Эмбер облокотилась об стол и продолжила молчать.

— Я хочу поговорить лично с этим человеком. Кто в нашем государстве сжигает деревни? Лендарский, у которого вспыхнула голова после получения графского титула? Или ты выгораживаешь не его?! Огастус отдал приказ? Огастус, я угадал? В Лилии прятались поклонники Мариона, Огастус готов вырезать всех его сторонников и их окружение вплоть до десятиюродной племянницы! Позови ко мне дядю!

— Я отдала тайный приказ уничтожить Козью Лилию, — стойко изрекла Эмбер.

Уилл увидел, как Фредер сжал ладони и у него заскрипели пальцы.

— Повтори.

— Я придумала этот план. Ну и Лендарский мне помог. Твой дядя оставался в неведении до самого боя под Козьей Лилией.

— Зачем?

— В Лилии засели вооружённые смутьяны, которые распространяли свою заразу на всю Санпаву. Местные жители были к ним лояльны. Я преподала жителям урок и уничтожила отряд Мариона.

— И только ради наказания смутьянов ты искоренила огромную деревню, — Фредер вздохнул шипяще.

— Не только, — мать вперилась глазами в сына.

Они стояли молча. Напряжение между ними возрастало. Уилл ощущал, как невидимо трясётся Фредер.

— Объясни мне, незнающему.

— Объясню тебе, незнающему, — раздражённо сказала Эмбер. — Мы проигрываем войну. С калеба бой под Козьей Лилией был первым крупным сражением, в котором Зенрут одержал победу. И то мы победили армию Иширута, которая пребывает в разобщённом состоянии. Камерут нам даже не соперник. Зенрут ещё может удержать города, но забрать захваченные территории не получается. Нам нужны абадоны.

— Так зачем уничтожать деревни?!

— Лилия — повод, чтобы в ближайшее время взять в войну абадон. Нам не получается подвести камерутские войска к Ураканскому хребту. Ещё месяц таких сражений, и мы будем плясать под его условия. Он атакует абадонами раньше нас.

— Лилия даст тебе право бросить на войну абадон раньше Камерута? А не пугает, что камерутские войска стоят плотно к городам и деревням?

— Две-три уничтоженные деревни и городка не испугают меня. Это вынужденная жертва, отданная победе.

— Откуда в тебе столько гнили? — спросил Фредер с жалостью.

— Это называется быть королевой. Когда ты займёшь моё место, ты заговоришь также.

— Ты чудовище. А я лишь недавно говорил, что в тебе ещё живо милосердие и ты не потеряна. Как я ошибался! Нельзя было мне превращаться в сентиментальную барышню, смотря, как ты горюешь над покалеченным Мериком, смотря, как ты помогаешь людям из приюта спасения найти настоящий дом.

— Я делаю всё, чтобы быть милосердной. Ты не ценишь моих потраченных сил.

Фредер перевёл взгляд на Уилла и повернулся к матери, посмотрев на неё с ещё большим осуждением:

— В чём твое милосердие? В том, что ты гладила по головке Мерика, который превратил людей в скот? В том, что баловала маленького Уилла конфетами? В том, что рабыне Люси подарила грамоту за спасение столицы и оставила мучаться в рабстве? В том, что откупалась от Тоба дорогими подарками, чтобы он не требовал твоего внимания? В том, что поздравляла его с днём рождения, когда он томился у Казокваров? В том, что дала рабам выходной день, на который все хозяева плевать хотели?! В твоих постоянных молитвах Создателям и Андорине даровать тебе любовь?! Где твоё милосердие?!

— Я отчаянно пыталась заботиться обо всех тварях, которые свалились мне на голову, когда я стала королевой! — вскричала Эмбер. — Я запрещала издеваться над рабами, я создавала приюты для бедных и убогих, я давала им кормёшку! Я открыла двери в столицу для всей толпы беженцев из Санпавы! Но даже они не оценили мою помощь. Восхваляют своего Мариона, а не меня!

— Управлять страной неблагодарная работа, ты никогда не знала?! — воскликнул Фредер. — Я знал об этом ещё в детстве, а ты по сей день не поняла, что король не должен ждать благодарностей. Во всяком случае король, который одной рукой гладит по спине, а второй отрубает хвост. Почему же ты гладила мерзавца Мерика, проливала женскую слезу над несчастными заключёнными приюта, а жителей Козьей Лилии безжалостно смогла уничтожить? Ты знаешь правду?! Не говори только, что уничтожить деревенщину было твоей святой обязанностью. Твоё святое дело в Бэхре было — немедленно отрубить голову Мерику!

