— Онисея сразила Цубасара. Это заслуга Цубасары, — всякий раз отвечала Нулефер.
Но её ставили в один ряд с Цубасарой.
Нулефер выбралась на крышу штаба. Дворец Солнца горел под тёмными небом. То был уже не дьявольский огонь, а свет из окон, фонари, освещающие его вековые стены. У Нулефер был бинокль. Она увидела людей, отдающих на площади Славы дань умершей королевы. Они клали цветы к колонне Жоао Первого, кажется, пели траурную песню — подумала Нулефер, глядя за взявшихся за руки санпавчан. «Цубасара, моя абадонская мать, спасла провинцию. Она же и убила человека. Кажется, она в самом деле моя духовная мать».
Вечер был тёплым, близилась ночь. Нулефер вдыхала свежий воздух. После санпавских паров она наслаждалась простым воздухом. Надо возвращаться к абадонам, их скоро отправят в Тенкуни. Они пожелали вернуться в страну магов, пока ещё держатся в человеческих телах.
Когда Нулефер открыла дверь чердака, чтобы спуститься с крыши, она чуть не ударила Уилла. Побледневший и хромающий, её брат пережил куда серьёзные испытания за день, чем она. Нулефер могла только разводить руками, как после пыток чёрным ошейником Уилл смог и воевать с абадонами, и потратить день на поиски людей в каньонах и кратерах. Брат тяжело дышал, руки подрагивали. Ел ли он сегодня, прикорнул хотя бы на часик отдохнуть? Нулефер сама перекусила ломтём хлеба, а больше ничего не лезло в горло.
— Я за тобой пришёл, — красивой любимой улыбкой Уилл одарил Нулефер. — Абадоны собираются уходить. Проводим их, потом и я тебя провожу.
Нулефер обняла Уилла и ласково шепнула:
— Спасибо.
— Что я сделал? — смутился Уилл.
— Спасибо, что ты есть у меня.
Они взялись за руки и пошли к абадонам. Ноги дрожали, Нулефер и Уилл переглядывались и понимали, что их тела пронзает боль. Они же за весь день не навестили целителей.
— Ловко ты придумала! — восхищённо воскликнул Уилл. — Как вы с Цубасарой обдурили Онисея! Правильно, что вы не стали его убивать. Мерзавец заслужил позорной смерти от своей руки, его тело сбросили в пылающую воду как мусор.
В ушах звенели голоса предков, перемешиваясь с голосом Уилла. Нулефер опустила голову.
— Я хотела наградить Санпаву магией за все её страдания. Всего лишь.
— Вы с Цубасарой хорошо смотрелись в бою.
— Она же мама моей души. А ты мой брат, — улыбнулась Нулефер.
— Я горжусь тобой, сестра. Как мне тебя называть? Спасительницей?
— Я лишь предложила, как можно победить Онисея, — даже когда её хвалил брат, Нулефер делалось неловко. — Цубасара забрала у него магию. Я лишь предложила план. Уиллард, вот ты — спаситель. Ты спас короля Зенрута.
Они помолчали. Подходя уже к дверям зала, за которым стояли абадоны, Уилл остановился. Рука коснулась чёрного ошейника.
— Поверить не могу… Поверить не могу… — Уже две руки вцепились в ошейник. — Я свободен. Огастус мёртв. Я свободен. Нулефер, я больше не раб.
Уилл закрыл глаза и простоял с минуты, в немом разговоре с самим собой, только дрожали ресницы.
— Огастус мёртв, я уже не раб…
— Ошибаешься, Уиллард, ты всё ещё раб, — с грохотом оповестил король Фредер, появившись из-за угла.
Монарха сопровождал его брат Тобиан. Фредер приоделся в чёрный траурный костюм — как-никак у него забрали мать и дядю, а в его стране погибли миллионы подданных, — волосы лежали в аккуратной причёске, руки смыкались на трости, лицо было напудрено, чтобы скрыть бледность. Фингалы, подаренные Тобианом и Уиллардом, кажется, уже убрали целители.
— После смерти Огастуса ты принадлежишь его дочерям Диане и Изике, — изрёк король Фредер. — Уиллард, ты рано начал радоваться свободе. Надо решить этот вопрос с наследницами Огастуса.
Тобиан, одетый в лёгкий серо-голубой сюртук, ткнул Фредера в бок.
— Ты всегда испортишь хороший момент. Вот за что я ненавижу тебя.
