И вдруг предчувствие.

«Не вовремя оказалась я».

Шептания людей за задним столиком об освободителях в городе, упоминания мага-манара Нулефер Свалоу. Знали бы люди, что сестрица зенрутского страха сидит возле них и жуёт круассан, запивая чаем. «Да, не вовремя… — Элеонора оторвалась от долгого рассматривая своих гладких ногтей. — Я создавала твою судьбу. Кто надоумил тебя предать Люси и заложил первое чёрное семя у тебя в глазу? Кто повёз тебя в Конорию навстречу неизвестному? Кто свёл тебя с Каньете, с Тенриком?..»

Нулефер не было. Не было и семьи Свалоу. Родители развелись и жили отдельно. Элеонора приглашала маму пожить на некоторое время с ней, чтобы раскрыть ей глаза на истинную тёмную суть Нулефер. Отказ. Свалоу и Казоквары… Разные, непохожие, непонимающие, однако одна кровь и клятва, данная перед богами.

Почему-то именно сегодня в любимом кафе Элеоноры сидело так много семейных пар, словно посмеивались над ней и над её союзом с Казокварами. Прибыль, известность, громкое имя, фамилия — за такие дары можно пожертвовать было собой. Но Элеонора не думала, что придётся терять Тину. Хладнокровная наследница… весь лёд, из которого была она сделана, не мог совладать с жаром Казокваров.

Элеонора закрыла глаза и прислушалась к звукам улицы. Ржание лошадей, шум весёлых друзей, песни и пляски уличных музыкантов. Всё как обычно. А вот и нет, она почему-то различает надменные голоса свободных людей и вялые запутанные речи невольников. Она слышит заискивание и страх, негодование и трепет, отличает наглый обман и ложь во спасение среди людей с ошейниками на шее. Элеонора не хотела раскрывать глаза, ведь поблизости шли подневольные дети, и по их походке, по отстранённости или доверию она поймёт, которой из них выращен на заводе.

Научил премудростям Нормут Казоквар.

Каменная фанеса, как называла иногда себя с гордостью Элеонора, готова была бежать. Боги, церковь и государство давали ей возможность на спасение — развод. Но что потом? Щёки загорались, пальцы сжимались в крепкие кулаки. Это ведь конец. Боги дают одно право на ошибку, один развод с возможностью заключить повторный брак, а дальше живи всю жизнь одна, если не умеешь терпеть и принимать свой выбор. Если она разведётся и с Эваном, то что станет с Тиной, что будет с ней? А их общая с Казокварами кровь? обмен-то произошёл?..

Элеонора готова была провести свою жизнь в жестокости, но не в столь масштабной, как оказалось. Она держалась, если могла, на расстоянии от Нормута, но в доме хватало Фалиты, Ромилы, двух малюток, чтобы лицезреть разрушение чужих судеб и нести гибель в свою семью. Она чувствовала, что превращается в свою мать, охваченную страхом. Но если Ханну пугали непонятные Норе призраки прошлого, то для Элеоноры проклятьем стала её семья. После продажи Люси она нуждалась в новой личной горничной, к тому же Тина подрастала, и к ней тоже было бы неплохо прикрепить маленькую камеристку, но с казокварскими рабами Элеонора не могла и минуты находиться, не испытывая лихорадочного желания сбежать из дома. От аукционов её колотило, в каждой молоденькой невольнице ей чудилось лицо Тины и бывшего мужа, который «взращивал» людей. Не превратит ли она сестру своей дочери в её же рабу?

А раньше она не задумывалась об этом. И мечтала стать частью рода Казокваров.

«Сколько времени? Я сижу, наверное, уже два часа. Час потратила на дорогу сюда, час потребуется обратно… Ах, Тина! Я оставила тебя одну!»

Элеонора стала подниматься из-за столика. Определённо, думала она, мир катиться к чертям, самоуничтожается, близится его конец. Мир покинула неуправляемая Нулефер, Ханна и Оделл расторгли крепкий, как скала, союз, и она уже не каменная Свалоу, а скользкая фанеса Казоквар. Взгляд обратился на стоявшую мирно карету, не угнали ли, и тут Элеонора увидела его.

Пожалуй, лишь встреча с Идо Тенриком вызвала бы такой прилив чувств, безумную ностальгию и дрожь. Не верилось, хоть падай на колени и кричи: «Мне снится это!». Разве что вместо ненависти нахлынувшая радость.