— Расскажи мне мою правду, — ухмыльнулась Эмбер и поправила на руках перчатки.

— Лицезрение живого стенающего от боли человека ещё заставляет шевелиться в тебе какие-то не умершие чувства. А когда по твоему приказу расправляются с людьми далеко-далеко, тебе плевать на их боль и слёзы. Они же далеко. Ты не увидишь их искривленную от страданий морду, не услышишь их плач и мольбы о помощи. И у тебя не возникнет мыслей, что происходит что-то безбожное. Тебе будет казаться, что ты и твои люди по-прежнему безгрешны. Вот твоё милосердие — остановишь крики мучающегося возле твоих ног Мерика. Тебе же они бьют по сердцу. А эти карточки из Санпавы, — Фредер сплюнул в мусорное ведро, — так, пыль, рисунки! Для тебя всё рисунки! Даже твои сыновья! Когда-то ты разрешила священникам благословлять браки рабов, дала рабам выходной на неделе, да ещё в конституции признала их людьми. Ты много хорошего сделала в молодости. Это шло от чистого сердца. Но спустя годы ты стала смотреть на свои прошлые добрые поступки как на очищение совести. Ну прокричи мне, что ты боишься только наших богов и справедливого наказания от них! Ты гладила Мерика в надежде очистить свою замазанную совесть! Но не получилось. И не получится никогда, пока ты не сможешь заглянуть дальше своего носа! Ханжа!

Эмбер подняла голову и строго отрезала:

— Не дерзи мне.

— Правда не дерзость, — протянул Фредер. — Кто тебе ещё скажет правду? Твои заискивающиеся и половинчатые слуги? Ты не очистишься. Ой-ой, вспоминаю, когда ты стала мне верить, что повинна в самоубийстве Тобиана, как старательно ты читала собрание наших законов, связанных с рабством! Слепая вера, что росчерком пера ты смоешь с себя все грехи! Лилия тебя безнадёжно погубила.

— Уйди прочь! — Эмбер схватила со стола ножницы и направила их в лицо сына.

Уилл потащил Фредера за рукав на выход.

— Пошли, Фред. Не зли её.

— Я ещё не договорил с моей матерью, Уилл! — больно толкнул его Фредер. — Которая не поняла, как растеряла семью. С королевой, которая не понимает, почему проигрывает войну! Почему за четыре месяца у неё была только одна крупная победа! Санпава ещё находится в руках Зенрута, поскольку Тенкуни дала нам вдвое больше магов и в рядах нашей армии есть маги с зенрутским подданством. Лишь благодаря перевесу в магах Зенрут держится на плаву! Ни рабы, ни крестьяне, ни солдаты не хотят воевать за тебя! Ты потеряла Санпаву, никакая победа не вернёт её тебе. А я не верну тебе Тобиана!

Эмбер взмахнула винамиатисом, связывающим её с охраной.

— Прочь! Если не уйдёшь, я прикажу тебя арестовать!

У Фредера заметно сузились глаза.

— Всё, я ухожу. Согласись, больно терять друг за другом сыновей. А нам было больно терять мать.

Уилл вытолкнул Фредера из королевского кабинета. Тем временем у дверей собрались взволнованные гвардейцы. Афовийские редко громко ругались в стенах дворца Солнца. Уилл за руку потащил Фредера в его покои.

— Не ходи по голому ножу! Ты допрыгаешься, что Эмбер сделает тебя ещё одним рабом на шахте или в каменоломне! Ей не трудно, сам понимаешь.

— Не вмешивайся в мои отношения с матерью, — отпихнул его Фредер. — Они касаются только нас двоих. Что ты вообще забыл сегодня возле меня? Иди к своей матери, со своей я сам разберусь.

— Не ты с ней разберёшься, а она с тобой! Не глупи…

— Повторяю, — перебил Фредер, — тебя не касается. Моя мать — это моя проблема. Позаботься о своей. Через месяц с небольшим будет тридцать первое герматены, Цубасара превратится в человека. Или даже раньше, Озия разболтал тебе об обещании абадон превратит Цубасару в человека, когда придёт время… Как ты посмотришь ей в глаза? Что скажешь ей? Ты встретил Цубасару воином, победившим Чёрный океан, а кем явишься во второй раз? Рабом, на службе у людей, заляпанных кровью. Она обнимет тебя, когда к ней придёт разум, или отвернётся в презрении?