========== 1. Не заблудись по дороге ==========

разъело ржавчиной листву усталых лип,

беги, мой друг, пока не сбиты ноги.

сверкает кровь на стыке старых плит,

трещат и рушатся недвижимые тоги

пустых домов, вскрывая их нутро —

всё мясо стен и рёбра арматуры.

асфальт ползёт, как тоненький капрон,

во мрак летят загруженные фуры.

нас нет, мой друг. мы смолоты в муку,

мы стали хлебом на столе чужого бога,

фамилией, венчающей строку

надгробия со строчкой некролога.,

но всё ж, беги, вдыхая пустоту,

туда, где лампа воссияет солнцем,

луч преломив о камни на мосту.

беги туда. и, может, мы проснёмся.

(с)Веда Вереск

Сегодняшней ночью ему вновь снится небо — спокойное, пастельно-голубое, тихое и умиротворенное.

Фэш окидывает взглядом кайму из кучевых облаков, похожих на приторно-сладкую сахарную вату, и это слепящее солнце, что жидким раскаленным золотом пробивается сквозь изумрудные кроны деревьев. Под ногами — такая же яркая трава, он ступает в нее, будто ныряет, вот так, с разбега. Она мягко шуршит под ногами.

Полуденный свет стремительно меркнет — солнце скрывается за сизыми рваными тучами, трава становится пепельно-серой, дождь заполоняет все вокруг, напоминая прочную плотную завесу. Челка противно липнет к лицу, закрывая обзор, мелкие капли острыми ледяными иглами бьют по коже. Мир вокруг меркнет, и Фэш проваливается куда-то — темнота сдавливает его своими ледяными плотными ладонями, выбивая прелый, кислый от страха воздух из лёгких, и утягивает вниз, на самое дно, — туда, где нет ни искр солнечного света, ни тепла: вечный сырой холод и непроглядная мгла.

*

Фэш просыпается медленно, едва разбирая, где реальность, дрожит всем телом, откидывает плотное душное одеяло и медленно встает. Руками осторожно ощупывает неподвижное пространство вокруг, шаркает по полу, делая ровно три отчаянных шага, слепо шарит по гладкой стене ладонью, натыкается на выключатель и с силой бьет по нему. Свет не загорается. И через несколько секунд ожидания тоже.

Конечно же нет. Вокруг по-прежнему смыкается абсолютная давящая темнота, обнимает своими чёрными страшными руками.

Фэш медленно топает обратно, шумно, чтоб все наверняка слышали, ноги непослушные, ватные. Промахивается, бьется коленями о прикроватную тумбочку, шипит сквозь зубы и присаживается рядом. Сил на то, чтобы подняться, не остается, — он долго-долго лежит на полу, свернувшись в клубок на ковре и застарелыми слезами окропляя пушистый, изъеденный молью ворс.

Чёртову больничную палату Фэш уже знает наизусть — каждый выступ на окрашенной краской холодной стене, каждую трещинку под кончиками пальцев, каждую шероховатость неровного пола под босыми ступнями.

Знает гладкий широкий подоконник, такое же гладкое, стеклянное окно, обрамленное старой, рассохшейся, деревянной рамой с облупившейся краской.

Знает узкую односпальную койку с металлическим изголовьем из прутьев и жёстким матрацем. Как в тюрьме. Быть может, так оно и есть.

Знает прикроватную тумбочку с бессмысленной для него стопкой кем-то забытых еще несколько лет назад журналов. Их иногда от скуки почитывает тихая молчаливая медсестра, что слишком больно колет уколы и слишком сильно ненавидит его, свою работу и эту больницу.

Знает пушистый, затёртый бесконечными чужими ногами ковёр возле деревянного старого стола, столь громоздкого и широкого, пахнущего пылью, что под ним можно прятаться и долго-долго плакать в собственные колени.

Знает дверь в крохотную ванную комнату, облицованную мелкой, покрытой слоем налёта плиткой в выпуклый ромбик, чуть сколотый, затёртый на выступающих краях.

Фэш знает чёртову больничную палату до множества раз скрупулёзно вымеренных шагов — три с половиной шага от входа до подоконной доски и почти пять — от стены вдоль ванной до продавленного дивана, укрытого наброшенным на спинку пледом — подарком Захарры на шестнадцатилетие, которое он провёл под капельницами.

