Сальвара блокировал запахи, они с Тимером передвигались бесшумно. Цубасара лежала в вольере, построенном в виде домика с двускатной крышей. Свернувшись в комочек, она что-то бубнила под нос во сне.

— Отвернись, Тимер, — сказал Сальвара, повесив на руку красное платье.

Он взглянул на Цубасару и вдохнул. Грудь Цубасары затряслась, пустоглазка истошно принялась ловить воздух. Со стоном открыла глаза и встретилась взглядом с Сальварой. Не вдохнуть! Зато невидимое давление раздавливало её тело. Цубасара отчаянно дышала, боролась с болью, не в силах закричать. И сама не заметила, как стала человеком. Сальвара магией сломал клетку и одел на соплеменницу платье.

— Я молвил тебе — отвернись. Ты взглянул на женщину из моей общины.

Ну как бы Тимер пропустил превращение пустоглаза в человека? Он бы никогда себя не простил, если отвёл глаза в сторону. Цубасара была восхитительна. Красное льняное платье безупречно сидело на её фигуре, сверкало под блеском ночным звёзд. Тимеру виделось, что под шуршанием ветра платье танцует на Цубасаре огнём.

— Сальвара, ты пленён Камерутом. Что же привело тебя ко мне? — она гладила нежную мягкую ткань и, наверное, хотела увидеть своё отражение в зеркало. — Платье не нашей эпохи. Хм… Сальвара, ты вошёл в дружбу с камерутским королём, Уиллард поведал мне о тебе. И что же, твой король просит меня освободить его сына?

— Абадоны восстали, началась наша битва, — воодушевлённо провозгласил Сальвара. — Наши друзья сражаются в Санпаве. Меня мой друг Геровальд отправил за его сыном. Тебя же я призвал в человеческое тело с иными помыслами. Ты просила нас, абадон, дать тебе разум человек, аще один из нас примет сей облик до великого дня всеобщего превращения. Месть?

Цубасара угрюмым взором окинула его и коротко молвила:

— Ты зришь моего сына?

— Зрю, — грустно проговорил Сальвара. — Он ранен, на шее мёртвый ошейник. Комната… Похоже на лечебницу… За стеной лежит иной юноша на смертном одре, в груди зияет рана.

— Каков тот юноша? — взглянула на него Цубасара с лихорадочной дрожью в голубых глазах.

— Белокур, высок… Не ведаю я юношу, смутен его лик. Волосы… светлые…

— Принц Афовийский! — изрекла со страхом Цубасара. — Ты можешь найти Огастуса и Эмбер?

Сальвара смахнул слезу с её глаз.

— Я не ведал зенрутских правителей. Я не узрю их. Не узнаю из сотни иных чел.

Трава под ногами вспыхнула. Огонь засверкал в чёрных зрачках Цубасары.

— Не разбуди людей! — шикнул Сальвара, погасив огонь исчезновением воздуха.

— То были Огастус и Эмбер. То были Огастус и Эмбер. То были Огастус и Эмбер, — затараторила Цубасара. — Они ранили моего сына.

Трава не горела, абадонка старалась держать себя в руках. Но пламя плясало бешеным танцем на её волосах.

— Ты меня не пресечёшь, Сальвара. Я найду зенрутских правителей. Быстрее уходи, спасай своего младенца, но дворец Солнца не пал в огне.

— Нет, мы изначала спасём дитя. Я тоже хотел уничтожить дворец. Вечные люди растолковали глупость нашей мощи. На дворце замки, что ограничат нашу магию. Младенца и королей спасут проходящие маги. Нужна тишина и опасение. Я верну в Камерут Сиджеда…

Цубасара исказилась манящей самодовольной улыбкой.

— А я войду к Эмбер и Огастусу.

— Памятую, ты обещала сыну Уилларду простить зенрутских королей.

После его слов руки Цубасары затряслись. Огонь охватил красное платье, умыл его жаркими языками.

— Обещала, — сказала она, отворачивая взгляд. — Обещала… Но должна. Моему сыну и Зенруту никогда не будет покоя, но корона на главах Эмбер и Огастуса. Быть может, ты ведаешь, слышал… Принц Фредер, друг Уилларда, сея днём против своей семьи пошёл. И Уиллард был с ним.

Цубасара вытерла слёзы, погасила огонь и взмахнула волосами. Огня не было, но жар так и палил.

— Слышал… — произнёс Сальвара, находя подходящие слова. — Наследник подписал отречение, Огастус стал регентом. А Эмбер обезумила, её заточили под стражу. Как и сыновей королевских.

Волосы опять заискрили.

