Нет, Ирка совсем не злая. Она хорошая. Если Тане в последнее время и перепадала минутка ласки и участия, то только от нее.

– Танюш, я тебе блинчиков испекла. Как ты любишь. И какао могу сварить. Давай вставай. Так допоздна спать вредно.

Таня честно попыталась открыть глаза.

– Хорошо, – зевнула она и потянулась.

Ира улыбнулась и вышла из спальни. Пока девочка завтракала на кухне, Ира доубралась в квартире, рассказала о своей красавице-дочери, которая училась на втором курсе института на далекой Украине, попыталась выведать настроение Тани и ушла, пожурив напоследок, что девочка мало ест оставленные в холодильнике суп и мясо, а вместо этого налегает на разные чипсы, стрипсы и прочие неполезные …псы. Таня обещала загладить свою вину и схомячить свежеприготовленный рассольник, который только что сварила домработница. Они дружески попрощались, и девочка снова осталась одна.

Таня облегченно закрыла дверь на замок. Нет, Ира, конечно, мировая тетка и относится к Тане с теплотой и сочувствием, которого ей так не хватает в родной семье, но свобода есть свобода.

Девочка неторопливо дозавтракала, потом аккуратно протерла пятно от какао, которое невзначай пролилось на идеально пустую и блестящую столешницу, и выбросила бумажную салфетку в пустой пакет для мусора. Если бы дома была мать, Таня бы и не подумала этого делать, но ради Иры можно было чуть-чуть пошевелить пальчиком. В кухне, пустой и начищенной до блеска, было неуютно, и Таня снова вернулась к компу.

И снова день прошел как и предыдущий. Немного телевизора, потом початилась и снова засела за компьютер…

Нет, если я не возьму себя в руки, то Ира или кто-то другой так и найдет меня за компьютером, умершую от истощения, подумала Таня. Она с трудом оторвала себя от игры. В воздухе явственно прозвучало чмокание – это душа отрывала от компьютера накрепко приставшие присоски. Так, надо попить на ночь. Девочка распрямила затекшую спину.

Таня прошла на кухню и зажгла свет. Налила себе сок, уселась за барную стойку и чуть не сбила на пол кружку, неудачно попавшую под руку. Черт! Вот же Ирка! Забыла кружку на столешнице. Покосилась на незнакомую веселенькую кружечку и машинально поставила ее в мойку вместе со своей. Все! Теперь спать!

Девочка с трудом дотащилась до спальни, зашторила окна, в которые нагло заглядывал рассвет, сбросила одежду на пол и упала, уже на ходу проваливаясь в глухой сон.

– Стоп-стоп-стоп! Я не поняла. И зачем ты мне это рассказываешь?

Девочка скупо пересказала мне, чем она занималась в отсутствие родителей. Ничего особенного. Нормально. Я помню, как в моей юности семья тоже однажды свалила в деревню, и я к своему восторгу осталась одна в квартире.

…Лето. Жара. Мать оставила совсем мало денег, наказав на следующий день ехать к ним. Но редкий и потому необыкновенно ценный глоток свободы пьянил.

Деньги я потратила в первый же день, накупив на них разных фруктов на рынке, которые тут же и умяла. На оставшиеся крохи смогла купить только хлеб. В деревню ехать категорически не хотелось. А в квартире было пусто, можно было включить музыку и танцевать, не боясь, что кто-нибудь застукает в самый нелепый момент и отпустит уничижительный комментарий. На следующий день на мягких лапах подкрался голод и начал поскребывать коготком в желудке. После поисков в шкафах и в холодильнике я нашла: пакетики чая, сливочное масло и абрикосовое варенье. Через три дня я все-таки приехала на дачу, потому что диета из чая со сладкими бутербродами оказалась не такой заманчивой, как виделась вначале. Кстати, абрикосовое варенье не переношу на дух до сих пор…

Таня снова взглянула на меня испытывающе.

– Вы только сразу меня в дурку не гоните.

– Я же тебе сказала, что у меня не тот профиль. И сохранить в тайне все, что ты мне тут расскажешь, тоже обещаю.

Таня поежилась.

– Понимаете, Ксандра. Я когда на следующее утро… ну, днем, то есть, проснулась и пошла на кухню, то там снова эту гребаную чашку увидела.