Белый пёс медленно шёл по дороге и жадно принюхивался, ища еду.

— Живчик! — закричала Элеонора и бросилась навстречу ему.

Живчик завидел её и принял атакующую позу, готовый, правда, чуть что сбежать. Элеонора остановилась. Она не знала, что делать, как двигаться и что говорить. Собака не поймёт её слов, она же не обладает даром зверовещателя. Да если бы и владела магией Джексона Мариона, не разбежались ли бы звери от её речей?

— Живчик, постой… Ты не узнаёшь меня? — пёс рычал, он отступал назад, но за ним оказалась толстая стена.

Элеонора присела на корточки, не думая о новом платье, и стала красться к Живчику. Было неудобно, она пересела на колени.

— Живчик, узнаёшь меня? Я мама Тины.

Живчик оскалил пасть, ноги согнулись, готовясь к прыжку. Но Элеонора оказалась проворнее. В один миг она оказалась перед Живчиком и обняла его. Кто бы мог подумать и поверить, что она будет прижимать к себе грязного пса, подцепившего блох, нелюбимого и настолько уродливого, что страшно смотреть на него. Элеонора едва сдерживала слёзы, ей казалось, что она нашла давно потерянного друга, родственника. Диким собакам нельзя смотреть в глаза, знала Элеонора, но она рассматривала чёрные зрачки Живчика и ещё больше выступавшие шрамы.

— Не рычи, не рычи, я тебе не враг.

Элеонора поднялась и поманила за собой пса пальцем.

— Живчик, идём за ним.

Тот колебался, но сделал шаг вперёд. Элеонора чувствовала, что за ней идёт охотник, ждущий момента для прыжка на спину. Но не поворачивалась, звала Живчика за собой до самой повозки и молча открыла ему дверь.

В карете Живчик был встревожен и хотел выбраться на волю, однако не пытался напасть на сидящую впереди Элеонору. А Элеонора только и мечтала поскорее попасть домой и отмыть, накормить пса. Если она стала частью Казокваров, приняв в себе их кровь и дух, то бешеный пёс прекрасно приживётся в царстве тьмы. Зверь, спутавший добро и зло, враг человечества, родственник преступника, если считать Живчика «приёмным сыном» Джексона.

Подарить ему любовь, позволить принять чистый облик, возможно, избавить от зла и отчаяния к миру!

Рабы, увидев, как их госпожа выходит из кареты со страшным зверем шарахнулись, попрятались за колонны и деревья. Элеонора только крикнула горничную и приказала приготовить ванну. Она сама мыла Живчика, обтирала его чёрные от саже лапы и целовала в грубую макушку. Живчик скалился, пробовал наброситься на неё, Элеонора не боялась атаки и была готова подставить горло под острые клыки.

— Мама, это Живчик! — закричала от восторга Тина, когда Элеонора привела накормленного и помытого пса в свою комнату и позволила забраться на кровать.

— Мама, а дядя Эван, дядя Нормут, тётя Фалита разрешат Живчику остаться с нами жить? Его ведь многие не любят, — Тина спросила испуганно.

— Им придётся смириться, — улыбнулась Элеонора, расчёсывая спутанную шерсть, — Я, как-никак, тоже хозяйка на этой земле.

Живчик нехотя давался в руки Элеоноре и Тине. Но огрызался он меньше, чем когда его только привели в дом. Страх сходил на нет, и вспомнился голод, двух мисок с супом и мясом оказалось ему мало. Живчик поглядывал на печенье Тины, которое лежало в вазочке на окне. Подождав так пару минут, он залаял, настойчиво потребовав печенье.

— Хорошо, угощу, но не ёрзай, — пригрозила Элеонора и взяла печенье.

Но Живчик и не думал покорно дожидаться, пока еду положат перед ним. Он подпрыгнуть и чуть не откусил ей палец. Элеонора взвизгнула, и Живчик почувствовал вину. Залаял и прыгнул на неё, чтобы облизать лицо. Оба покатились с кровати. Элеонора отмахивалась от сошедшего с ума от радости пса и от его слюней.

— Мама, а почему Живчик тычет носом тебе в живот? — спросила любопытная Тина.

Разом исчезла радость и беззаботность. Элеонора отпихнула от себя настырного пса и молча, с гордой спиной поднялась на ноги. Она мило улыбнулась и посмотрела в глаза дочери, сдерживая напускную улыбку, проговорила: