За пять лет она ни разу не прикрикнула на рабов, каждый её приказ сопровождался словом «пожалуйста» и ответным «спасибо». Но госпожа всегда оставляется госпожой, даже если взору рабов обращена её милая улыбка…
Первой из первых детей в имении Свалоу, кто понял эту простую истину, оказалась Люси. Маленькая девочка, у которой забрали самых близких — маму и папу, осталась одна, брошенная на чужую милость. С продажей Фьюи и Джины, господин Свалоу поспешил отдать хороший крепенький дом другим рабам, которые заняли место хозяйских любимчиков. Девочке пришлось ютиться то на кухне, то на конюшне, то в хлеву, то ходить по домам и просить о ночлеге. Еду ей также приходилось выпрашивать. Никому не нужен был чужой ребёнок, который требует еду, одежду, место для сна. Из весёлой, счастливой пухлой малышки Люси превратилась в худую грязнулю, которая ходила по имению в рваных платьях. У неё было много хорошей одежды, но когда в её дом перебирались новые жильцы, рабы-соседи разворовали всё.
Такой её и заметила Элеонора Свалоу. Растрёпанная чумазая девочка вызвала жалость у строгой госпожи.
— Чем у нас Люси занята? — спросила Элеонора за обедом родителей спустя два месяца, как продали Фьюи и Джину.
— Не знаю, — небрежно махнула рукой Ханна. — Бегает под ногами и мешает.
— Кто за ней смотрит? — перевела взгляд Элеонора на горничную.
— Никто, госпожа, — ответила рабыня. — Она сама по себе.
— Вот, значит, как… — прошептала Элеонора.
Вечером она позвала Люси к себе. Девочка боязливо вошла в комнату старшей Свалоу и затеребила руками платье, она знала, если Элеонора внезапно зовёт к себе кого-то, то только чтобы отчитать. Люси начала уже придумывать оправдания, угадывая провинность, за которую её хотят обругать.
— Постели мне кровать, — властно сказала Элеонора.
Девочка послушно принялась выполнять приказ. Хозяйка ходила вокруг неё и пожирала сердитым взглядом. Ловко и плавно управлялась Люси с тяжёлой периной, которая была длиннее неё.
— Собери кровать, — отчеканила Элеонора, как только девочка закончила.
Тяжело выдохнув, Люси принялась сворачивать свою работу. Элеонора пристально следила, меряя едва ли не линейкой, правильно ли лежат подушки, одеяло. С кровати не свисал ни один краешек покрывала, подушки лежали ровно, точно солдаты на параде. Люси закончила и встала перед госпожой.
— Ты молодец, похвалю, — слегка мягким голосом сказала Элеонора. — Мне бы не помешала такая трудолюбивая и умная камеристка. Хочешь служить мне?
— Не знаю, — смотря в пол, пролепетала Люси.
— Мои родители с тобой сюсюкаться не будут, — вновь потускнел тон Элеоноры. — Тебя, скорее всего, ждёт работа на шахтах поварихой. Если тебе не устраивает моё предложение, то просто выйди из комнаты.
Люси посмотрела за порог, подняла ногу и вдруг остановилась. Она глянула на Элеонору, жалобный взгляд девочки говорил за неё.
Со следующего утра у Люси начались новые обязанности. Она должна была подметать, протирать пыль, убирать кровать, помогать одеваться, делать причёску госпоже, сопровождать ту за пределами имения. Не всё сразу получалось у Люси хорошо, но Элеонора не бранила её. «Ребёнок только учится, не за что наказывать», — ответила однажды хозяйка своим друзьям, которые не тратили своё время на дружелюбие с «выращенными животными». Теперь на ошейнике была немного другая надпись: «Люси. Элеонора Свалоу. Рысь, 168.». Жизнь у девочки поменялась в лучшую сторону, её хорошо кормили, Элеонора желала, чтобы её служанка одевалась в самые лучшие наряды, разумеется, по меркам рабов. Но назвать такую жизнь счастливой Люси не могла. Её утро начиналось с того, что она первым делом замечала своё место, место рабыни — она спала на ковре, в дальнем уголке комнаты Элеоноры. Это было нормально, слуга всегда должен быть поблизости, чтобы выполнить сиюминутный приказ. Каждый день она видела Нулефер, которая одним только видом причиняла боль и вызывала злость. Самое ужасное в новой жизни для Люси было стоять за господским столом во время завтрака, обеда или ужина и прислуживать всем, кто попросит. Нулефер не отдавала Люси приказа, но вместо неё Оделл с Ханной требовали, чтобы Люси что-нибудь подала их дорогой дочурке.
