Он просто теряется в ощущениях, потому что вот оно — то самое мгновение, которое чертова мечта. Несбыточная. Нереальная. Эфемерная. Осторожнее, сейчас разобьется.

Он просто тонет в Маркусе Ляхтиче, потому что видит наконец — верхушки шелестящих листвой под ветром деревьев, сквозь кроны который пробивается он — чистый, искристый золотой свет в прорехах синего небосвода.

Вдох-выдох.

Сумасшедшее сплетенье рук и губ.

Лови момент.

Комментарий к 3. Вдох-новение, выдох-новение

глава маленькая до неприличия, но она на самом деле такой и должна быть. потому что следующая большая. и, скорее всего, последняя.

**Imagine Dragons – I’m So Sorry**

https://vk.com/autumn_m_v?w=wall-142914022_46

========== 4. Научи меня летать ==========

этот город пронзён ноябрём до крыш, все дороги ведут в белоснежный сон: в нём ты снова со мной до утра не спишь, в нём судьбы не вращается колесо; мы идём по дворам, нам на плечи — снег, а в наушниках звуки «my valentine»… в нём мы не расстаёмся в моей весне, в нём меж нами нет ни границ, ни тайн.

всё так просто — в моей есть твоя рука, ты смеёшься, а я на тебя смотрю. мне с тобой вся печаль моя так легка, и с тобой я скучаю по декабрю: жду его, как и ты, чтобы был уют и зима проводилась уже не «без»; я иду домой — ведь меня там ждут, я иду домой… я иду к тебе.

и твои объятия — терпкий мёд, мягкий ворс и ромашковый тёплый чай. я с тобой поверю, что всё пройдёт, я найду пристанище у плеча…

(с)Декабрь

Его руки безумно-изящные, тонкие, аккуратные. Они прячутся под теплыми свитерами, кутаются в плед, обнимают вот так со спины, что звезды из глаз, что воздух искрит напряжением и вдохи теряются между выдохами.

Фэш все это чувствует, ощущает. Он долго щупает косточки на запястьях, острые локти, красивые длинные пальцы, вдыхая чуточку ядовитый сизый дым.

— Косяк?

— Подарок одного хоро-о-ошего друга, — тянет Маркус, улыбаясь. Фэш чувствует эту его улыбку — такой он обычно одаривал Драгоция в моменты неудач, так, что зубы скрипят и кулаки невольно сжимаются. Но сейчас — сейчас наоборот все. Он сходит с ума от этой улыбки.

Ведь этот вечно правильный Ляхтич сейчас сидит в его палате, целует его губы и делится с ним травкой, и прознай об этом Астрагор, им обоим оторвут голову.

Ему сейчас рвет голову.

И сейчас на все так блестяще плевать, что Фэш лишь счастливо жмурится, думая о том, что временная медсестричка вернется лишь через два дня, потому что сама выпросила у него выходные, попросив не распространяться перед начальством. У него ц е л ы х д в а д н я, чтобы побыть с Маркусом, чтобы узнать его, чтобы наконец рисковать, пока есть возможность.

Жалеть и убиваться он будет потом.

Знает наверняка — потом будут утешительные объятия Захарры, сочувствующая Василиса со своим «я же предупреждала» и Маар, у которого всегда припасены ехидный кошачий взгляд и не распакованная пачка какао, которое непременно следует заварить и опробовать с мягкими яблочно-коричными булочками из буфета на первом этаже.

Знает, потому что с такими, как Маркус, иначе быть не может. Просто потому что он рациональный, умный, расчетливый, ему не нужны маленькие влюбленные мальчики, и вообще, это просто н е з а к о н н о. И бессмысленно.

А еще попросту тяжело. Фэш ведь не просто маленький влюбленный мальчик, он слепой и больной на голову влюбленный мальчишка, у которого мысли о суициде перемежаются с теми, в которых размышления о том, что надеть завтра утром.

Ляхтич обжигает горячим дыханием его обветренные, все в ранках от собственных зубов — чертов селфхарм — губы. Сцеловывает с них стон, зарывается в кудряшки чернильных волос своими потрясающими пальцами. Они — просто произведение искусства.

Сам Маркус Ляхтич — чертово произведение искусства.

Фэш слепо нашаривает его шею, что находится в открытом доступе, потому что Ляхтич уже давно отбросил свой немного растерзанный руками Драгоция свитер. Он припадает к ней губами, слизывает с пульсирующей венки кристаллики соли.