– Где?

– Ну опять на столешнице этой гребаной.

– Подожди секундочку! И что в этом такого? Ну оставила чашку. Подумаешь!

– Да вы меня не слышите, что ли? – взрывается Таня.

Вот только хамить мне, девочка, не надо. Будь другая ситуация, я бы ей грубость, конечно, не простила, но подросток… Для них хамство и грубость – это броня. Сжимаю зубы.

– Можно спокойно объяснить, в чем дело?

– Да не было там этой чашки, не было! Понимаете?

– Нет, пока не уловила твою мысль до конца. Когда не было?

– Блин! Да говорю же вам! Я когда спать пошла, то эту чашку на столешнице увидела. Но я тогда совсем чумная была и не допетрила.

– Что?

– Да что не должна была там эта чашка дурацкая оказаться! Понимаете? Не должна была! Ира все чисто вымыла. Я еще утром, когда из кухни выходила, пятно от какао протерла. Так вот – столешница тогда была абсолютно голая, как задница у бабуина. Это маман такая у меня педантша. Все у нее по полочкам, по ящичкам разложено. На столешнице ничего не стоит и не лежит – не любит она этого. А я полусонная до этого не допетрила.

– То есть ты уверена, что чашку ни ты, ни домработница туда не ставили? Точно?

– Да точно, точно! Пусто там было! Я ела около компа. Не на кухне. А ночью эта чашка там оказалась.

– И куда ты ее дела?

– Кажется, в мойку поставила вместе со своей. Я же говорю: маман сдвинутая на аккуратности. Если оставить чашку на столе, то она сразу орать начинает. Я уже автоматически это делаю.

– Так, допустим. Это все?

– Да не все! – опять срывается в крик девочка.

Определенно надо будет ей пустырничка прописать. Скажу, что это травка отгоняет этих… ну, пусть будет … короче, потом придумаю.

– Я когда утром встала, – продолжила Таня, – и пришла на кухню, а там опять эта чашка стоит. Снова на столешнице. Как в прошлый раз.

Опаньки! Да, это тебе не тараканы к богатству или упавшая вилка к нежданной гостье. Тут чем-то посерьезней пахнет.

– Таня, давай успокойся. Хочешь, я тебе воды налью? Тебе с газом подойдет?

Кивает. В глазах страх. Руки сжимают ремешок сумки аж до побеления. Наливаю воды. Берет, а у самой руки так и трясутся. Смотрю на нее задумчиво. Или психопатка или…

– Прости за вопрос, а ты точно уверена, что чашки не было?

Смотрит на меня сердито, как солдат на вошь.

– Да я даже Ире позвонила, чтобы уточнить. Тоже сначала подумала, что это баг такой.

– И Ира?…

Качает головой. М-да, ситуация.

– И утром снова там стояла?

Кивает.

– А что за чашка такая?

– Да обычная, – пожимает плечами. – Я ее много лет не видела. Кажется, я из нее раньше пила, когда совсем маленькая была. Еще до школы. Она такая потешная, со слониками. Но край отколотый. Ее потом убрали куда-то, и я про нее забыла. Даже не думала, что маман сохранит.

– А чашку, извини, ты куда поставила?

– Убрала на самый верх шкафа. Спрятала.

– Ну хорошо, с чашкой мне понятно, – устало жмурю глаза, которые уже начали уставать, и передвигаю светильник, чтобы не светил прямо в лицо. – А кроме чашки что еще с тобой странного произошло в последнее время?

Таня передергивает плечами.

– Да много еще чего было. Вы ж не думаете, что я из-за кружки этой приперлась.

– Ну так расскажи.

– Во-первых, ко мне в последние дни как будто непруха привязалась.

– Поподробней, пожалуйста.

– Да чего там говорить! – опять начинает раздражаться Таня. – Говорю же – непруха! Деньги в магазине потеряла. С велосипеда слетела так, что еле по частям себя собрала. Телефон зазвонил. Я вдруг изо всех сил на передний тормоз нажала, а на задний нет. Вот с велосипеда ласточкой и полетела.

И Таня, задрав длинный рукав рубашки, демонстрирует содранный локоть.

– Во как! Это я об асфальт шандарахнулась. Рукой и головой. Летела красиво.