— Да, — ответил Тобиан с серьёзным выражением лица и улыбнулся краем рта, просматривая на вытягивающуюся от ласки Зуи. — Моя душа тянется к Санпаве.

— Там невозможно теперь жить, — проговорил Уилл. — Земли, воды и воздух отправлены, всё уничтожено огнём. Хаш, разве что этот город не страдал, но он переполнен людьми, которым уже не чем питаться.

Тобиан улыбнулся широко.

— Такие места, где каждый день — борьба, это для меня. Только в Санпаве я ощутил себя Тобианом, провинция и её люди приняли меня без лжи.

Нет нормальных условий для жизни, наступающий голод, земля, покрытая слоем пепла, чахлый воздух — да, Санпава стала ужасным местом, символом гнева абадон. Газеты каждый день пестрили сообщениями о новых небывалых кошмарах. И, если бы не общение напрямую с санпавцами, пришлось бы поверить в разгуливавших до сих пор абадон, в людей, заражённых бешенством, нападающих на соседей, в откалывающуюся луну и в другие сказки, которые сочиняли газетчики, ни разу не побывавшие в Санпаве с момента схватки с Онисеем. В одном все журналисты были правы — Санпава стонала в горе. Абадоны после смерти кумрафета постарались исправить содеянное, потухли многие вулканы, потекла вновь Сквожд, но их старания все равно не избавили Санпаву от катаклизмов, а раскалённые облака с ядовитыми дождями уже парили над всем Зенрутом. «Я не исцелю Санпаву, — думал Тобиан, — но хоть помогу ей. Я нужен Джексону, а мне нужен он и свободолюбивые санпавцы, нужен свободный дух провинции трёх хозяев.»

— Тоб, ты рассуждаешь вслух, — заметил Уилл. — Тебе нужны свободолюбивые люди, тебе нужен Джексон и кто ещё?

— Свободный дух! И… — он залился краской как подросток.

«Люси Кэлиз».

— Люблю поговорить сам с собой: хороший собеседник дорого стоит, — засмеялся Тобиан. — Он меня никогда не перебивает, в отличие от кое-кого, Уилл.

Фредер пронзительно смотрел на него. «Нехорошо, — почуял Тобиан. — Что-нибудь ляпнет оскорбительное». И приготовился к словесному бою. Фредер закинул руки за шею, поверх белой рубашки показалась верёвочка, затем из-под воротника вылез отцовской медальон. Фредер снял его и протянул Тобиану.

— Он твой.

Тобиан выкатил глаза.

— Что? Нет, я не приму. Это твой медальон. Его подарил тебе наш отец.

— Ты любил отца больше, чем я, — невозмутимо ответил Фредер, держа на протянутой руке медальон, — и ценил его прощальный подарок, не то что я. Эта вещь тебе дорога. Забирай, Тоб. Медальон твой.

— Не могу. Отец завещал обладателю медальона справедливость и отвагу. Тебе они пригодятся, король.

— Я знаю, как ты дорожил своим медальоном. Дарю тебе свой. Пусть наш отец всегда будет с тобой.

Фредер положил медальон в руку Тобиана и сжал его пальцы в кулак.

— Спасибо, — неверующим голосом промолвил Тобиан, надевая медальон на шею. — Это самая дорогая для меня вещь.

— Когда отправляешься в Санпаву? — Уилл нагло влез в разговор двух братьев.

— Готов даже сегодня, но мне необходимо встретиться с одним человеком и поговорить о кое-чем, — коротко ответил Тобиан.

Фредер и Уилл догадливо переглянулись.

— Пока ты не уехал, — сказал Фредер, — решим все вопросы. Есть то, что ты хочешь спросить у меня или попросить?

— Сними заключение с отца и матери Люси, — в лоб потребовал Тобиан.

От его настойчивой просьбы Уилл выпучил глаза. Фредер сдержанно ответил:

— Не сейчас, позже. Я освобожу их непременно. Однако некоторое время вы с Люси подождёте. Кэлизы совершили убийство, нарушили закон…

— Они спасались от рабства! — Тобиан перебил брата и тяжело задышал.

— Они совершили убийство, — Фредер сурово понизил голос. — Душой я на стороне Кэлизов, но я король, я должен защищать законы своего государства. Кэлизы выйдут на свободу, я обещаю тебе, но не сейчас. Я не хочу, чтобы первые дни моего правления запомнились освобождением преступников. Всему своё время, Тобиан.

«Слово Уиллу он сдержал, — подумал Тобиан. — Рабам, которых купил на аукционе в день совершеннолетия, тоже дал свободу. Нулефер Свалоу сымитировал побег из надёжно охраняемой Пинийской крепости. Я надеюсь, и Кэлизы дождутся свободы».

