Фредер готовился ко сну, он накинул уже халат, надел на ноги тапочки с мохнатой мордочкой, когда перед ним воцарились Тобиан и Люси. Перебивая друг друга, смеясь и волнительно вздыхая, они рассказали, что хотят пожениться.
— Вот не вор ли ты? Это мои тапочки! — с задором прокричал Тобиан.
Король изучающе на них смотрел, дрогнули губы, в тёмных глазах заиграл лучик света, Фредер положил правую руку на плечо Тобиана, а левую на плечо Люси и ласково произнёс:
— Счастья вам, мои дорогие.
— Благослови нас! — звонко потребовал Тобиан.
— Благослови, — тихонько сказала Люси.
— Но я не ваш отец, — Фредер непонимающе поднял брови.
— Ты наш король! — поспешно крикнул Тобиан.
Фредер обвёл их изумлённым взглядом, сконфузился, глядя на двух влюблённых, прильнувших друг к другу, и произнёс:
— Тобиан, Люси, я вас благословляю на долгую жизнь. Любите, понимайте, прощайте, будьте счастливы. Будьте счастливы.
Дрожащий взгляд застыл на Тобиане, Фредер молчал, но его широкое скривившееся лицо кричало непониманием. «Ты ко мне явился за благословением?! Ты ненавидишь меня!»
Тобиан протянул ему руку:
— Забудем всё. Простим наши ошибки.
Фредер пальцами взял его ладонь и робко, боясь услышать неприятную истину, спросил:
— Братья?
— Братья, — ответил Тобиан с лучистой улыбкой.
========== Глава 70. Остров ждёт ==========
Пустоглазы большой кучкой расположились на берегу, ветер трепал рыжую шерсть. Позади них сидели Аахен и Тивай. Звери молча, терпеливо смотрели на соплеменницу, стоящую в океане на игле, выкованной из воды. Нулефер держалась словно вытянутая струя и любовалась своими первыми зрителями, послушными и внимательными. Она сжимала рукоять водного меча, плавно поворачивалась, танцуя на одной ноге. Свет солнца скользил по гладкому лезвию. Нулефер взмахнула водным оружием, рассекла воздух, встала в боевую позу и закружилась. Эдуэг застучал лапами по барабану, наполняя воздух неистовым гулом. А Нулефер парила, была почти в воздухе, стоя на тоненькой струйке из капелек. Взмах, выпад, оборот вокруг своей оси, вознёсшееся к небесам остриё меча, волны, растущие за спиной в виде крыльев. Движения плавные и отточенные, Нулефер кружилась в ритм барабану и незаметно сливалась с водой, превращаясь в голубую фигуру. Она бы танцевала так до вечера, а то и до следующего года, растворилась бы в своей стихии, стала бы частью огромного океана, но на земле интереснее, чем в безграничном, бескрайнем океане.
— Ты нас поразила! — восхищённо воскликнул Аахен, когда она вступила на берег.
Пустоглазы накинулись на Нулефер, повалили с ног и, как ласковые кошки, замурлыкали.
— Ребята, ребята, не все сразу! Ребята! — Нулефер кое-как высвободилась из-под их тел и взлохматила каждому пустоглазу шерсть.
— Они тебя любят, — заметил Аахен.
— Я же одна из них. Но слушаются они не меня, а тебя. Ты их старейшина, ты, Аахен, наравне с Мегуной и Хелезом. Прикажи им что-нибудь.
— Сидеть!
Аахен поднял руку вверх, и сотня абадон тут же мирно уселась на четвереньках.
— Вот же талант! — с завистью усмехнулся Тивай. — Надеюсь, я также научусь, когда поживу с ними подольше.
Нулефер вспомнила Юрсана Хакена, который даже за год не смог превратить пустоглазов в дрессированных собачек.
— Вряд ли, — засмеялась она. — Мы с Аахеном — члены стаи, ты всего лишь её друг.
Пустоглазы чутко ловили её слова, неудержно подпрыгивали на месте, ждали нового представления, ну или игры, чтобы беситься всей толпой на тёплом побережье. Нулефер обвила шею большого пустоглаза и неловко, грустно улыбнулась. Мегуна, предводитель разрушительного отряда, стоял перед ней с мордой забавного чумазого зверя, который испачкал в песке. Она обвела глазами стаю. Половина абадон не вернётся домой, они пали от руки могучего Онисея, немногие были убиты вечными людьми — Тиваем Милгусом, Ирвином Шенрохом, солдатами из дивизии Шенроха — а трёх абадон сразили болезни внешнего мира. Выжившие навеки запомнятся в истории как безжалостная ходящая смерть. Нулефер долго сочиняла, как же она скажем семьям погибших абадон, почему не вернулись их близкие и кем они умерли — героями или разрушителями. Но так и не придумала подходящие слова. Для Абадонии они невольные герои, для мира вечных людей — свирепые убийцы, предвестники конца света. Повезло же тем двадцати абадонам, которую всю ночь, названную Рёвом абадон, провели спящими в тенкунском сарае.
