— Умоляю! Умоляю, оставь меня! Я больше не покажусь, — выкрикивая слова мольбы, Нормут вспоминал, как один единственный раз в жизни Тобиан молил, унижаясь и раболепствуя, его о пощаде. Нормут не вник в просьбы своего раба и уничтожил такой дорогой ему медальон.

Палач прошёлся топором по ноге.

— Ты наверняка знаком с верой в единого бога. Рабы в Зенруте перенимают эту религию от камерутских и иширутских проповедников, — сказал Огастус. — Вера в единого бога утверждает, что королей может быть много, но бог — всегда один. В Зенруте богов много, король — один. Это я. Я истинный король. Ты ушёл за свои владения, покусился на мою территорию, и за свою гордыню поплатился. Ты безрассудно решил, что я буду твоим рабом и позволю делать с собой всё, что ты захочешь. Ты перепутал раба с королём.

Пайн ударил по левой ноге и отколол её как щепку от бревна.

Целитель залечивал рану и останавливал кровь. Когда кровь перестала хлестать, чернолицые бросили Нормута, как мешок, в его карету. Повозка ещё была на ходу.

Огастус схватил Нормута за волосы и затаил дыхание, прислушиваясь к трепыхающемуся сердцу в груди.

— Я помню, как закончил император Неонилиас. Только ты ошибся в том, кто из нас загордившийся император. У кого из нас есть любимые дети, которых желает растерзать безумная толпа рабов. Младших ты уже потерял, а сын больше не мужчина. Напоследок я напомню тебе слова, которые были на тенкунском корабле, когда он причалил к остаткам империи. «Всё ждёт конец». Я твой корабль. Я твой завоеватель и разоритель. Возвращайся на руины своей империи, четвертованный король.

***

Эмбер не поднималась с колен. Орошала ноги сына слезами и молилась на него, клялась в любви, в верности, в раскаянии. Руки холодели, пальцы мёрзли, она чувствовала, что умирает. Без любви. От тоски. Тобиан положил свою ладонь ей на голову, обвёл щеку, стирая слёзы, и приподнял подбородок. Тончайшая улыбка скользнула по его лицу.

— Поднимайся, — сказал он.

Не оттолкнул, не оттолкнул сынок! Эмбер встала, опираясь на руку сына как трость. И внезапно перед глазами завертелась настоящая трость из тёмного дерева, её грохотание походило на раскаты грома. В тронный зал влетел Огастус. Его лицо было искошено яростью, жилы на шее вздулись. Огастус окинул беглым ненавистным взглядом Тобиана и впился во Фредера, встав вплотную перед ним.

— Я недооценил тебя, оборзевший крысёныш. Давно надо было прикончить тебя, когда ты был ещё мальчишкой, который давал понять: хоть ты слабак, а мне отказываешься подчиняться. Напомнить тебе, что в древности делали с предателями?

— Сжигали заживо. Не в такой далёкой и древности это было, двести лет назад, — пробасил с дерзкой улыбкой Фредер. — Юный Афов последним застал мучительную смерть своего врага. Дядя, ты рано покинул заседание парламента. Завтра или послезавтра ответишь за предательство перед страной?

— Отвечать будешь ты, — Огастус подвинулся ближе. — За спасение приговорённого Мариона, за союз с Фарар, за союз с ещё одним предателем нашей семьи — с Тобианом. Ты по уши в дерьме. Парламент мой, закон мой, я отмоюсь, а вот ты нет.

— Почему же ты боялся нашей с Тобианом правды, если вся страна лежит под твоим каблуком? Почему семь лет скрывал существование Тобиана? Наверное, каблук отрывается от сапога. Преданные парламентарии видят, как страна превращается в руины под твоей властью. И ты видишь, что можешь только разрушать и отдалять от себя людей. Камерут, с чьими войсками ты не справился в мирное время, наступившая зимой война, толпы бегущих из страны людей, Кровавое общество, которое умерло лишь благодаря внутреннему расколу и предательству. Как долго аристократия, парламент и армия будут дорожить тобой? Я больше не смог терпеть ваши с королевой выходки. Разбирайтесь, как будете выкручиваться. Я вас предал, и очень этому горд.

Огастус взмахнул рукой и ударил Фредера по щеке. Принц не дрогнул и не пошевелил даже бровью. Огастус опять занёс ладонь. Вдруг сзади схватили его правую руку, оттянули вниз, сжали за спиной, герцога толкнули в сторону.

Уилл загородил собой Фредера. Под ногами была лужа. Он водой проскользнул в зал, понадобилось мгновение, отделяющее Уилла от звука первой пощёчины до попытки Огастуса нанести вторую.

— Не тревожься, Уилл, — проронил Фредер. — Подумаешь, дядюшкина пощёчина. Покинь зал. Я просил ждать меня у дверей.

