И, взяв за руку малышку, Люси удалилась. Нулефер вздохнула и подошла к балкону. Джексона не было, по двору ходили только рабы, проснувшийся Живчик грыз на земле какую-то кость. «Надеюсь, что он не догадывается, кто я такая», — Нулефер опустила руку в карман, где лежал тяжёлый неотёсанный камень. Сероземельник, единственный и прощальный подарок Уилларда.
За шесть лет Джексон Марион стал первым человеком, который прознал про магию, текущую в Нулефер, после Уилла она ещё сильнее скрывала свой дар. Забыть о магии попросила её семья. Сломленная исчезновением друга, Нулефер нарушила данное обещание, она всё рассказала родным. Таинственный маг с таким же даром, что у их дочери и сестры, появившийся в городе в тот день, когда исчез принц Тобиан, и пропавший сразу же после смерти принца; раб, что носит позорный ошейник — рассказ Нулефер не на шутку напугал Свалоу, которые поняли, насколько были правы, когда приказали Нулефер хранить магию в тайне. Но если родные считали магию лишней, то их дочь и сестра не могла вот так просто забыть про часть своего тела. Первый год её не покидали мысли об Уилле, просыпаясь и засыпая, она думала о друге. Нулефер умоляла родителей связаться с этой Урсулой Фарар, когда получила отказ, то стала собирать деньги, чтобы бежать в столицу. Но в самый последний день была поймана матерью.
«Твой Уилл — раб, ты — дочь Свалоу, у вас ничего не может быть общего. Ты отреклась от Люси, так отрекись от него и не подвергай свою жизнь опасности», — закричала Ханна и со всей силы ударила дочь по щеке.
Эта материнская пощёчина оставила глубокий след на сердце. Уиллард или мама, Уиллард или семья — Нулефер выбрала второе. Всё меньше она стала думать о друге, изучение магии вообще забросила. Иногда, слыша вскользь по стеклу про королевскую семью, она тут же гасила его, дабы не возвращаться к прошлому. Забыв о стекле, брала в руки учебники и… учила тенкунский язык. Нулефер не хотела больше быть похожей на причудливого ребёнка, который общается со всяким сбродом, она хотела быть такой, как сестра. Но стать второй Элеонорой у неё просто не получалось. Сестринское хладнокровие, наверное, природой не было начертано на лице Нулефер. Она стала больше времени уделять внешнему виду, она ухаживала за волосами, телом. Но, если волосы смогли засиять красотой, то фигура никак не хотела уменьшаться. «Я пытаюсь похудеть, но ничего не происходит! Это тело как будто не моё!» — плакалась Нулефер и шла заедать горе пирожком. Но в одном она была права — Нулефер чувствовала себя не на своём месте, таких же неваляшек, как и она сама, встречала лишь среди откормленных кухонных рабов, сельчан, горожан, в Рыси знатные девушки и женщины очень трепетно относились к своей внешности.
Элеонора Свалоу — вот кто был эталоном красоты. Но, вопреки завидному личику, наследница была несчастна в любви. С той необычной истерики Элеонора не теряла ни дня, всё искала себе спутника жизни, но такого, который бы превратил её жизнь в сказку. Однажды её приметил талантливый обеспеченный инженер из самой столицы, парень не был красив, но Элеоноре не нужна была внешность. Она недолго терпела ухаживания молодого человека, первая заговорила о свадьбе. Этот нежданный поспешный союз, в основе которого лежала алчность, произвёл на свет крохотное создание, которое нарекли Тинаида.
Ребёнок не входил в планы супруга, Элеонора же души не чаяла в Тине. Всю свою любовь мать отдавала дочери, иногда её не хватало на мужа. Через три месяца после рождения Тины супруг потребовал развода. Элеонора не уговаривала его остаться в лоне семьи. «Богатых лопухов столько бродит! Не переживай, быстро найду тебе замену!» — заявила она. И, действительно, поклонников у Элеоноры хватало, только вот создать с ними семью не удавалось. Разные интересы, другая женщина на горизонте, малютка Тина — что-то да мешало Элеоноре осуществить свою мечту. В глубине души женщина знала проблему — она не может кого-либо полюбить. Она не могла забыть его… первого, любимого… С бывшим мужем Свалоу не общалась, он забыл не только жену, но и ребёнка. За четыре года отец приехал к дочери всего два раза: в первый подарил плюшевого медведя, второй раз маленький деревянный меч.
