— Тебя! Я использовал тебя!

— Лучше бы ты показывал им свой член!

— Да? Он выглядит настолько впечатляюще?

Я насмешливо улыбнулась.

— Разве ты не должен заплатить мне, чтобы получить устраивающий тебя ответ? Ведь так ты обычно поступаешь с женщинами, перед которыми осмеливаешься раздеться?

Похоже, его это задело.

— Мы не будем говорить об этом в храме.

— В борделе ты тоже не хотел об этом говорить.

— Говорить — нет.

— Знаешь, это довольно интересно, как так получилось, что спасая меня и ища способ моего исцеления, ты забрёл в дом Утешений.

— Ты не видишь связи?

— Что бы ты там ни думал, я женщинами не интересуюсь, так что нет, не вижу.

— Зато я интересуюсь женщинами. Особенно одной. — Боги, боги, он даже не думал этого скрывать. — Я провёл с тобой наедине треть своей жизни. Мне плевать, как это прозвучит, но ни с одним человеком я не был так близок. Но при этом я ни разу не прикоснулся к тебе с намерением осквернить. Какие бы запреты я ни нарушал, свой главный я соблюдал исправно. Я не тронул тебя.

То, что казалось мне совершенно естественным, он выставлял подвигом.

Стоило задуматься. В другой раз.

— Не тронул? — переспросила я. — Вчера, когда я пыталась использовать свои техники, ты просто подошёл и подчинил их себе. Подчинил себе мою сущность.

— Не говори об этом так. — Он поёрзал. — Я же только что сказал, что не делал ничего подобного.

— Это техники Дев, а теперь — только мои. Ты понятия не имеешь, через что я прошла, чтобы их освоить. Эта сила достигается кое-чем большим, чем лапаньем женской груди.

— Я тебя не лапал.

— Держи свои руки подальше от моей груди и моих техник!

Он криво улыбнулся.

— Быть настолько зависимой от мужчины, так невыносимо для тебя?

Отбросив веер, я сорвала с него повязку и обхватила голову руками, заставляя смотреть в глаза. Хотя он бы и так не стал отворачиваться. И да, именно такое выражение лица должно было быть у него на протяжении всего нашего разговора.

— Отвечай мне! Я утратила память и способности, и это как-то связано между собой, а с тобой — особенно. Говори! Почему ты знаешь и умеешь больше меня то, что должна знать и уметь только я! Почему я не могу использовать техники сейчас, ведь они помогли мне сбежать от Датэ! Так? Я не помню вторжение, поэтому понятия не имею, как именно я спаслась! — Его чёрные глаза широко распахнулись, но в них невозможно было разглядеть ответы. — Неизвестность сводит меня с ума. Почему они все мертвы, а я жива? Я не была сильнейшей. Наоборот, я была худшей из Дев, потому что пришла в их мир наполовину слепой. Наполовину Калекой. Что если я решила стать предательницей? Что если именно я привела к ним Датэ? Ведь наш мир был надёжно скрыт, проникнуть в него мог лишь тот, кто уже однажды там побывал. А значит, врагам помогала одна из Дев. Да, она провела их, а сама трусливо сбежала, и теперь её все почитают, как героиню. Ясноликая госпожа. Метресса и последняя из клана.

Он смотрел мне прямо в глаза, спокойно, не опровергая это и не подтверждая.

— Ты так хочешь убить меня?

А?

Я посмотрела на свои руки. Они всё ещё были на его голове, не на шее, а даже если и так — моих сил не хватило бы, чтобы его задушить. Я не сразу поняла, что он имеет в виду мои слёзы.

Он тоже верил в то, что Девы показывают их только тем, кого собираются убить?

— Я просто плачу.

— Не плачь. — Он подался вперёд, повторяя шёпотом: — Не плачь…

Я оттолкнула его и отпрянула сама.

— Не смей! Можешь лапать мою грудь, но не вздумай дотрагиваться до моих слёз!

Растерянность в его взгляде сменилась злостью. Мои слова прозвучали для него так, будто я предпочитала насилие утешению. И я почему-то решила его в этом разубедить.

— Дело не в тебе. Таков наш закон. Моя единая погибла, никому не позволено утешать меня больше.

— Единая? — повторил Старец, и мои слёзы превратились в бесконечный поток, как и должно быть, но мне впервые захотелось его остановить, стереть, закрыть руками, спрятать. Плакать перед ним казалось даже хуже, чем быть просто раздетой.

— Ты всё равно не поймёшь.

