробовали сделать усилитель слуха и на основе винамиатиса.

— Сиджед будет слышать, Ваше Высочество? — заулыбалась Мариэлла.

— От тугоухости прибор Сиджеда не спасёт, но звук будет для него ближе, чем сейчас. Герол, попробуем, обратимся к этому доктору?

— Обратимся! — вскрикнул Геровальд.

Они просидели тесным кругом ещё час. На смену блаженной радости пришла лёгкая тоска. Пора Сальваре отправляться в Тенкуни, где его ждёт корабль. Весь Зимний дворец, от мальчишки-поварёнка до начальника стражи, вышел во двор проводить Сальвару, женщины украдкой потирали намокшие глаза. Пустоглаз был глупым зверем, но он чувствовал расставание. Перестал визжать и рычать, когда с хлопком явился проходящий маг, встал на ноги и, словно человек, обнял Геровальда. Сальвара отпустил регента, поднял Сиджеда из инвалидной коляски и сжал Сиджеда, залепетал что-то на своём зверином. Сиджед ворочался в его объятиях, гладил по мохнатой щеке.

— Мы обещаем приехать к тебе в гости, Салли. Мишка, ты мой мишка. Я люблю тебя, — Сиджед склонил голову на плечо пустоглаза.

Отец спокойно забрал сына, Сиджед не вырывался и не просил, чтобы его друга оставили с ним.

— Тебя ждут твои детки, передай им «привет», — пролепетал Сиджед.

— Не вспоминай меня лихим словом, — добавил Геровальд.

— Сальвара, ты прекрасный человек! — Джейгард похлопал его по рыжей шкуре.

— Мы любим тебя, — Мариэлла прижалась губами к его лбу.

Сальвара тихонько порыкивал, обтёр раненой лапой девушке слёзы, уткнулся головой в грудь Геровальду и повернулся к проходящему магу. Зверь понял, это разлука.

«Мы увидимся. Мы увидимся. Непременно увидимся», — клялся Геровальд.

Маг унёс Сальвару в Зий. «Надо было отправиться с ним, проводить до корабля», — пожалел Геровальд.

Его нежно погладили по щеке. Сиджед неловко улыбался.

— Папа?

— Что, сынок? — поникши прозвучал его голос.

— Папа, я обещал Салли, что буду храбрым и справедливым. Я ничего не боюсь, папа! Я не боялся прощаться с Салли. Мы же увидимся, приедем к нему в гости, или он приплывёт к нам. Я буду ещё сильнее, когда мы встретимся!

Геровальд усадил сына в коляску и потёр своим носом его маленький носик.

— Пойдём в детскую, ты отдохнёшь и поспишь или приступим к занятиям?

— К занятиям! — гордо заявил Сиджед. — Я хочу быть быстрым как Салли! Мчаться, как он! Научи меня…

Сиджед развёл руки в стороны, и его смех наполнил двор. Отец и сын хором прокричали:

— Кататься на лошади!

***

Уже утром всех абадон перенесли из Намириана в Зий, где их ждал «Громовержец». Заодно и толпа свирепых орущих тенкунцев.

— Демоны! Демоны! — доносилось из всей щелей порта.

Бдящие оруженосцы были особенно внимательны, ибо, по слухам, среди толпы тенкунцев затерялись санпавцы, жаждущие мести. Новый корабль, который Тенкуни подарил Зенрут взамен прощения части долга, был шире старой «Встречи», но орудий меньше. Ибо от океанских тварей людей охранять будет присутствие абадоны. На «Громовержце» число людей увеличилось. Корабль забили историки, физики, маготолкователи, богословы. Паломники пятнадцатибожцы плыли к своим святыням, верующие в Единого бога желали собственными глазами проверить, действительно ли в Чёрном океане видны лица не их бога. Находились смельчаки, кричавшие, что они также приручат пустоглазов, как Аахен Тверей. Аахен дал каждому один день на проверку, но никто не выдержал состязания со спесью пустоглазов.

Дождавшись прибытия из Камерута Сальвары, «Громовержец» отправился в путь.