Обед в семье Свалоу на этот раз проходил скромно, причиной тому был незваный и знатный гость с массой причуд. Хозяева и гость сами себя обслуживали. Заметив недовольные взгляды Джексона в сторону их рабов, Свалоу вдруг вспомнили, что губернатор Санпавы не одобряет рабство, и приказали своим рабам покинуть столовую. В тарелках лежало очень мало мяса, птицы.
— Не нужно, не нужно! — крикнул Джексон, когда Оделл хотел отнести тарелку с куриной лапкой на кухню. — Ради путника с большой дороги будут тут ещё хозяева от еды отказываться!
— Но мы видим, как вам, фанин Марион, тяжело на эту еду смотреть, — проявила заботу Ханна.
— Но что делать, привык, — вздохнул Джексон. — Сами понимаете, когда разговариваешь со зверями на равных, поедание их плоти равносильно людоедству.
— Куда вы, фанин Марион, путь держите? — полюбопытствовала сидевшая возле него Элеонора, качая на руках дочку.
— В Конорию, — ответил Джексон. — Надо повидать старого друга, генерала Эйдина.
— А почему вы не воспользовались своей каретой?
— А зачем мне она? — скромно спросил Джексон. — Я не хочу лишнего внимания к моей скромной персоне, почестей. За шесть лет надоело, что в каждой гостинице люди чуть ли не в ноги кланяются. Путешествие с Санпавы до Конории я решил проделать как простой человек.
Малышка Тина потянулась к бороде Джексона и несколько раз дёрнула.
— Мама вчела сказала, что вы плавили Санпавой. Вы маме понлавились.
Элеонора покраснела:
— Дети! Такое наговорят!
Джексон взял у Элеоноры дочку на руки и угостил девочку печеньем. Тина была лёгкая, как пушинка, она примостилась на коленях у незнакомого человека и стала наслаждаться угощением. «Вот бы у меня было такое чудо», — вздохнул Джексон.
— Дитя, ты ошибаешься, я не правитель Санпавы, я наместник правителей. — Он поцеловал Тину в головку и передал матери. — Но это всё в прошлом. Я не могу больше подчиняться политике парламента и королевы, поэтому сложил полномочия. Знаете что, уважаемые Свалоу, я не просто не одобряю рабство, я презираю его! Да, мне противно рабство, противны забитые рабы, противны мерзкие хозяева. Но сильнее всех противна наша королева и её братец. Все эти ваши рабы и сероземельники медленно ведут страну к войне. На моей земле стоят иноземные войска, а королева использовала смерть сына, чтобы их прогнать. Камерутчане подобрались к нашим залежам камня, произошла уже первая перестрелка между нашими военными и камерутчанами полгода назад, а вокруг знаете кто? — Свалоу молчали. Джексон отодвинул тарелку с салатом. — Рабы! Одни рабы! Выращенные в лабораториях, они не зовутся людьми, они тратят свою жизнь на этот проклятый камень. Что, манары, обладая винамиатисом, думаете, стали подобны магам? Пусть у вас с винамиатисом больше способностей, чем у нас, но мы не держим рабов. И на этом сказ окончен.
Джексон закашлялся, в горле пересохло. Свалоу растерянно отодвинулись от странного человека, гость начинал им не нравиться.
— Простите за резкость. Будет в стране рабство или нет, люди всё равно будут рабами винамиатиса, опыт свободных Камерута и Иширута это доказывает. Они не смогут отказаться от летающих повозок, стекла, печей, конфликты с соседями и без рабов продолжатся. Нужно в корне менять политику страны. Нулефер, можете, пожалуйста, подать стакан воды.
Нулефер взяла стакан, встала из-за стола и принесла его к Джексону.
— Спасибо, но можно было и магией его доставить ко мне, волшебница.
Три пары ошарашенных глаз, принадлежавших Оделлу, Ханне и Элеоноре, уставились на Джексона. А Ханна вдобавок так и сползла со стула вниз. Нулефер опустила глаза вниз, со стыда и от страха она готова была провалиться сквозь землю.
— Фанины Свалоу, — ничего не замечая, осушил стакан Джексон, — я о вас много наслышан, но не знал, что одна из дочерей приёмная. Вы молодцы, удочерили сиротку.