— Отойди, раб! — вскричал Огастус.

— Отойди от Фредера, — сказал Уилл твёрдым мужским голосом.

Огастус не воспринял его слова всерьёз. Рука зашевелилась, чтобы снова нанести удар. По Фредеру или своему рабу — неизвестно. Уилл, взял Огастуса за руку, отвёл его на десять шагов назад.

— Не дури, — попросил Тобиан.

— Ты не тронешь ни Фредера, ни Тобиана, — ответил Уилл, прищурив глаза.

Огастус брезгливо потряс рукав камзола, к которому прикоснулся Уилл. Повернулся в сторону Эмбер, ища поддержки. Увы, его сестра сжимала руку Тобиана и ничего не хотела замечать, кроме своего мальчика. В дверном проёме гвардейцы ждали приказаний. Огастус кивком головы вверх повелел им остаться за дверью.

— Щенка, который кусает хозяйскую руку, топят.

— Телохранителя, который спасает своего подопечного, вознаграждают, — хмыкнул Тобиан.

— Убьёшь Уилла, и что ответишь Онисею? — добавил Фредер. — Уилл заболел и пролежит на больничной койке, пока вы будете биться за Зенрут? Цубасара что скажет? И не вздумай от неё избавиться. Онисей захочет узнать, всё ли в порядке с Цубасарой, которую давно не видел. Пока что он чувствует землёй её присутствие в Конории.

Огастус отдёрнул от Тобиана Эмбер, не отводя выпученных глаз от Уилла.

— Заканчивай лобызать своего сына. Тошно на тебя смотреть. На этого вернём ошейник, — он махнул рукой на Уилл. — Я прикончу его по закону, он поднял руку на хозяина. Что будем делать с Фредером и Тобианом? Они попытались нас свергнуть, я расцениваю их слова попыткой свержения. Пинийская крепость — самое милосердное, что ждёт твоих сыновей. Теперь твоя наследница — моя дочь.

Внезапно Эмбер раскинула руки перед Тобианом и закрыла его, подражая Уиллу, заслоняющему Фредера.

— Я не дам тебе в обиду моих сыновей. Моего Тобиана ты больше не обидишь! Я не потеряю его из-за тебя опять!

— Из-за меня? — Огастус онемел от бешенства.

— Из-за тебя! — воскликнула Эмбер и взглянула на брата взглядом врага. — Ты настроил моего сына против меня! Ты искалечил ему жизнь! Я была так слаба, чтобы тебе возразить, ведь в своё время ты сломил меня! Кто решил вытравить камерутчан трупом Тобиана? Кто придумал отдать Тоба в рабство Казоквару? Мальчики всегда просили тебя быть добрым с Уиллом, а ты не справился со своим гневом, и Тобиан был вынужден взяться за меч! Кто застрелил на его глазах солдата Бадба? А Марион… Я же говорила тебе, он должен остаться жить. Никогда не прощу тебе, что ты забрал у меня сыновей! Ты причина всех наших несчастий!

Огастус задрожал и покрылся красными пятнами.

— Глупая женщина. До смешного просто оказалось развести тебя на слёзы. Так, не хочу тратить на тебя своё время, отпусти Тобиана. Им займутся соколы. Он скажет мне, где сидит Марион.

— Я не дам тебе пытать Тоба! — Эмбер сжала сына до такой степени, что Тобиан схватился за её локоть, когда заболела грудь.

— Я не буду его пытать, это моя последняя доброта к племяннику, — презрительно-насмешливо ответил Огастус. — Если он будет самостоятельно сговорчив. Пора кончать с Марионом и с этой Санпавой. Победим в войне и останемся у власти. Я был слишком терпелив. Завтра на рассвете абадоны уничтожат врагов.

— Куда ты их пошлёшь? — спросил Фредер и вышел из-за спины Уилл, встав с ним рядом. — Пустошь у Ураканского хребта надёжно взята камерутчанами. Все их войска, как и войска иширутчан стоят возле городов, деревень и шахт. На сегодняшний день нет даже пустой поляны, на которой мы бы застали врагов врасплох, не потревожив города. Рано выпускать абадон.

— Мне плевать на города, — ответил Огастус, смерив племянника презренным взглядом. — Народ Санпавы подлежит уничтожению. Если я буду страдать за народ предателей, я потеряю провинцию и её ресурсы. После войны я отстрою Санпаву заново. Сколько мне ещё ждать? Ждать, когда мои племянники вгрызутся мне в шею, когда меня в очередной раз предадут, когда Геровальд бросит в мой тыл абадон? Ночью я переброшу часть абадон на его войска, застигнув их спросонья, и отправлю вторую часть абадон к иширутским базам. Я передам по стеклу Геровальду, что он никогда не увидит своего сына, если атакует мой тыл. Сиджед — король. И как король он отвечает за преступления своего государства, за развязанные войны.