Солнце…

Она была всего лишь ребёнком, но вызывала страх, который я никогда ни перед кем не испытывала.

— Слышишь меня? Ты что-то особенное увидела?

Она, в самом деле, ждала ответа. Рядом, чуть позади неё, стояла Виола, кажется, больше недовольная вниманием Чили ко мне, чем моим — к ней.

— Твоя косточка, — проговорила я нерешительно.

— Что с ней?

— Не клади её в рот.

— Вот как?

— Лучше поменяй её.

— И на какую, интересно? — встряла Виола, приняв это за вызов ей. — Даже не пытайся! Мы предназначены друг другу, нас никому не разлучить, уж тем более не такой калеке.

Не знаю, как так вышло, что они оказались «предназначены друг другу», но, думаю, судьба тут вообще ни при чем. Чили просто выделили девочку, которая привлекала к себе почти столько же внимания, сколько и она сама. Это не было родством душ. Они просто прятались друг за другом. Виола — за популярностью дочери Метрессы, а сама Чили — за агрессивной привязанностью своей подружки, которую трактовала как верность и любовь.

— Отдай мне свою косточку, пожалуйста, — попросила я, не в состоянии рассказать всей правды. Узнай Чили, что её ритуальное зерно отравили, она донесёт на Мяту Метрессе, и наставницу казнят. Её абсолютно точно казнят, если я не вмешаюсь.

Я протянула к ней ладонь, по которой ударила Виола.

— Размечталась. Чили её вырастит для меня! А ты жуй свои дурацкий мак! Уверена, твоих сил не хватит даже на то, чтобы и его прорастить!

По сравнению с косточкой персика это, в самом деле, пустяковое испытание.

— Я не хочу, чтобы она растила его для меня. Я не люблю виноград, — призналась я, чем оскорбила их ещё сильнее. Осуждать вкус этой парочки?

— А я не люблю мак! — заявила Чили.

— Да? — Я извиняюще улыбнулась. — Он красивый. Похож на тебя.

Чили растерянно моргнула, не зная, что на это ответить. Но ей на помощь пришла верная подруга.

— Вот и радуйся! Это всё, на что такая, как ты, может надеяться! — Виола вскинула руку, чтобы вцепиться в мои волосы, но я схватила её за запястье, крепко сжимая.

Я занималась тем ремеслом, которое укрепляет тело, и была выше неё, поэтому мои руки были сильными. Пока. Виола же, совсем не привыкшая к физическому воздействию, закричала скорее от страха, чем от боли.

— Она ударила меня, Чили! Она меня ударила!

В следующую секунду я уже валялась на спине, с лёгкостью подчинённая силой, превосходящей ту, которую я обнаружила в себе только что. Меня будто накрыло волной, сбивая с ног. То, что я раньше считала побоями, меркло перед мощью стихии, уместившейся в теле моей ровесницы.

Я чувствовала, как пальцы сдавливают мою шею, как меня прижимает к земле чужое тело, и я тоже захотела испуганно, жалобно кричать. Вот только у меня не было никого, кто бы тут же прилетел на помощь.

— Не трогай мою единую! — процедила свирепо Чили. — И не смотри на меня! Прекрати смотреть! Слышишь?! Закрой свои глаза и моли о пощаде!

— Сначала отдай мне косточку! — Я плакала и извивалась, то ли пытаясь выбраться из-под её тела, то ли отыскать в её одежде футляр, мешочек или свёрток, где хранилась драгоценность, с которой ни на миг не расстаётся любая юная Дева. — Ты ведь носишь её с собой?

— Ты чокнутая! Ты ничего от меня не получишь! Держись от меня подальше!

— Ты не понимаешь! Я хочу спасти тебя!

— Смеёшься?! Кто из нас нуждается в спасении?

— Отдай! Ну пожалуйста!

Моя рука наткнулась на выпуклость в районе бёдер, и я сжала её, дёргая на себя. Раздавшийся следом вопль совсем не соответствовал моим благим намерениям. Чили не выглядела спасённой. Стиснув зубы, она свалилась с меня и закрыла руками, сжала бёдрами, окружила всем своим телом то, что я хотела присвоить. Казалось, она защищает нечто куда более ценное, нежели косточка. Судорожно дыша, Чили покачивалась, будто утешая саму себя.