— Конечно, куда мне, я же просто тупой мужчина, который никогда никого не терял.

— Не утешай меня!

— Это не утешение, а сарказм. Мужчины тоже страдают не меньше Дев, когда теряют своих женщин.

— Прежде чем найдут себе другую!

— Ну, кто-то так же как и вы распускает сопли, жалуется и впадает в крайности.

— Заткнись! Ты делаешь только хуже! Тебя бы никто не взял своей единой!

Он улыбнулся — слабо, но с безусловным чувством собственного превосходства.

— Я могу утешать иначе.

— Вот и радуйся. Тебе это понадобится, когда тебя приговорят к казни.

— Я не умру раньше Датэ, — заявил он спокойно, но твёрдо, будто решил это давным-давно, и его никто не смог в этом переубедить все эти десять лет, хотя пытались, и это были люди посильнее меня.

— Раньше? Нет, — согласилась я. — Вас должны казнить одновременно, как сообщников, коими вы и являетесь.

Вместо разъярённого крика Старец лишь утомлённо вздохнул.

— Хватит. Прекращай повторять это снова и снова. Ты только что сама сказала, что не помнишь вторжение Датэ. Как ты можешь нас сравнивать?

— Как я попала к тебе, я тоже не помню. И ты ещё пытаешься убедить меня в том, что за десять лет не сделал того, что сделал Датэ за день?

Он отвернулся, и мне пришлось снова держать его голову, заставляя смотреть в глаза. Наклонившись над ним, я собрала его волосы в кулак на затылке, стараясь быть жестокой настолько, насколько требовал этот допрос. Но мои руки не умели причинять боль, поэтому этот жест вызвал у мужчины не протест, а удивление. Удивление такое же сильное, как и у меня: его волосы были мягкими, полная противоположность колючести на лице. Сжав в пальцах пряди, я вспомнила, как прикасалась к другому зверю, чей мех был нежен, а когти — острее ножа. Абсолютный король среди хищников. Безумцы-охотники, что осмеливались сунуться на его территорию, сами становились добычей. Но если вдруг кому-то везло настолько, что он приносил трофей, ему и его семье был обеспечен вековой почёт. Из шкуры мифи делали императорские мантии, хотя это была просто жалкая пародия на власть. Ведь настоящую власть над ними могла получить только Дева.

Я смотрела в глаза этого зверя. И я подчинила его. И он носил на спине, а когда я засыпала, измученная, он забывал о собственных нуждах, храня мой покой.

— Продолжай, — нетерпеливо выдохнул мужчина, явно говоря не о допросе. Как будто тут могло продолжаться что-то ещё.

— Говоря, что не тронул, что ты имеешь в виду? — Меня было едва слышно. — Ведь ты тронул меня всеми возможными способами, кроме одного — того самого, которым не гнушался Датэ. Поэтому ты упорно повторяешь, что ты лучше него?

— Ты… ты что-то… вспомнила?

Я вздрогнула.

Я говорила не о себе. Просто предположила, что Датэ мог осквернить кого-то из сестёр, подражая первому Калеке. Это было в их духе… что-то вроде ритуала… ещё один способ показать полное доминирование над Девой. Над Метрессой… Да, он сделал это с нашей госпожой. Для такой паскудной цели ему нужна была женщина высокого ранга… или просто лучшая из нас. Кто-то вроде Чили… Он сделал это с Чили?

Теперь пришла очередь обхватывать руками свою голову.

Эта абсолютно голая, демонстрирующая всеми возможными способами, что не боится его, женщина держала его за волосы, требуя ответить, не насиловал ли он её. И Илаю было интересно: солги он, она бы решила отплатить ему той же монетой? Он был закован и так чертовски возбуждён, что возиться с ним долго не пришлось бы. Если близость с ней поставлялась только на таких условиях? Он согласен.

Но шутки в сторону.

Её испуганное, заплаканное лицо в тот момент, когда она догадалась, о чём именно он её спрашивал, убивало.

Датэ выбрал своей жертвой именно её — теперь это стало очевидным. Илай до последнего не хотел в это верить, хотя ещё когда слушал воплощённые в жизнь эротические фантазии Калеки, каким-то мистическим образом догадался, что речь идёт о ней. А потом, когда он снял первую защитную печать с ящика, реакция предводителя Калек подтвердила его опасения. Датэ не просто почувствовал Деву. Он почувствовал ту самую Деву — лучшую из них, которую он определил себе и которая от него сбежала.