— Как бы я хотел на шестицу-другую остаться в Рыси! — восторженно вскричал путник. — Но нельзя, Живчик, отыщем карту и поедем в столицу. В Конорию.

— Конорию? Потом море? Потом корабль? Живчик не хочет на корабль. — Пёс жалобно заскулил.

Хозяин погладил пса по его изуродованной морде.

— Нет, Живчик, в Тенкуни мы пока не поплывём, думаю, не скоро тебя будут окружать корабельные стены. Столица — наша конечная точка.

— Почему, Джексон? — спросил пёс.

— Там живут человеческие вожаки, — коротко и ясно ответил мужчина, Живчик боязливо отскочил в сторону — в голосе хозяина звучала ненависть, которая никогда не доносилась до ушей собаки.

Джексон метнул свой взгляд на стену дома и с яростью шикнул. На стене висела потрёпанная рваная бумага. Краска давно выветрилась, дожди превратили объявление в жалкий кусок мусора, но надпись ещё можно было разобрать:

Пятая годовщина со дня смерти принца Тобиана Афовийского.

Церемония почтения состоится 11-го фании (*) в 10:00 на Главной площади.

Джексон сорвал объявление и растоптал, выплеснув на несчастный клочок бумажки всю свою злость.

— Пять лет смерть принца вспоминаем. Сколько детей каждый год умирает от голода или от ошейников хозяев, не сосчитаете ли? Ничего, наступит день, когда господа возрыдают, подобно своим рабам. Осталось немного подождать.

И мужчина потрепал по голове собаку. Что за чудовище эта Рысь? Зловещий мерзкий городок, где на каждом шагу видны жалкие рабы, слышны винамиатисы, напрочь застрявшие в их ошейниках. Джексон взглянул на жёлтые деревья. «Желчь разъела Рысь, разъела столицу, скоро уничтожит мою родную Санпаву… Нет, я не допущу этого».

— Враг! Враг! Убить! — Живчик отвлёк Джексона от назойливых мыслей.

Пёс ощетинился, разинул пасть и лаял яростным голосом. Он рычал на маленькую собачку, что спряталась за телегой. Прохожие на улице в страхе отскочили назад, когда услышали рёв злобного пса. Живчик напрягался и приготовился к бою.

— Назад, Живчик! — закричал Джексон и схватил пса за шкуру.

— Но, Джексон, враг! Живчик чует кровь, Джексон должен отпустить Живчика! — заскулил изумлённый Живчик.

Джексон грозно посмотрел на своего пса. Живчик поник.

— Собаки тебе не враги, — тяжёлым, но добрым тоном, проговорил хозяин. — Тебе больше не надо сражаться с ними за свою жизнь, отпусти свою злость. Успокойся, брат.

Люди ошарашено смотрели теперь уже на Джексона, быстрым шагом покидая улицу.

— Сумасшедший, лечиться надо! — крикнул кто-то.

— Я вообще-то маг! Понимаю язык зверей! — в ответ закричал Джексон и буркнул себе под нос. — Когда я был губернатором Санпавы, то меня сумасшедшим никто не называл.

Устало мужчина протёр шею. Тяжело путешествовать по стране простым человеком, но за год, как отказался от должности губернатора, он привык. Пять лет Джексон Марион усердно трудился на благо родной провинции Санпавы, став в истории Зенрута самым молодым губернатором — Джексон занял эту должность в возрасте тридцати лет. Под его руководством осваивались незаселённые земли, строились дома, создавались гимназии и больницы. Но год назад Джексон внезапно написал письмо королеве с заявлением, что уходит с поста. Причина была лаконична — он не хочет управлять провинцией, которую стихийно заполняют рабовладельцы. Открытие залежей сероземельника в этой пустынной на людей местности вскружило головы умелых дельцов, заводы строились с невероятной скоростью, шахтами заполнялись все леса и поля. Тысячи невольников были согнаны в Санпаву для добычи камня — родителя магии. «Если и будет на моих руках кровь, — сказал себе Джексон, — то только не рабов».

— Кровь, кровь, — рычал Живчик, обращая свой ненавидящий взгляд уже на кошку, сидевшую за деревом.

— Только посмей ко мне подойти! — шипела кошка, встав на дыбы.

— Живчик, я сказал — хватит! Иначе надену поводок, — нахмурился Джексон и крикнул кошке. — Не бойся его, сестра, не позволю тебя обидеть.

