— Не в этом дело. У меня родился сын. Я не хочу, чтобы от варился в атмосфере разврата и жестокости. У моего сына должно быть будущее.

— Вернее, у нашего сына? — Эван изучающе смотрел на неё и сильнее сжимал хватку.

Элеонора резко выхватила руку. Больно! Она встряхнула кистью и чуть не дала мужу пощёчину. «Держись, он будет тебя провоцировать. Он же Казоквар, хоть и идиот».

— Это к тебе вопрос. Кровь у него твоя, казокварская. Но считаешь ли ты его своим сыном? Любишь ли Джеймса? За эти шестицы ты ни разу не взял его на руки, не приласкал, тебе было безразлично, какое я даю имя твоему первенцу. Или не первенцу… Рабыни в твоём имении и у твоих дружков понесли от тебя детей, уверена…

Эван сильно зажмурил глаза.

— Да, мне не нужен этот ребёнок. И жена была не нужна. Меня, как мальчишку, заставили жениться на тебе! Но, Нора, мы неплохо жили! Ты мне необходима сейчас!

— Тебе было удобно со мной, я же возилась с тобой… да, как с мальчишкой, — с досадой сказала Элеонора. — Но у меня появился сын, и над ним я должна радеть и пестовать, а не над тобой и твоим больным братом, которого ненавижу так, что хочу убить.

«Молчи. Не заходи далеко. Не разболтай».

— Мой брат стал калекой! — Эван сорвался на крик. — Как смеешь желать ему ещё и смерти?!

— Ему желает смерти весь ваш скот, так он называет своих рабов. А я даже благодарна тому человеку, что обрёл Нормута на пожизненные муки. Ударь, если хочешь. Ударь, я промолчу. Ударь, я вижу, ты хочешь это сделать, — Элеонора смотрела на дёргающуюся руку Эвана. — За своего брата и племянников ты загрызёшь. Эх, вот она братская любовь. Будешь защищать любого брата, хоть он и чудовище, влезшее в человеческую кожу. Мой отец поступил достойно, когда отрёкся от своей дочери, вступившей на преступный путь. А вот мама жалела Нулефер. И что же с ней стало? Она убийца в бегах.

— И она живёт под покровительством Леокурта Тверея, а её дочери говорит «спасибо» вся выжившая Санпава. — Эван засмеялся.

Смех его был нервным, явно не от большой радости. Элеонора улыбнулась, понимая, что она бьёт мужа по больному.

— Я сегодня пойду к священнику и попрошу о разводе. Эван, он нас разведёт, даже если ты выступишь против. Казоквары больше не хозяева жизни. А я, оставаясь с тобой и твоим четвертованным братом, подвергаюсь опасности. И дети тоже.

— Ты хотела стать частью нашей семьи и купаться в высшем свете столицы! — Эван сжал плечи Элеоноры. Грязные от краски руки заляпали её красивое платье. — Ты будешь управлять нашей шахтой! Элеонора, ты теряешь богатство, теряешь и место высшем свете!

— Теперь я хочу спасти своих детей! Казоквары, вы падаете вниз! Ваши рабы уже насмехаются и зубоскалят над тобой. Нормут сломлен и телом, и душой. Ты не способен даже умножать числа. Сегодня ты рисуешь картины, а завтра потратишь последние деньги за карточным столом. Наш сын, ты когда-нибудь обнимешь его? Будешь его чему-нибудь учить как мой отец меня? Ах, какая я была дура, я чуть не дала Тине вашу фамилию!

— Фамилия Гая Винреда тоже не приносит чести девочке.

— Король Фредер сделает всё, чтобы Казоквары разорились. Он припомнит вам издевательства над его братом! С кем я буду вытягивать ваше состояние? С писклявой противной Ромилой, с каторжанином Дрисом, которого мужчиной назвать тяжело?! Моим детям нужна спокойная жизнь! И мне тоже!

— Церковь Пятнадцати богов разрешает лишь два брака. Тебе запрещено будет вступать в брак. Да и в любовницы тебя никто не возьмёт. Кого заинтересует женщина с двумя детьми? Женщина, чей первый муж наплодил рабов на всю страну, а второй муж был связан с истязаниями и пытками, фамилия нашего сына в ближайшее время станет символом рабовладения и жестокости. Ты останешься одна, никому не нужная, кроме своих детей. И дети… Они тоже могут припомнить тебе прошлое. Ты навеки Казоквар, пусть и вернёшь себе отцовскую фамилию. Ты разве станешь другой? Боги забудут твоё равнодушие, с которым ты проходила мимо? Ты никому не нужна. И мне не нужна… Но я уже привык к нашему браку.