Корабль весело бороздил сквозь волны, пустоглазы на редкость были спокойны, тенкунские маги и исследователи Абадонии играли в карты, танцевали и шутили. Нулефер вспомнила прошлый раз, когда на два коротких дня они наслаждались праздником жизни в ожидании грядущей бури. На сей раз буря должна их миновать, они увидят лишь далёкий гнев богов.

Когда они вошли в воды Чёрного океана, люди с восторгом встретили обрушившийся шквал дождя, манары через стекло создавали картинки с морскими тварями, рыбовещатели старались установить с ними контакт. Воинам и матросам пришлось даже оттаскивать от борта совсем уж наивных зевак, которые рискнули протянуть руки к пасти монстра. Грозным стражем пустоглазы застыли возле бортов и смотрели в сторону приближающего дома. А люди ждали встречи с богами.

Где же их лики? Где же глас создателей мира?

Но облака витали над «Громовержцем» чёрной непредступной пеленой.

Позже, когда «Громовержец» выбрался из Чёрного океана, отчаянные ребята, посмевшие подойти к борту, откуда их в последнюю минуту спасли опытные маги, рассказывали, что в момент близкой смерти увидели пятнадцать лиц.

— Ложь! Я видел Единого бога! — воскликнул иширутчан. — Я видел его! Видел!

Правда о том, кого скрывали густые тучи Чёрного океана, осталась нераскрытой. Одно было ясно. Даже с пустоглазами на корабле, близко к борту подступать нельзя.

Пустоглазы ещё на палубе узнали родную землю. Корабль только собирался пришвартоваться, как они спрыгнули с него и бросились к соплеменникам. Плавать пустоглазы умели не хуже, чем бежать. Побережье разразилось пронзительным визгом. Самки обнимали своих самцов, детёныши вскакивали на спины отцов и старших братьев. Первыми из людей на берег сошли Аахен и Нулефер, пустоглазы тут же обступили их и принялись облизывать. Даже жившие на острове звери помнили, что Аахен провозглашён их старейшиной, а Нулефер одна из их породы. Аахену и Нулефер пришлось потрудиться, чтобы показать пустоглазам, что вечные люди, приплывшие с ними на новом корабле, не враги. Пустоглазы запомнили, как хитро похитили их соплеменников. Чем-чем, а хорошей памятью природа щедро одарила этих зверей.

В буйной стае заунывно выли пустоглазы, которые не встретились с родными.

— Аахен, — сказала Нулефер, — займись родственниками погибших, а я поговорю с Феганой и детьми Онисея.

На берегу было шумно, вечные люди кричали от восторга похуже морских чудовищ. Нулефер поманила в лес жену, сына и дочь Онисея, села с ними под пышной кроной смоковницы и начала свой рассказ. Говорила она мягко, как можно осторожнее подбирая слова, дабы не обидеть их чувства. Родные не виноваты, что их муж и отец обернулся дьволом. Пустоглазы чутко её слушали, не понимая при этом ни слова. Они уставились в её мокрые глаза и просили, тихо ворча, только одного: приведи к нам Онисея.

— Он умер, — говорила Нулефер. — Онисей не вынес поражения. Он умер.

«Как они будут относится к погибшему отцу и мужу, когда узнают правду? — думала Нулефер. — День, когда снимается проклятие, ведь так близок».

До Тридцать первого герматены оставалось четыре дня. Пока пустоглазы жили привычной животной жизнью и мирились с нахождением на острове толпы вечных людей, Нулефер с проходящими магами обследывала Абадону. Гуляла по городу, любовалась старинной архитектурой, резвилась с пустоглазами. Снова войдя в запретный для обычных людей храм, она ощутила пронзительное слияние с захороненной здесь древностью. Прошла дальше, нашла венок, который оставила в храме, будучи в нём последний раз. Он, как живой, пах дорожными цветами. Жёлтые соцветия колыхались от трепетного ветра, заглядывавшего в окно. Жизнь жила в храме богов. Застывшая, вечная, незыблемая временем и преградами. За окном было бесконечное лето, ветви деревьев стучались в стены, как бы прося их впустить. Но храм был неприступен. Только абадоны, только проклятые, но меж тем одарённые создания могут приблизиться к загадкам бытия.