«Пока есть силы, — сказал Пикман, — буду нести людей в соседнюю Рысь и класть возле больниц».
Немногие тенкунские добровольцы прибыли в Санпаву, их были слишком мало в пределах целой провинции. «Кто может убить абадону? Хотя бы одного! Кто может его убить?» — перекрикивали друг друга маги. Но никто сам не шёл на абадон. Урсула, туша пылающую землю, должна была заботиться не только о воздушной маске и воде, но и о своей жизни. Государственную измену с неё никто не снимал.
И неожиданно винамиатис, с которым Урсула не расставалась, засверкал. Принц Тобиан сказал, что берёт её, Пикмана, Джексона и всех его людей под своё покровительство. Военное командование даже зовёт Мариона в Хаш, ибо к городу подходят абадоны: столица Санпавы должна быть спасена любыми средствами.
Урсула подняла ещё один камень и прислушалась, раздаются ли под завалами шорохи. Это была самая тихая ночь. Не слышно было птиц, перестали выть волки, застыл ветер, стихли под камнями и новыми холмами высокие башни с часами. Даже мухи и комары исчезли. Жуткая тишина, прерываемая плачем и стоном редких спасённых людей, повисла над Дренго.
Город, ставший с давних времён местом обитания камерутских подразделений, город, который был одним из очагом битв в новой Санпавской войне, одним из первых принял на себя раскаты ужасного крика абадон. Зенрут гордо понадеялся, что неожиданной атакой вытравит всех захватчиков из залива. Вытравил всех, в том чисел и своих людей. Для разборки руин Конория отправила боевых магов. Проходящих магов ужас как не хватало! Что поделать, проходящие уносили военнослужащих и гражданских с городов, к которым летели абадоны.
Хоть Дренго находился возле залива, он был окутан чёрным едким дымом. Водные и огненные маги не успевали бороться с огнём, который исходил из почвы. Против потоков лавы они были бессильны. По воспоминаниям выживших, зенрутские абадоны после встречи с друзьями из Камерута постояли у города всего пять минут. Сперва огненные маги чудовищным взрывом подожгли город, воздушные маги смели живое и мёртвое в одну кучу. Залив вышел из берегов и обрушился на останки домов, лесов и полей. Пока под тёмными водами барахтались люди, последние абадоны искорёжили земли.
Дым стлался по улицам, что уже перестали быть улицами. Где находился жилой квартал, где парк, где лес, а где шахта никто не мог разобрать. Абадоны говорили, они пришли убивать камерутскую армию, вот только их удары не были избирательными. Вместе с интервентами погиб и город, так нужный Камеруту. Абадоны пообещали забрать украденный у Зенрута сероземельник. В их понятии так называлось уничтожить. Земные абадоны разломили шахты, как оловянных солдатиков выбросили на поверхность людей, которых смогли захватить, и раскололи сероземельник на мелкие части.
Абадоны ушли, оставив руины улиц, домов, мостов, пепел деревьев. Чудовищные развалины сожрало землетрясение. По грудам искорёженного города ходили окровавленные чёрные люди и выли, боясь поднять глаза на небеса. Горящий воздух обжигал их лёгкие, сжигал кожу. Кто был поблизости у пролива, те бросались в воду и тонули. Берег тоже был отравлен ядовитыми газами, которые принесла смертельная атака абадон.
Урсула пересекла разрушенные колонны местного храма. Они были едва видны под коркой земли и песка словно прошло много лет! Землю, песок и океанские воды в город принесли абадоны двумя часами ранее. Храм разворотили люди, битвой двумя шестицами назад. «Хорошо, большинство жителей покинуло город, как только начались за него сражения между Зенрутом и Камерутом», — вздохнула Урсула. Её пронзило больное осознание, что под руку абадон попали те, кто всеми силами боролся за родной город. Люди терпели голод, атаки с земли и с воды, насилие солдат. И не сдавались. Иноземные захватчики побороли их за минуты. И ушли, повернув назад, вглубь Санпавы.
За храмом, на месте парка, вынесло военный корабль «Ярая корона». «Корону» переломило на две части, она лежала килем вверх как испорченная детская игрушка. Урсула и подоспевшие к ней на помощь маги направили внутрь корабля свои воды. Сколько же там людей, застрявших в своём последнем пристанище. Пульс прощупывался только у одного, у молодого юнги.