— Внемли, еже я уничтожу воздух, не будет и огня, — пресёк Сальвара Цубасару. — Во дворце ты можешь быть ключимой мне, можешь мешать. Не будет воздуха — не будет и огня. Я ставлю перед собой спасение Сиджеда. Дозволю мстить, когда младенец отправится с проходящим магом к отцу.

Цубасара кивнула и ничего не ответила. Тимер продолжал любоваться абадонкой. Пылающая страсть, сама ненависть, вырвавшаяся из недр земли, неконтролируемая необъятная мощь. Кто бы знал, что дьявол носит женское лицо! Может быть, оставить Эмбер и Огастуса на Цубасару? Ведь не подберётся он к ним, слишком сильна королевская охрана. Да и что он им сделает, даже если и схватит королей в их дворце? Перережет глотки и, пожалуй, всё. Эти мерзавцы заслужили страшную и беспощадную смерть, которая должна растянуться и убивать их временем и болью.

— Как мы проникнем во дворец? В нём замки, что сковывают нашу силу, — Цубасара смотрела на огонь своих рук и проигнорировала слова.

Сальвара взметнул палец на Тимера и проходящего мага.

— Они нам помогут пробраться чрез земли. Под дворцом тайное подземелье, у Тимера Каньете есть карта от него со всеми ходами. А проходящий маг отправит нас к тайному входу и вытащит из дворца.

Гнев блеснул в её покрасневших глазах.

— Тимер Каньете. Не с тобой ли убивала людей моя дщерь Нулефер?

Тимер отдал абадонке поклон, благодаря, что она обратила на него царственное внимание. Упрёк Цубасары звучал для Тимера как похвала.

— Со мной. Я направлял Нулефер, показывал ей дорогу, а твоя дочь своей избранной силой вдохновляла меня. Теперь я вижу, от кого ей досталась сила и мстительность. Она дочь своей матери.

Пусть Цубасара слышит, что Нулефер похожа на неё, и все злые поступки дочери — отражение природы абадонки. Так он снимет с себя ответственность. И намекнёт, что Нулефер не лучше Цубасары. Посмотри на себя, как говорится.

Цубасара взглянула на него хмуро.

— Во дворец, — прошептала она.

И растянула губы в пугающей улыбке.

***

Шум, крики, лязг мечей, канонада выстрелов — сражение солдат прекратилось с появлением звериного раскатистого рёва. В зловещем мраке возникли чудовища с львиными гривами, чёрные, будто сотканные из мрака. Когтями впились в землю, раскрыли пасти и тьмой, живущих в их теле, затмили последние звёзды. Леденящая жуткая сила летела быстрее ветра. Люди изгибались от боли и нападали замертво, мгновенно превращаясь в прах.

— Спасайтесь!

Уилл закричал.

Руки нащупали тёплое одеяло. Он лежал на тёплой постели. Освещение было ярким, горели несколько ламп. Над ним склонился целитель, излучая жёлтый свет. Лечебный зал дворца — понял Уилл по белым знакомым стенам и шкафам с лекарствами. Горло, скованное ошейником, болело, трещала голова, дрожали руки и ноги. Ужасный сон забывался, Уилл возвращался в реальность.

— Фредер! Где Фредер? — реальность была не менее страшной.

— В соседней палате, — рядом на стуле сидел советник Джиор Сейер.

— Пустите меня к нему!

— Стой, — глава зорких соколов схватил Уилла за руку и взглянул на него злобными глазами. — К тебе есть разговор.

Неужели он ещё жив? Уилл поднял свои руки. Непризрачные, настоящие. Ещё жив. Значит, Огастус… Останься у герцога хоть тончайшие силы жить, он первым делом приказал бы расправиться со своим рабом. Огонь убил герцога. Нет, не огонь.

Фредер.

— Что с Фредером? Что с ним? — Уилл сжал в кулаки дрожащие руки.

— Им занимаются группа целителей. Рана оказалась глубокой. Повезло, что нож не вошёл в сердце.

Почему же голос Сейера такой тяжёлый и поникший?

— Фредер был ранен лишь в грудь и в плечо! — воскликнул Уилл. — Повреждённые органы можно восстановить, рану сшить! Скажите мне, что его можно спасти!

— На ноже был яд, — сказал Сейер. — Яд разлетелся через весь организм. Он убивает быстро, принц погибает изнутри.

Уилл оцепенел. Яд… А ведь Огастус глубоко всадил нож! И Фредер ещё так много времени пробыл с этим ножом в груди. Хватаясь за последние силы, ударил Огастуса лампой и потерял сознание, оставаясь с отравленным ножом возле сердца.