Кровожадные чудовища устали стоять на одном месте и разбрелись по берегу. В песке много вкусных насекомых, можно покачаться на волнах, побегать друг за дружкой. Нулефер смотрела в их рыжие спины. Хоть пустоглазы были похожи, она узнавала каждого из них, различала даже тех, кто жил эти месяца в плену Зенрута и Камерута. Было не трудно их запомнить, почти как близнецов. Одно лицо, но у каждого есть своя уникальная черта: более тёмная шерсть, короче лапы, редкая грива, чуть тихий голос.
На берегу раздавался буйный визг и крик, точно малые дети забавлялись пустоглазы, брызгая друг друга водой. Они знали и умели веселиться, а Нулефер в последнее время редко предавалась радости. Она видела в своём подсознании сотни, тысячи, миллионы жизней и часами предавалась воспоминаниям прошлого, которые ей подарила Цубасара. Можно всё забыть, заполнить мозги более насущными вещами, но это не для Нулефер. Её манила история, то, как всё устроенно в мире, тайны, о которых никто никогда не знал.
Аахен был хмур. И он тоже попросил абадон открыть ему прошлое. Аахен приходил в себя ещё дольше, чем Нулефер. По вечерам, обсуждая грядущую свадьбу, они внезапно замолкали, устремляли взгляд за окно и долго сидели в обнимку, думая над прошлым и будущим, а потом говорили про древнюю Абадону, про мёртвые империи, про королей и полководцев, про затерянные на конце света людские племена, про неизвестные науке виды птиц и зверей.
Как-то Аахен сказал ей:
— Я бросался из одной отрасли науки в другую, я изучал всё, что есть на свете. Пытался понять и физику, и химию, и астрономию, и ботанику, и историю, и геологию. Я изучал всё и ничего не знал. Теперь я старейшина Абадонии, и я буду её историком и хранителем.
— С полученными знаниями, — возразила Нулефер, — ты можешь обойти весь мир и в каждом уголке света оставить частичку себя.
— Я старейшина Абадонии. Моё место с народом, который избрал меня своим проводником между ним и вечными людьми. Не подумай, что я заточаю себя на Абадонии из-за долга. Я не хочу её покидать, вот и всё. Меня, как безумца, тянет на этот остров, в город тайн и загадок, к существам, над которыми хочется столько экспериментов провести. Нулефер! Нулефер, столько открытий нас ещё ждёт! — вскричал Аахен, а глаза засверкали бешеным восторгом. — Как думаешь, кто родится у двух абадонок, которые забеременели от вечных людей?
— Ты маньяк, — покачала головой Нулефер.
Но на следующий день, когда в Намириане заключались мирные договора между Зенрутом и Камерутом, Зенрутом и Иширутом, Аахен был серьёзным и жестоким представителем своего народа. Он не слушал вздыхания политиков и военачальников, он властно требовал, чтобы манары официально извинились перед абадонами за пленение, заставил новых старейшин издать указ, по которому никто и никогда не вывезет абадон с их острова против их воли. В тот день, когда манаровские страны подписывали мирный договор, Тенкуни признавала особые права абадон.
В знак покаяния некоторые абадоны хотели остаться в Санпаве и помогать её восстановлению. Но Леокурт убедил их оказать иную помощь вечным людям — сопровождать тенкунские судна через Чёрный океан. И абадоны согласились. Они обещали, пока жива память о злодействах Онисея, сотня пустоглазов, неразумными животными будет жить в Тенкуни и создавать путь через Чёрный океан. Но при условии, что через год их будут возвращать домой и забирать с острова другую сотню добровольцев.
Аахен был и против этого решения. Но Леокурт ударил абадон по больному — по совести. Что ж, страны Зенрутской империи проиграли, даже Зенрут нельзя было назвать победителем, ибо ему досталась разгромленная Санпава, которую предстоит осваивать точно пустыню. В выигрыше осталась только Тенкуни. Она получила и доверие абадон, и приобрела ещё большую зависимость манаровских стран от продажи силы магов и продажи научных изобретений, которые потеснили винамиатис.