Я недоумевала. То, что оказалось под моей ладонью, было частью её тела? Как такое возможно? Но тот крик… Я впервые причинила кому-то такую боль. Довела до слёз. И от этого мне самой захотелось кричать.

— Чили! — пискнула Виола, напуганная её неожиданным поражением. — Поднимись! Не стой на коленях перед ней! На тебя же все смотрят!

Действительно, вокруг собрались девочки, осуждающе на нас глядя. Драка? В клане Дев? За такое могли отлучить от обучения. И, судя по выражениям их лиц, точно отлучат, потому что в ту самую минуту они придумывали будоражащие подробности моего отступничества.

— Что она сделала с тобой?! — Виола тряслась над своей подругой. — Очень больно? Покажи. Дай мне посмотреть.

Но на её помощь Чили отреагировала так же, как и на моё нападение. Оттолкнув Виолу от себя, она рявкнула:

— Не трогай!

Её глаза сверкали. Злость и страх исказили черты её лица и голос настолько, что она потеряла всякое сходство с обступившими её сёстрами.

— Ты с ума сошла? — прошептала Виола, побледнев. — Это же я, Чили. Почему ты отвергаешь меня?

Солнце с трудом встала на ноги. Её взгляд упорно избегал меня, будто она боялась показать, насколько сильно я её ранила. Не физически. Даже если бы я не схватила, а просто задела её там, это бы сломило её. Уничтожило.

— Прости, — выпалила я, будто могла словом предотвратить катастрофу. Которая только начиналась.

То, что по-настоящему пугало Чили, не исчезло так же быстро, как и боль. Эти пытливые взгляды, устремлённые на неё, назойливое перешёптывание, растерянность Виолы… Если бы её тело могло так же быстро решить ещё и другую проблему, созданную мной.

— Что с тобой? — повторяла Виола, хныча. Когда Чили пошла прочь, она посеменила следом. — Расскажи мне, прошу! Доверься! Дай мне утешить тебя!

Не знаю, сколько я сидела на земле, прежде чем Мята не появилась на месте преступления. Ученицы кинулись к ней, обступая.

— Ива набросилась на Чили и Виолу с кулаками! Она их избила и прогнала! — говорили наперебой свидетельницы. — Она пыталась отобрать у Чили косточку, потому что, наверняка, свою опять потеряла. Она ей и не нужна, всё равно никто не хочет с ней водиться.

Мята встала передо мной, не помогая подняться и не присаживаясь, как делала всегда, когда была на моей стороне.

— Что из этого правда?

— Я не хотела причинять ей боль! — Я разревелась, показывая ей свои руки. — Что мне теперь делать, наставница? Я не смею никого ими утешать и стирать слёзы. Она так кричала… Я никогда не слышала, чтобы кто-то так кричал. Я хуже мужчин! Я заставила плакать свою сестру!

Она медленно закрыла глаза, будто этими словами я причинила ей не меньше боли.

Наверное, Мята подозревала, что рукоприкладство спровоцировала не я. Но Чили — неприкосновенна, закон будет на её стороне в любом случае. Как бы наставница ни хотела превратить меня в Ясноликую отшельницу, моё обучение, похоже, закончится сегодня.

— Идём, — бросила она тихо, приняв какое-то решение. О суровом наказании, конечно. Потому что наказание, которое придумает для меня Метресса, будет намного суровее. Мяте нужно было доложить о том, что я уже получила по заслугам прежде, чем наша госпожа, разъярённая слезами дочери, придёт меня проучить.

Мы шли к лесу — к самому опасному месту Внешних и Внутренних миров. Ни пустыня Старцев, ни снега Калек не сравнятся с жестокостью этих гор. Пусть я сама не раз приходила сюда за хворостом, ягодами и травами, я никогда не забиралась вглубь, помня о кровожадных стражах, усмирить которых могут лишь техники Дев.

Мята заходила всё дальше, спускалась ниже, не сбавляя шага и не оборачиваясь на меня. Я спотыкалась, мои волосы цеплялись за ветки, к влажному лицу и рукам липла паутина… Но неизвестность терзала куда мучительнее, и, когда я подумала, что уже достаточно наказана, послышался шорох: из-за деревьев с изяществом, которая никак не вязалась с его жестокостью, вышел зверь.

Его мех был ослепительно белым, как и его клыки, которые он ощерил, увидев чужака.

Огромный!

Я замерла на месте, веря, что это отсрочит неизбежное с большим успехом, чем побег.