Урсула вытащила тело адмирала Альфра Мартенского. «Фредер не почтит память дедушки своей родственницы». Урсула положила водой тело адмирала к горе найденных трупов. Скоро их сожгут, пепел воспарит к богам. В Санпаве не осталось мест, где можно разрыть могилу и установить статую. Санпава сама живая могила. Относить адмирала в Конорию на почётные похороны — кощунство к живым и ждущим спасения. У проходящих каждая задержка обходится чей-то потерянной жизнью.
«Фредера не будет на похоронах адмирала». Урсула плеснула себе на лицо, чтобы никто не увидел слёз. Её принц умирал. Во дворце, кажется, никто не верит, что он выкарабкается. За все годы она никому не была так верна, как ему. Урсулу учили преданности к Тенкуни, рассказывали ей про избранность тенкунских людей. В шестнадцать лет, даря горячий поцелуй Джексону, она обещала быть всегда с ним и только с ним. Потом, когда училась в академии Гумарда, внимала словам старых генералов любить и служить Зенруту. И, стоя на одном колене, клялась королеве и герцогу в пожизненной службе. А позже выкрикивала пафосную клятву под улыбки Грэди и Линды Каньете.
Только принц Фредер раскрыл ей глаза, только принц Фредер помог ответить, что же дорого для неё.
«Мы были трусами, — сказал он, — скрывались под красивыми речами, оправдывали себя. Я смотрел равнодушно на рабство своего брата, вы на рабство своего ученика. Мы лицемеры. Кто такие лицемеры? Оборотни, ждущие часа, когда покажут клыки. Не ждите заветной ночи, обратитесь сейчас в того, кем вы хотите быть. Фанеса, вы хотите спасти вашего ученика? Придётся обагрить руки в крови. Да, так пахнет раскаяние. Запахом свежей крови. Фанеса, вы хотите спасти вашего любимого человека? На ваших руках ещё осталось сухое место для крови?»
— «Принц, я хочу служить вам».
— «Нельзя. Вы станете изгоем.
— «Я буду вам служить, оставаясь изгоем. Вы подсказали, как спасти всех, кто мне дорог. Вы помогли их спасти. Я верна вам».
— «А я верен Зенруту, фанеса Фарар».
«Я верна вам, принц Фредер», — шептала Урсула.
Земли бывших шахт провалились на мили вниз, песчинки сероземельника смешались с тиной, илом от дренговского залива и кровью людей. «Вот ваше величие войны», — сказала себе Урсула, поднимая из новых болот тела. Живой шахтёр лежал на мёртвом, раб на управляющем, человек на лесном звере. Маги шли по телам как по паркету и лишь прощупали, где ещё живые люди. Обугленные, хромые, перебитые фигуры людей метались взад и вперёд, стоная и крича. Они падали прямо перед Урсулой и умирали, не успев вдохнуть чистого воздуха. Сероземельник, стремящийся превратиться в винамиатис, переливаться всеми цветами, подчинять себе мир, был раздроблен, погряз в трясине, исчез в миллионах крупиц мусора и грязи.
— Урсула, — к ней подошёл такой же водный маг по фамилии Калвен, — выжившие подтвердили, что абадоны постарались вытащить наружу людей, прежде чем уничтожить шахты с сероземельником. Половина, правда, погибла. Абадоны их швырнули на землю как щепки. Но они изъяли людей… Какие у тебя мысли?
— Хотели снизить жертвы? — Урсула сказала первое, что пришло на ум.
— Возле Ураканского хребта их кумрафет Онисей добивал даже выживших. А эти только побили камерутчан всей своей мощью, уничтожили сероземельник и ушли.
— Калвен, вы были на Абадонии. Вам известен их характер. Они способны на милосердие?
Урсула чуть не рассмеялась от своих слов. Какое, к проклятому императору, милосердие? Тут тысячи погибших в одном городе! А в других городах, а в сёлах? А погибшие люди в полках и дивизиях — не считается? Безжалостные, бессердечные, наслаждающие своим безумством абадоны — истинные дьяволы. Правы были тенкунцы, когда забрасывали камнями моряков и учёных, отправляющихся в Чёрный океан.
— Я видел на острове разных абадон, — сказал маг. — Были и идущие на контакт, и озлобленные. Но все они жили в своём миру и не доверяли нам, вечным людям. Возможно, мы смогли бы понять их душу, но ведь они в людей превращаются так редко. Я общался с абадонами в Тенкуни, когда они становились людьми, впечатление они создавали положительное, я даже проникался к ним сочувствием, когда они тосковали по дому. Но никогда они ничего не рассказывали про эту битву. Даже Тверей и Свалоу не могли вытащить из них лишнего слова. В те часы, когда абадоны надевали наши одежды, садились с нами за стол, мне казалось, что мы можем с ними подружиться и они нас простят.
