Что-то дрогнуло в лице Тобиана, в его рассерженных глазах. Сколько шансов у Фредера, что он сможет оттолкнуть парламентариев от «королевской четы»? И если сможет, чего это будет стоить? Не нового ли переворота в попытке парламента свергнут монархию? Он посмотрел на Цубасару. Пока Фредер объяснялся, пустоглазка ходила вокруг них четверых, от скуки убивая время. Она тоже была зла, что не ей уделяют время, и ловила слова людей. О чём таком важном они говорят, что даже про неё забыли. Тобиан положил ей руки на загривок. «Проклятые мы с тобой создания».
— Вы сможете реабилитировать Джексона? — спросила Урсула, напомнив обоим братьям о своём присутствии.
— На Джексоне вины не меньше, чем на Эмбер и Огастусе, — усмехнулся Фредер. — Он не захотел благородно сдаться и поднял бунты, настроил людей против столицы, дабы спасти свою шкуру от эшафота. Эту цепочку, начавшуюся с возгласов санпавцев в поддержку Мариона и превратившуюся в создание вооружённых отрядов, сковал он. В итоге Санпава горит. Будь у Мариона больше чести и любви к своим собратьям, он не поднял бы целую провинцию на спасение своей жизни. Его бы казнили честным судом за организацию Зимнего восстания, и в Санпаву не вступил бы ни один карательный отряд.
— Что будет с рабами? — спросил Тобиан. — Парламент за рабство. Если он возьмёт маму за руки, то она не отменит рабство. Ведь такой закон королева не сможет издать без согласия с парламентом.
Фредер ответил не сразу, ему потребовалось чуть больше времени, чем раньше, чтобы сказать первые слова.
— Вот тут придётся постараться тебе. На свете есть только один человек, который сможет повлиять на Эмбер, разбудить в ней умирающую совесть и даже поссорить её с Огастусом.
— Мама меня не будет слушать. Они никогда меня не любила.
Фредер резко сделал шаг вперёд к Тобиану, Цубасара напугано вскинула голову.
— Отмена рабства, как и моё престолонаследие, лежит на тебе. Я сам не подозревал, как сильно мама тебя любит. И как будет страдать, когда потеряет тебя. Она ещё до конца не верит, что тебя чуть не убила. Ты своим появлением наконец это докажешь. Только ты сможешь повлиять на неё.
— Ты её любимый сын, но она даже тебя не хотела слушать.
— Теперь ты любимый сын.
— Говоря иными словами, главную задачу ты перебрасываешь на меня.
Фредер отрицательно помотал головой.
— Как Тобиан войдёт во дворец вещания? — спросил Уилл.
Фредер подошёл к ведру, на котором лежала его сумка, вытащил твёрдую бумагу и печать со своим именем.
— Фамилия Рапп тебя устроит? Я написал: «Пропустите фанина Раппа к вещателю Рицу Шейму».
Тобиан забрал у него бумаги, сунул в карман брюк и замер, наблюдая на Цусабарой, которую утомили сложные человеческие разговоры. Она прилегла возле ног Уилла и зажмурила глаза. Нет-нет, да и встряхивала она головой, когда слышала какой-то звук. Тобиан молчал. Молчали и Урсула с Уиллом. От него ждали ответа, готов ли он признаться в том, что жив.
— Я тебе всегда завидовал, — сказал Фредер. — Ты был свободнее меня. Был смелее. Добрее. Честнее. Улыбчивый, шутливый… Я мечтал стать тобой. Но нужно идти своим путём. Наш жребий давно уже брошен. Принять свою судьбу и встать рядом с тобой — вот чего я теперь хочу. Неважно, возненавидишь ты меня или сумеешь простить, я буду помнить наше детство и нашу дружбу, надеюсь, и ты сохранишь образ улыбающегося и доброго маленького Фреда, который боится пауков.
— У меня есть выбор отказаться от встречи с вещателем и скрыть мою тайну?
— Конечно, есть, — улыбнулся Фредер. — Взвесь всё и реши для себя, чего ты хочешь. Ты хозяин своей судьбы, тебе решать, как поступить. Останешься ты человеком с чужими лицами или примешь настоящее имя — это твой выбор. Я за тебя его совершать не буду.
— Я откажусь, вернусь в Санпаву с проходящим, — прошептал Тобиан, — но статья Байтера всё равно завтра выйдет. Она уже написана и обрабатывается в его подпольной типографии. Неважно, какое я приму решение насчёт публичного признания у вещателя, завтра Зенруту в любом случае станет известна правда. Так, Фред?
— Так, Тоб, — признался Фредер.
— Мою судьбу решаешь всё-таки ты.
— Тебе даётся выбор идти к вещателю или нет. Я не заставлю твои ноги подняться силой на ступени дворца.
— Я навещу завтра вещателя, что поделать… за меня всё решили. Умри мучительно, Фред, поскорее, — устало проронил Тобиан и повернулся к Уиллу: — Ты хоть спрячешься? Ведь ты тоже один из изменников.