— Мой долг — охранять зенрутские законы, — сказал Фредер нерешительным тоном, словно оправдывался. — Прощу одним рабам убийство человека, и другие решат, что им тоже всё дозволено.

— Ты король-освободитель, — настойчиво сказал Тобиан. — Помни о своих клятвах.

Фредер хмуро взглянул на него.

— Мне досталась умирающая провинция, которая может разнести заразу на весь Зенрут. Уже льют дожди, которые уничтожают посевы. Если санпавская земля сможет стать новым источником магии для развития промышленности, Камерут и Иширут снова вспомнят о провинции трёх хозяев. Прежде всего я должен решить санпавский вопрос. Восстановление Санпавы, решение природных бедствий и преодоление нищеты в Зенруте — вот мои основные направления на ближайшее время. А рабство… Тобиан, ты же знаешь, что многие рабы не хотят свободы, они не понимают, что с ней делать. Их нужно подготовить. Отпусти зверя, рождённого в неволе, в лес. Он умрёт! Я не король-освободитель, рёв абадон заставил меня стать лекарем Зенрута.

— Ты разве не хочешь запомниться в истории освободителем? — обескураженно спросил Уилл.

Фредер изобразил досадливую гримасу.

— Я запомнюсь королём, который сжёг своего дядю и заклеймил брата. В любом случае, через столетия потомки будут говорить, что Фредер отменил рабство в первую очередь из-за экономических соображений. А Тобиана в зависимости от общественных настроений в учебниках истории будут называть либо героем, восставшим против тирании Эмбер и Огастуса, либо мятежником и предателем семьи. Возможно, он войдёт в историю даже под именем Лжетобиан.

— Это ты вошёл в историю, а я в неё вляпался, — рассмеялся Тобиан. — Зато имя Тобиана Афовийского будет на моей могильной плите. Пусть меня считают Бонтином, я не буду ничего доказывать. Для меня счастье — иметь право сказать: «Моё имя Тобиан» и выйти из-за стен Загородного дворца со своим настоящим лицом. Я Тобиан. Тобиан… Тобиан Афовийский… Я Тобиан…

И он загалдел как попугай. Я — Тобиан. Сколько радости может хранить в себе один лишь звук своего имени.

— Я Тобиан, — упрямо повторял Тобиан, не зная, говорит он вслух или про себя.

«Молодец, сынок. Ты учишься быть не Тобианом. Ты Исали Фарар. Выжги это имя на своём теле». Похвала была хуже оскорблений. Неизменные слова от матери «Тобиан умер, ты не он» были не просто мучительные, а убийственные. Всякий раз ему казалось, что отрывают частицу души. «Ты умер. Ты умер. Ты умер», — за этими строгими и равнодушными словами Эмбер он слышал иное. «Пошёл вон, пустое место». Умереть было не страшно, ужасно — не существовать. Каждое из его новых имён было фарсом, подневольной игрой, каждая новая личность одной души грозилась тут же закончить существовать, нежели он вновь пойдёт против семьи, что подобно холодной исполинской машине растаптывала маленькую жизнь.

— Я Тобиан! — зычно выкрикнул он.

Нежащаяся Зуи испуганно навострила уши. Фредер забрал кошку, посадил на колени и зачесал шею, нашёптывая ласковые слова в уши. Зуи заурчала сильнее, чем на руках у Тобиана.

— Хорошо быть зверем, он никогда не взболтнёт лишнего, — сказал Фредер.

— Зверовещателю взболтнёт, — добавил Уилл. — Даже пустоглазы оказались сговорчивы на болтовню с ними.

— До их человеческого разума зверовещатели не доберутся, — ответил Фредер.

Он прикоснулся губами к затылку кошки и застыл. Печаль тёмной печатью покрыла лицо короля.

— Фред, — встревоженно сказал Уилл, — поговорим о наших матерях? Твоя боль никогда тебя не покинет. Поговорить, лишь поговорить…

— Я же ясно выразился — никаких разговоров о матерях! — Фредер сверкнул глазами. — Цубасара удостоилась прощения короля Зенрута, но не моего личного! Я не хочу о ней слышать! Уиллард, тебе не пора ли готовиться к экзаменам в академию?

Вот теперь Тобиан узнавал нового Фредера. Брат надёжно и глубоко внутрь себя запрятал боль трагедии, ни с кем не желая её разделять. И Фредер, и Уилл пытались достучаться до его души, но Фредер сверхтщательно от них закрывался. Со дня похорон он ни разу не упомянул Эмбер как свою мать, обрывал любого, кто начинал говорить про нападение Цубасары на дворец. На упоминание имени абадонки был наложен запрет. Тобиан и Уилл долгие часы вспоминали Эмбер, рассуждали о причинах ненависти Цубасары. За время этих бесед их узы стали крепче, а скорбь у Тобиана меньше. Но Фредер — человек другого ума, к его сердцу невозможно было подобраться.