Обезьяна осмелела, про хозяина-шарманщика забыла, она неслась по крышам, подоконникам, деревьям и скамейкам улица за улицей. Салли бы поймал её, если бы она бежала по земле, но она цеплялась за возвышенности, на которые Салли не забраться. И его замедлял Сиджед, вцепившийся в сильные лапы друга.
Сиджед боялся плакать, он чувствовал себя самым беспомощным созданием на планете. Даже не закричишь, а если мишка опять рассвирепеет? Вдруг Сальвара перестал бежать. Высунув голову из-под его лохматой лапы, Сиджед увидел чёрные высокие дома, прогнившие от сырости и старины. Впереди была каменная стена. Стояла невыносимая вонь. Мартышка привела их в трущобы. Она сидела на выступающем из стены камне, загнав саму себя в угол. Шляпка держалась в крепких лапках. Как можно потерять такое сокровище? Салли положил Сиджеда на землю и запрыгнул на мешки, которые кто-то прислонил к стене. И обезьяна поняла, что придётся сдаваться. Бежать некуда. Стену ей не перелезть, на крышу тоже не забраться: не за что ухватиться. Только в окно прятаться… Да, точно, окно! Обезьяна, держа шляпку, нырнула в разбитое окно дома. И Сальвара, не раздумывая, прыгнул на самый верхний мешок, подпрыгнул ещё раз, схватился за выступающий край рамы и в тот же миг оказался внутри дома.
Что там творится? До Сиджеда не долетало ни звука. Он закричал имя своего друга. Даже если Салли отвечал ему, Сиджед всё равно ничего не слышал. «Сколько я буду тут лежать?» — думал он. А что если Салли забыл про него? Или, ужас, кто-то напал на мишку?! В этот момент страшно захотелось пить, в камзольчике стало холодно. Сиджед продолжать ждать Салли, но пустоглаза всё не было и не было. Стены становились чернее и ужаснее, на них появлялись злые зубастые морды, слышалось будто они клацкают зубами и спешат ожить и съесть короля.
Сиджед встал на колени, опёрся руками о скользкую землю и пополз на свет, где, должно быть, есть кто-нибудь живой. Через три дома появился узкий тротуар, по которому шли люди. По дороге ехали повозки, запряжённые грязными лошадьми.
— Помогите! Помогите, кто-нибудь! — закричал Сиджед.
Он потянул за подол длинного платья первую попавшую женщину.
— Помогите!
Женщина остановилась, взглянула на Сиджеда, её губы раскрылись в словах.
— Я вас не слышу. У меня плохой слух. Погромче, пожалуйста, фанеса! Я король Сиджед Апекатский. Я заблудился и потерял своего друга пустоглаза Сальвару. Пожалуйста, отнесите меня полицейским или гвардейцам, мой отец щедро вознаградит вас.
Женщина поставила на землю большое ведро и присела к Сиджеду. Он разглядел худощавое лицо женщины, бородавку на правой щеке, чёрные усики над верхней губой, волосы были седыми и прятались под платок. Женщина потрепала камзол, рассмотрела его ботиночки.
— Я король Сиджед…
— Тише! Будь нем! — она рукой закрыла ему рот. — Закричишь — я тебя зарежу!
Пока другие люди не успели обратить внимание на богато одетого мальчика, женщина достала из кармана платья тряпку, засунула Сиджеду в рот и посадил его в ведро, укрыв его сверху головным платком.
Сиджед отчаянно бил по ведру. Женщина, неся ведро в правой руке, левой удерживала короля под тканями. Она бежала, и через несколько минут оказалась возле дома. Сиджед в ведре не мог даже увидеть здание. Его вытащили из ведра, когда женщина прошла две комнаты. Окон не было, только слабый огонёк освещал пустую комнатушку с кроватью и столом. В тесном и тёмном помещении мужчина при свете свечи считал деньги. Некрасивый, обросший бородой, зверь лесной! Сиджеду вспомнил страшные сказки, которыми иногда его пугала Мариэлла. Мужчина обратил внимание на мальчика, что-то сказал женщине.
— Нам сегодня попалась крупная рыбка! — воскликнула она. — Без удочки, без наживки, в ведре у нас оказался король!
— Кто нам даст выкуп за него, с ума сошла, Элфа?! Нас повесят! — вскричал он.
— Тише! Тише говори! Тебя не только глухой король, но и все соседи услышат! — Элфа сложила руки в успокаивающем жесте.