— Теперь я ни за что не оставлю Фреда и тебя, — искренне возмутился Уилл.
Тобиан не оценил стойкости друга. На него первым сорвётся Огастус. Цубасара с обожанием смотрела пустыми глазами на своего сына, не понимая, в какую яму летит Уилл. Не пройдёт и года, как она опять останется без детей.
— Скажи Уиллу, чтобы он ушёл с проходящим Пикманом в Тенкуни! — крикнул он Фредеру. — Я сын королевы, и то боюсь, что Огастус меня убьёт на законных основаниях, обвинив в измене. Что сделают с рабом… тебе и самому понятно.
— Согласен с Тобианом. Тебе лучше уйти. Огастус уже сегодня рассвирепеет, когда увидит меня избитым. Ты не защитил меня, не спас меня, провалился как телохранитель, когда на меня набросился буйный зверь: я ведь скажу, что побои нанесла Цубасара, только её могу обвинить в своих синяках. Твоё участие в нашем с Тобианом заговоре Огастус также не простит. Конечно, это твой выбор. Я не отошлю тебя, если ты сам не захочет уйти. Сможешь выкрутиться — встретишь тридцать первое герматены с матерью, возможно, даже с сестрой. Не сможешь — Цубасара не найдёт даже твою могилу.
Тобиан почувствовал в носу запах сосновой смолы.
— Уилл, я навещал могилы твоих кровных родителей в Хаше. Убирался на них. Тебя ведь не похоронят с отцом и мамой, а скинут в общую яму с бездомными и безродными.
— Вы оба бесите меня настолько сильно, что я думаю, как бы вас прикончить, — сказал Уилл. — Но я вас люблю наравне с Цубасарой и сестрой. Вы моя семья. Как же я вас брошу?
Семья. Такое сладкое и тёплое слово. Тобиан стиснул вверх рубашки, вспоминая утраченный медальон. «Благослови, отец».
— Тобиан, сколько человек ты убил в Санпаве? — неожиданно спросил Фредер.
Тобиан с удивлением поднял на него глаза.
— Ни одного. Можешь не верить. Я прошёл перестрелки с солдатами, побывал на военном сражении, дрался с солдатами в Хаше, но никого не убил. Всякий раз, когда я хотел убить, то пуля моя промазывала, то противник уклонялся. В Хаше, когда у меня была возможность зарезать врага, меня в последний миг забрал Пикман. Я ещё не вытер молоко с губ, как бы сказали военные.
Да… Убийства обходили его стороной. Он предпочёл смерти для Дриса Казоквара унижение и муку на оставшуюся жизнь. Не смог пристрелить врагов во дворце Пината Кэувса, а когда забивал мятежника ногами, то был остановлен Фредером. Стрелял в охранников в комитете по рабам — все пули причиняли не смертельные раны. Так и на войне, так и в Хаше — всевышняя сила, неподвластная Тобиану, отчаянно не хотела, чтобы он становился убийцей. Даже Фредера, которого он мечтал так рьяно уничтожить, как не мечтал ни о чьей другой смерти — лишь избил.
— Тобиан, я желаю тебе завтра удачи, — проговорил Фредер мягким голосом из давних воспоминаний. — Что-нибудь скажешь мне? Это наша последняя встреча перед твоим возрождением.
Тобиан был занят: Тобиан смотрел в глаза Цубасаре и проклинал богов.
========== Глава 60. Предатели и король ==========
Тобиан подошёл к воротам дворца вещания. Он чувствовал, что одной ногой стоит уже в родном дворце Солнца. Долго и глубоко он смотрел на памятник Эмбер и Конела, увековеченным на крыше. Статую окутывала лёгкая дымка, будто печальный призрак отца вырывался на свободу, к сыну. На Тобиане был надет праздничный фрак из чёрного сукна с золотым рисунком. Фрак был застёгнут на одну пуговицу, чтобы иметь возможность побыстрее снять, а под ним была лёгкая белая рубашка. Тобиан не хочет затруднять работу проходящим магам. В кармане штанов лежал винамиатис, связывающий его с Урсулой. Дураку понятно — скоро отберут, но камень может пригодится. Тобиан показал пропуск, написанный рукой Фредера, с его личной печатью, и вошёл как ни в чём не бывало. Для него начиналась новая эпоха. Кем он только не был за свою короткую жизнь. Но всегда оставался собой. Тобиан многоликий. Многоименный. Трёхсмертный. Сейчас он скажет, как его зовут. Пока он шёл к залу Рица Шейма, с ним творилось странное. Он то испытывал невиданную уверенность, гордость за себя, то казался стеснительным мальчишкой, идущим на первое свидание. Голос, сидящий внутри него, кричал: «Беги, глупец, назад! Отрешись от всего, что связывает тебя с Афовийскими, даже от собственного имени». Другой голос звал Тобиана вперёд: «Не отрекайся от себя. Создатель твоей жизни — ты».