Элеонора отпрянула от Эвана. Муж смотрел на неё с серьёзным выражением лицом. Даже смешно стало, что недотёпа Эван может быть таким. Она сдержала в себе смешок и криво улыбнулась:

— Со мной будут мои дети, мой отец и мой пёс. Больше мне ничего не нужно. Чтобы быть счастливой и радоваться жизни, вовсе необязательно жить глубокими целями и стремиться урвать место в первом ряду. Тебе это же понятно, Эван. Ты живёшь кабаками, я живу своими детьми. Я не из семьи чернорабочих к вам пришла, мой отец владеет шахтой и завод. Рысь не Конория. Но я не буду жаловаться. Обожглась однажды.

Элеонора гордо вскинула голову и направилась к двери. Эван загородил рукой ей пути.

— Что тебе мешает меня отпустить?! — закричала она. — Любовь к нашему сыну? Ты его любишь? Любишь Джеймса?

— Не знаю, люблю ли… — простонал Эван. — Я не понимаю, что мне делать с этим ребёнком.

— Дай ему свободу, — Элеонора оттянула руку Эвана и прошла мимо него.

Оказавшись в коридоре, Элеонора полной грудью вдохнула свежий летний воздух. Она ещё не была у священника, но уже ощущала себя свободной, словно с её рук сняли тяжёлые цепи. Рабы кланялись, когда по коридору и по длинной лестнице проходила госпожа. Элеонора улыбалась, здоровалась с каждым невольником, желала им хорошего дня и дарила комплименты. Ошейники, кнуты, колодки — всё, это теперь другая жизнь. Она вернётся к отцу, вдвоём они начнут обращать рабов в свободных рабочих, чтобы без потерь встретить день отмены рабства.

Казоквары уже не побеспокоят её, Эван не захочет навестить сына. Элеонора была в этом убеждена. Что ж, так лучше для мальчика. Может быть, семейное проклятие и не затронет Джеймса, если он будет видеть от своих матери и деда лишь уважение и любовь. Даже к рабам.

Из детской комнаты слышался радостный смех. Тина рассказывала сказку младшему братику. Элеонора улыбнулась, прильнув к двери. Скоро они будут дома, все вчетвером. Элеонора мечтательно закрыла глаза. Вот она входит в отчий дом, Тина забегает в свою комнату, достаёт забытые детские книжки, надевает яркое персиковое платье и танцует перед дедушкой.

Об Элеонору потёрлись мокрым носом. Она упала на колени.

— Ты моё дитя, — поцелуи посыпались на собачью голову. — Дорогое моё дитя.

Морда пса усеяна рубцами, на белой шкуре навсегда застыли сотни шрамов и порезов. Знать бы, какое горе пережил Живчик от подлых и жестоких людей! Мир полон зла, но они с Живчиком скоро спасутся. Пёс лизнул хозяйке лицо. Элеонора засмеялась. Но улыбка быстро исчезла с лица.

— Прости, малыш, я тоже причинила тебе боль. Тебя ранили… Я виновата. Я должна была лучше тебя искать. Ты бы не пострадал. И не убил бы человека.

Она смотрела Живчика и в его поскуливающей морде видела своё отражение. Вынужденный убийца. Невольник, застрявший в чёрной пропасти среди чудовищ. Они вдвоём обнажали клыки и убивали, но их заставляли, не было выбора.

— Мы всегда будем вместе, Живчик. Мы — семья, — сказала Элеонора. — Никто нас не разлучит.

«С Джексона Мариона сняли обвинения. Он может вернуться за псом», — прожужжали в голове мерзкие голоса.

Её погладили по плечу.

— Мама! — зазвенела Тина. — Поиграем с Джеймсом!

— Я занята, уйди, — недовольно огрызнулась Элеонора. — Живчик — ты мой. Я тебя не отдам. Ты только мой, — повторяла Элеонора с волчьей ухмылкой на лице и крепко обнимала собаку.

***

В королевском саду не пели больше скворцы и дрозды, не трещали синицы, не кричали зелёные попугаи. Гордо стояла одинокая пальма, облысевшая на одну сторону. От пальмы тонкой дорожкой тянулись до беседки маргаритки и васильки, высаженные на днях растеневиками. Три молодых человека сидели под разбитой крышей беседки и, хоть стояла жаркая погода, пили душистый горячий чай с пончиками.

— Это твоё окончательно решение, Тоб? — спросил Фредер.

На коленях Тобиана млела Зуи. Он подёргивал плечами всякий раз, когда брат устремляя на него зоркий соколиный взор. Ещё не свыкся с мыслью, что Фредер ему больше не враг.