Фэш вообще знает многое — не остаётся тайной для него ни собственный диагноз, втиснутый размашистым, «докторским» почерком в отпечатанные бледные клеточки больничной медкарты, ни почти вынужденное заточение здесь, словно в клетке, — в этой маленькой одноместной палате в три с половиной на почти пять шагов.

Фэш знает, что клетка на самом деле много уже, чем кажется, — и ограничивается даже не больницей, не палатой — его собственным телом. Почти два года он беспомощно слеп и живёт в полной, кромешной, абсолютной темноте.

Самым сложным, пожалуй, было переучиваться по-новому жить. По-новому есть — медленно зачерпывать ложкой суп и так же медленно пить бульон с кромки, губами подхватывая стекающие капли, по-новому медленно одеваться, теперь тщательно ощупывая изнаночные швы футболок, по-новому засыпать — без привычного бормотания Ника на соседней кровати.

В темноте значительно обостряются чувства — ощущение собственного тела в пространстве, осязание, обоняние, слух. Фэш выучивает наизусть чужие шаги — тяжёлую, литую поступь Астрагора, лёгкий бег Захарры, почти кошачью грацию Маара, уверенную точёную походку Рока.

Фэш учится по-новому использовать телефон — только голосом: отправляет звуковые сообщения, учится звонить и принимать вызовы вслепую, прислушиваясь к каждому чёткому виброотклику в ответ на дрожащее прикосновение пальцев.

Учится новому распорядку — раннему подъему, ранним посещениям процедурной, ранним осмотрам докторов.

Просто учится, гоняя в диктофоне записи с уроков, занимается с приходящими учителями математикой, географией, историей, литературой… Геометрию Фэш ненавидит — чертит вслепую треугольник с тупыми углами, пытаясь вникнуть в условие, и отчаянно злится на свою беспомощность, — тупым в условии оказывается явно не треугольник.

Фэш учится хотя бы существовать (даже не жить) в темноте. Цветные сны постепенно бледнеют, превращаются в сепию. Неизменными, сочными цветами остаются в памяти лишь акварельные разводы спокойного небосвода и яркая, изумрудно-зеленая трава.

*

Фэшиару Драгоцию шестнадцать. Он не верит в сказки, сомневается в каждом своем действии — нужно учиться (зачем?), чтобы поступить в хороший колледж (зачем?), чтобы найти качественную работу (зачем?) — и грубит старшим. У него всегда множество сомнений и вопросов, запрет покидать территорию академии и находящегося близ общежития и нестерпимое желание любой приказ нарушить. Маркус смотрит на него свысока и называет глупым ребенком.

А Ник зовет попинать мяч после занятий, и Фэш соглашается. У него в карманах мелочь и горстка неловкости.

Маркус Ляхтич живет в соседней комнате общежития, читает книги, подолгу засиживаясь в библиотеке, и посылает к черту таких умников, как Фэш. Смотрит на них свысока и усмехается. Маркусу семнадцать, он заканчивает академию в этом году. У него светлые с пепельным отливом волосы, злая усмешка и ненависть ко всем окружающим в каждом движении. Каждое его действие, каждое слово, каждый взгляд пропитаны ядом.

Он напоминает змею.

— Куда собрался? — Марк опирается о дверной косяк и смотрит так, что хочется уже самому перерезать себе глотку, чтоб меньше мучиться.

Змея смертоносная, убийственная и удивительно пугающая. Ледяное пламя — ее глаза. Обжигают холодом.

— Какое тебе дело, Ляхтич?

— Может, такое, что твой дядя будет оч-чень недоволен тобой, Драгоций?

Фэш фыркает и показывает Маркусу средний палец, желая поскорее оказаться на улицах хмурого дождливого Лондона, где легко затеряться в толпе пестрых зонтов. Он ненавидит этого выскочку, который вообще непонятно откуда взялся. И в ближнем круге Астрагора Драгоция, и в его жизни.

Фэш Маркуса ненавидит. Наверное, за то, что тот притворяется послушным мальчиком, а на деле может вести себя, как хочет. Наверное, за то, что тот свободен.

Ник свободен тоже, но как-то по-другому — он понятия не имеет, что такое долг перед родом, что такое обучение в закрытой академии для мальчиков, что такое элементарный страх — когда все внутри трясется от ужаса, ты не в силах ничего сделать, ты просто стоишь и смотришь.