— Не надо поводок, Джексон. Живчик будет послушным, — сразу расстроился пёс.

Мужчина ничего не ответил другу. «Даже маленькое животное, загнанное на дерево, сражается до последнего, пытаясь казаться большим и страшным. Люди, рабы, до чего вы довели себя?»

Далеко было Джексону и Живчику идти, полтора часа пешего шага. Пёс, привыкший за пять лет жизни с хозяином к личным повозкам, недоумевал, почему они идут. Джексон пытался объяснить другу, что он не хочет разглашать всем свою личность, не хочет внимания.

— Джексон не вожак, Джексон внизу стаи? — спрашивал Живчик.

— Нет! Ну ты что, брат? — всплеснул руками человек. — Я не внизу, я просто перестал быть вожаком Санпавы, я стал вожаком… Ладно, давай не будет об этом говорить на людях, здесь много ушей.

Дом, во двор которого вошли Джексон и Живчик, был неопрятен, стар; смердело лошадиным навозом, поскольку поблизости располагалась конюшня. На стене на одной заклёпке висела вывеска какого-то задрипанного кабака: пять лет подряд в этом доме собиралось всё рысино отребье, пока хозяин не обанкротился. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Джексон и Живчик отыскали во дворе погреб, вход в который прикрывал ржавый люк, и спустились внутрь.

Перед взором человека и собаки предстала петлистая лестница, которая, на первый взгляд, не имеет конца.

— Иди сзади, брат, — сказал Джексон. — Не хочу в потёмках наступить тебе на лапу или хвост.

— Дом нашей стаи? — полюбопытствовал пёс.

Мужчина промолчал и пошёл вниз. Лестница была неудобной, Джексон держался стены, даже несмотря на зажжённый фонарь. На каждом шагу валялся мусор, камни, земля с осыпающейся крыши, разбросанные бумаги. Джексон смекнул, что в этом подземелье людей не было лет пять, последними здесь рыскали королевские сыщики, которые оставили большие следы своими тяжёлыми сапогами. Тогда они искали друзей Джексона. Освободителей.

Проклятая лестница наконец-то закончилась, и появились двери. Под ногами затрещала чашка, наверное, из которой в последний раз пил какой-нибудь освобождённый раб. Не трудно было Джексону отворить тугие двери — они уже давно не видели замка. «Ну и бардак!» — Джексон фыркнул. Шкафы были разбросаны по всему подземелью, стулья и столы лежали ногами вверх, ворох ненужных бумаг покачнулся от внезапного ветра. Впрочем, оштукатуренные стены радовали глаз — они ясно говорили, что за помещением раньше тщательно следили.

— Приступим к поиску, — негромко произнёс Джексон, грустно вдохнув тяжёлый воздух.

— Живчик помогать! — радостно пролаял пёс.

— Нет, Живчик посидит. Ты не сможешь отличить карту от других бумаг.

И, загнув рукава, Джексон приступил к поиску. Мужчина знал, что документ лежать на видном месте не будет, иначе его давно бы забрали полицейские и Тимер не попросил бы Джексона слазать в подземелье за картой. Оно кишело крысами, что пугало мага. Да, зверьки сказали, что они не грызли такой-то кусок бумаги. Но крысы же плодятся с завидной скоростью, если эти не грызли, то за их предков ручаться нельзя. В руки Джексону попадались тряпки, одежда. «Линда, ты всё же была восхитительна! И мне всё равно, что люди говорили про твою фигуру» — причмокнул мужчина, когда заметил красное платье, в котором часто любила щеголять его подруга. В одной из комнат валялись металлические ошейники, но они были лишь копией настоящих, призванной отвлекать внимание хозяев, когда Освободители, минуя все законы, доставали ключ и снимали адское изобретение с невольника. Лежали на полу обезболивающие, от испорченных лекарств шёл запах, от которого воротил нос Живчик.

Белый пёс находился вообще в слабом недоумении: чего это его хозяин так старательно ищет, разглядывает каждый ящик, ползает на четвереньках, рассматривая щели? Почему к нему за помощью не обращается, ведь нос у вожака работает очень слабо по сравнению с чутким обонянием Живчика? Но за пять лет пёс увидел от Джексона и не такое, хоть на тесный корабль хозяин не загонит — и то хорошо.