Ляхтич — настоящий наркотик. Хуже этой дрянной травки.

И Фэш слишком долго страдал от дикой ломки, чтобы хоть на миг оторваться.

Облизывая, кусая и целуя следом, он оставляет на шее Маркуса следы, метя его своими зубами и влагой слюны, в раздававшихся откуда-то сверху благодарственных стонах находя для себя награду за смелость, через показавшиеся секундой минуты решаясь двинуться дальше.

Грудь Ляхтича буквально вибрирует, встречая поцелуи Драгоция на своей влажной коже, отражающимися на губах ударами сердца дрожавшего под ними парня, признаваясь Фэшу в его желаниях и чувствах.

Сжимая твердые ребра Маркуса пальцами и царапая его бока ногтями, Фэш считает торопливые удары, кончиком языка обводя соски по кругу и рисуя между ними слюной тонкий мостик.

Блестевшей прозрачной влагой ниточкой спускаясь к пупку.

Он сходит с ума, кажется, намного больше, чем тот самый Ляхтич, потому что чертовски, чертовски не верит в происходящее. Они оба сумасшедшие. Нелепые. Глупые.

— Стой, — задыхаясь, на полу-выдохе произносит Маркус. Фэш продолжает целовать-целовать-целовать его напрягшийся плоский живот, пока Ляхтич не зарывается пальцами в его волосы снова и не оттягивает с силой его от полоски мягкой кожи, которую он не видит, но мечтает ощущать.

Фэш думает: вот оно, все, да, пришло? Конец, да? Сердце, ты там еще не разбилось на осколки в очередной раз? А пора бы.

— Стой, — вновь повторяет Ляхтич. — Только не сейчас, не так.

Фэш чувствует, как на глазах выступают горячие слезы, ощущает их губами, они остро-соленые, пряные и чертовски горькие. Рядом с ним Ляхтича не удерживает даже косяк.

А чего он хотел? Слепой несчастный мальчишка, который даже не может знать, насколько отвратительно он выглядит. Насколько худые эти руки-тонкие-птичьи-косточки, насколько огромны тени под блеклыми глазами и насколько сильно впали щеки. Насколько ужасно выглядят тонкие ноги с болтами-коленками и широкими спадающими штанами, что когда-то были его размера, а теперь перешли в разряд домашних.

У него теперь все домашнее. Забавно, ведь у него даже чертового дома не существует.

А Ляхтич вдруг крепко сжимает его узловатые запястья и сцеловывает слезы с ресниц. Все он видит.

Играет с его чувствами, чертов мудак.

Фэш некстати вспоминает, что у Маркуса девушка в Шотландии. Или в Германии. Захарра описывала ее, когда та бывала в поместье Драгоциев — изящная лань с чернильно-черными ресницами, хрупкими птичьими ключицами, что виднеются сквозь кружево платья, и смольными волосами, собранными в изящный пучок, из которого выбиваются вьющиеся пряди.

И глаза — изумрудно-зеленые, каких никто никогда не встречал.

А еще она совершенно здоровая, не дефектная и и д е а л ь н а я. С ней не будет осуждения от общества, с ней не будет проблем от Астрагора, одно лишь одобрение.

Так что же ты забыл здесь, в дождливом сыром Лондоне, Ляхтич?

Что ты забыл в компании дефектного мальчишки, от которого одни лишь проблемы?

Маркус отвечает через секунду — опаляет горячим влажным дыханием ткань его спортивных штанов, сминает ее возле швов по бокам и стремительно стягивает.

Фэш боится дышать. В солнечном сплетении у него вновь раскрываются-распускаются бабочки цвета берлинской лазури.

Они разлетаются, яркими синими вспышками размывая плещущуюся океаном темноту вокруг него.

Сердце пульсирующими толчками бьётся у самого горла — Драгоций прячет смятённое лицо за отросшими волосами, украдкой смахивает соленые слезы, вновь выступившие на глазах. В этот раз скорее от неверия.

Внезапно хочет сдохнуть — ведь он жалкий неумеха, глупый, несчастный подросток. Ляхтич, наверняка, не такой.

Наверняка.

— Послушай, Фэшиар, — отвлекается Ляхтич от нижней части его тела и смотрит, кажется, на лицо — Фэш чувствует его взгляд и… о боже.

Маркус Ляхтич никогда в жизни не называл его по имени.