— Ваше Величество, вы же освободите Уилларда? Поговорите с родственницами? — Нулефер подбежала к новому королю.
— Король может освободить раба своим особым указом за заслуги перед отечеством, — недовольно буркнул Фредер. — Идите уже провожать абадон.
Фредер исчез за дверью зала. Нулефер шепнула брату на ухо:
— Что это с ним?
— Теперь он всегда такой, — грустно ответил Уилл. — Мы с Тобианом постепенно привыкаем к новому Фредеру.
— Он провёл два часа за одним столом с Цубасарой, — сказал Тобиан. — Ты бы видела, какие молнии они пускали друг другу глазами. Как ещё штаб не взорвался под их взаимной ненавистью. Не представляю, что наша мама наплела Цубасаре про него.
Нулефер взглянула на Тобиана. Как и в облике Бонтина, на его лице сохранялась ребячливая беспечность. Тобиан имел невероятную возможность проглатывать обиды и начинать жить заново. Увидь Нулефер этого человека впервые, взгляни в её голубые прекрасные глаза, она бы не поверила, что Тобиан недавно пережил предательство матери, предательство брата, смерть матери, войны и восстания, собственную казнь. Уилл смотрел на Тобиана без восхищения, которое проникло в Нулефер, ему было что обсудить с другом.
— Ваше Высочество, — внезапно Нулефер собралась и присела в реверансе. Что это она предалась воспоминания про Бонтина?! Перед ней же стоит брат короля! — Поздравляю вас с возвращением вашего имени.
— Моё имя Тобиан. Тобиан, — чётко повторил он и взял Нулефер за руку. — Зови меня Тобиан. Или Тоб. Я хочу чаще слышать своё имя.
— Как скажешь, Тобиан, — погрузившись в тёплую тоску по спорам и склокам с Бонтином, Нулефер обняла его как друга.
Отпустив принца, она взглянула на Уилла:
— Король Фредер даст же тебе свободу?
— Я в нём не сомневаюсь, — мгновенно ответил Уилл.
Но Тобиан пожал плечами и поплёлся в зал к абадонам:
— Кто его теперь поймёт…
С абадонами прощались стоя и молча. Министры, генералы, полковники и майоры застыли как в строю, мощными фигурами они вроде отдавали уважение противнику и так скоро ставшему союзнику, но в их затуманенных глазах чувствовалось нескрываемая горечь поражения. У Лендарского разбит глаз, у генералов, переместившихся прямиком из Санпавы, перевязаны руки. Командиры в мундирах, абадоны в красных или белоснежных туниках, они стояли возле огромных мраморных колонн друг перед другом и выжидали, кто же первым скажет слова прощания. С красных стен на поражение своих потомков смотрели с портретов прошлые зенрутские полководцы, прадеды, деды и даже отцы теперешних генералов.
— Молим о прощении, — сказал на зенрутском языке Хелез, лишившийся в войне половины лица.
— Молим о прощении, — вторил Мегуна.
— Молим о прощении, — запели другие.
Но генералы стояли неподвижно, никто не собирался прощать убийц миллионов человек и разрушителей зенрутской армии. Абадоны это понимали. Принеся извинения, они подходили к Аахену и проходящим магам и готовились к отправлению к Тенкуни. Казалось бы, один Аахен не таит на них никакую злобу. Тверей держался сам, как абадона, с высоко поднятой головой, с загадочным взглядом, устремлённым не к людям, а за их спины, во времена далёкого прошлого. Своей ровно подстриженной бородой Аахен становился похож на своего отца в молодости и при всей своей худощавости, нескладности, с вытянутыми губами, в больших очках он внушал страх. Аахен Тверей выступал как старейшина абадон и как представитель магического государства, только троньте моих друзей, как бы говорили его тёмные глаза и притихший голос, и вашим врагом станет уже Тенкуни.
— Ваше Величество, — сказал Аахен, — ночью я задержал освободителя Карла Жадиса. Он в руках правосудия Зенрута.
— Знаю, — молвил Фредер. — Спасибо за оказанную помощь.
— Жадис хочет стихами и пышной речью встретить смерть на эшафоте под рукоплескание восхищённой толпы. Подумайте, как проводить его на тот свет достойно его прожитой жизни.
— Подумаю, — кивнул Фредер.
Король Зенрута и старейшина абадон взялись за рукопожатие, они замерли, держа руки, и криво улыбнулись, будто в этот миг разделили одну и ту же коварную мысль.