Люси молчала, храня обиды и горе в себе. Лишь по ночам она находила силы вспомнить нежную маму, доброго отца, и Люси начинала тихо плакать. Она думала, что госпожа не слышит её всхлипываний, но это было не так. Трудно не услышать плачущего ребёнка у себя в комнате. Элеонора терпела, терпела, да не вытерпела.
— Сколько мне тебя ещё слушать? — как гром однажды ночью прозвенел её голос.
Люси встрепенулась и подпрыгнула на месте.
— Простите, госпожа.
Элеонора зажгла настольный винамиатис и с гневом уставилась на рабыню. Лицо девочки было красным, припухшим, в глазах трепетал страх. Элеонора выдохнула и суровым голосом заговорила:
— Люси, мне это надоело. Каждую ночь я слышу твой плач, он мешает мне спать. Потом извиняться будешь! — цокнула она языком, когда Люси приоткрыла рот. — Люси, я не желаю тебе вреда, я не хочу тебя наказывать, но долго так продолжаться не будет, поэтому давай решим мирно и спокойно всё сейчас. Так уж получилось, что ты родилась рабой, и поэтому твой удел не из приятных. Любая другая фанеса на моём месте давно бы пробудила винамиатис в твоём ошейнике, но я не из таких. Я тебя забрала из хлева, одела, накормила, благодаря мне ты стала похожей на человека, а не оборванку. Может быть, из-за этого ты забыла одну маленькую деталь — я твоя госпожа, я не друг тебе?! — Люси покачала головой; не поднимаясь с кровати, Элеонора продолжила. — Между нами никакой дружбы быть не может, моя сестра это уже доказала тебе. И снисходительно относиться к тебе только потому, что ты маленькая девочка и практически сирота, я не собираюсь. Если ты будешь мне мешать, избавиться от тебя не составит труда — отдам на шахты и забуду. А вот тебе с таким грузом придётся жить до конца своих дней. Подумай, что лучше, тёплая жизнь у меня или шахты, где ты может плакать сколько захочешь?
Люси дёрнула уголком рта, пытаясь сдержать слёзы.
— Я поняла вас, госпожа, больше такого не повторится.
Из Элеоноры получилась хорошая учительница, её первый урок рабыня запомнила навсегда. Она просто вещь, её чувства никому не нужны, как и она сама. Хочешь спокойно жить — скрой свою душу подальше от чужих глаз.
С этого дня последние капельки своеволия, гордости, непослушания исчезли из девочки. Весёлая жизнерадостная Люси вернулась. Она перестала грустить, плакаться, снова стала главной заводилой детских забавах, иногда даже дралась, а когда наступало время служить Элеоноре, то спокойно надевала маску покорности и превращалась в лучшую служанку. Конечно, намётанные глаза старых рабов видели, что никакой любви к своим господам у Люси нет, понимала это и сама Элеонора. Научилась Люси, скрывая злость, общаться и с Нулефер. Элеонора особо не беспокоила свою рабыню с приказами отнести что-нибудь её сестре, мучать ещё сильнее девочку ей не хотелось. Если бы это было возможно, она бы могла даже принять дружбу Люси с младшей сестрой. Впрочем, подруги не шли на примирение. Тогда Элеонора сказала Люси:
— Мне неприятно, что ты называешь мою сестру просто по имени. В моё отсутствие зови её как хочешь, то при мне «госпожа Нулефер».
И Люси без возражений исполнила её приказ. Где-то через год рабыня стала называть бывшую подругу госпожой даже тогда, когда рядом не было Элеоноры.
С рождением Тинаиды обязанности Люси поменялись. Трепетное отношение к малышам, пусть даже к господским, не могло уйти от глаз Элеоноры. Видя, как нежно укачивает её дочку Люси, молодая мама быстро сообразила, кто станет лучшей няней её малютки. Люси не возражала, наконец-то появился человечек, которому она могла отдавать свою любовь. Подрастая, Тина привязывалась к рабыне, как к родной сестре. Первым словом малышки было «мама», вторым «Люси».
За всё время, пока Люси служила Элеоноре, госпожа лишь дважды подняла на неё руку. Первая пощёчина полетела ещё до рождения Тины. Когда Элеонора отправлялась на очередное свидание в восхитительном белом платье, Люси случайно вылила на госпожу бокал красного вина. Второй и последний раз Элеонора стукнула девочку за свою дочь — заболтавшись с друзьями, Люси оставила коляску с Тиной во дворе дома под дождём. В обычные дни Свалоу никогда не давала свою служанку в обиду. Не пожалела она кулаков и каблуков, когда, отправившись в другой город погостить, близкий друг Элеоноры стал приставать к тринадцатилетней на то время Люси. Попало хорошо от мамы однажды и Тине: малышка решила похулиганить и стала бросаться песком в Люси и в других рабов, такое поведение дочери Элеонора не оставила безнаказанным — на два дня Тина лишилась сладостей.