Они заспорили. Размахивали руками, топтали ногами, мужчина заносил руку над Элфой. При всём их бурном споре Сиджед ничего не слышал, бранясь и чуть ли не дерясь, мужчина и женщина шептались и озирались по сторонам. Через какое-то время они стали затихать, обнялись и поцеловались в губы. Элфа протянула к лицу Сиджеда стакан молока и подала хлеб.
— Ешь. Тебе предстоит долгая дорога.
Сиджед выплеснул стакан с молоком на Элфу.
— Мой отец не даст вам выкуп. Он отрубит вам голову и скормит собакам! Он убьёт ваших близких! А я попрошу Сальвару вас искусать!
Элфа криво усмехнулась и показала рукоять ножа:
— Мы продадим тебя не отцу, а Зенруту. Мальчик, впредь помалкивай, а то станешь немым королем.
***
Посчитав, что назад пути не будет, Геровальд сказал:
— Брат, разрешишь мне вступить за порог твоего дома и выслушать меня?
Ноги ощущали слабость, пальцы рук едва заметно тряслись. Нелегко давалась Геровальду первая встреча с братом спустя много лет. Если бы не толкнувший его вперёд Сальвара, он так и бы и остался у дверей ворот. Геровальд стоял на низеньких ступенях, ловя спиной туманное фырчанье зверя и тихое дыхание Мариэллы и Сиджеда, Джейгард был в шаге от него и смотрел тяжёлым сомнительным взглядом.
Джейгард стоял в шаге от него. Младший на три года, брат был противоположностью Геровальда. Круглое лицо, смешной маленький носик как у ребёнка, голова со взъерошенными волосами, утончённый фрак из коричневого сукна и нелепо торчящая из-под него цветная рубашка.
— Мы разобрались с родительским наследством. Что тебе ещё надо? — спросил он недоверчиво и отошёл назад, пропуская Геровальда в свой дом.
— Я не о наследстве хочу поговорить. О другом. Я хочу… Ты сможешь… Прости меня за мою низость, грубость, подлость и… — он мучительно выдавливал слова.
Джейгард изменился в лице. Большие глаза расширились, нос вытянулся, кожа побледнела.
— И за нашего отца, которого ты довёл до могилы и за Нириду, которую ты отказался лечить и медленно умертвлял, тоже извиняешься?
— За отца и Нириду меня даже сам Бог не простит.
«И за убитую нашу мать тоже», — стыдливо напомнил Геровальд, подавляя режущие грудь спазмы.
Он слышал свой голос: слабый, неловкий, заикающийся. Дыхание Сиджеда становилось тревожным. «Я не опущу руки перед лицом моего сына», — лишь желание быть мужчиной в глазах Сиджеда и Сальвары давало Геровальду силы.
— Проходи в дом, — вздохнув, ответил Джейгард.
Взгляд у брата был холодный, чужой, изумлённый. Геровальду намного полегчало, когда Джейгард повернулся к нему спиной и повёл его вглубь дома.
— Посидим в моей комнате. Твои домочадцы будут при тебе!
— Нет! — внезапно выкрикнул Геровальд. — Я хочу остаться с тобой наедине.
Не для Сальвары или Сиджеда он пришёл к Джейгарду! Не для них он должен сказать самые тяжёлые слова. Для себя он затеял эту пытку. Для себя! Признавал Геровальд и бил себя в грудь невидимым кулаком.
Сальвару, Сиджеда и Мариэллу отправили в комнату детей Джейгарда, которые сейчас отдыхали вместе со своей матерью в гостях у тётки на побережье Эренского моря. Джейгард привёл брата в свой кабинет и показал на диванчик с высокой спинкой. Вокруг дивана на тумбочках, на письменном столе, на комоде стояли плюшевые игрушки сыновей, в углу примостилась арфа: Джейгард и его жена Берта были замечательными арфистами. «В этот кабинет вхожи только члены семьи и приближенные к ней друзья» — озарило Геровальда. Ещё в детстве Джейгард любил сооружать потайные убежища, переделал заброшенную комнатку дворца в свои личные покои и разрешал входить только самым-самым близким.
— Ты пришёл ко мне с больным ребенком, чтобы я сжалился над тобой и привёл зверя, чтобы я побоялся тебя выгнать? — спросил Джейгард, усевшись на стул напротив Геровальда.
— Нет, он со мной, чтобы я не струсили не повернул назад.
Геровальд кашлянул, собираясь с духом. Перед зеркалом, смотря на себя, и перед кивающим ему Сальварой так легко было проговаривать нужные слова. А перед братом он онемел. Джейгард тоже молчал, лишая его права отвечать, а не говорить самому.
