– Господин судья! Да будет в твоём сердце милость Амона! Да ниспошлёт он тебе счастливую старость! – громкий и неожиданный голос писца заставил Эли вздрогнуть.

Писец держал за руку невысокого мужчину с седой порослью на голове, одетого в плиссированную тунику с короткими рукавами.

– Жизнь, здоровье. Да проведёшь ты жизнь в радости и достигнешь почёта, – бесцветным голосом ответил вельможа и проследовал дальше, оставив писца смотреть ему задумчиво вослед.

Что это был вельможа, Эли догадался по его одеянию и сандалиям из хорошей кожи, по ровным и гладким ногтям на руках и ногах и аромату благовония, исходящего от него.

Мужчина почти прошёл мимо, но тут его взгляд упал на Эли. Мужчина остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. В его взгляде читалось удивление, сомнение и испуг одновременно.

Только сейчас Эли разглядел красные, опухшие глаза вельможи. Такие глаза бывают у тех, кто долго плачет. Но зачем господину плакать, когда у него есть такое красивое платье, кожаные сандалии и серебряный перстень с бирюзовым камнем на пальце.

– Ты кто? – шагнул он к мальчику.

Только тут Эли сообразил, что не стоит, как подобает, перед вельможей в почтительном глубоком поклоне, а всё ещё сидит на ступенях. Он соскочил и низко склонил голову.

– Покажи своё лицо, мальчик, я хочу посмотреть на тебя! – мужчина взял Эли за подбородок. – Как тебя зовут, откуда ты?!

– Эли. Меня зовут Эли, – зачастил Эли, испугавшись странного поведения незнакомца. – Я к дяде пришёл, его Махли зовут. Я из деревни, меня папа послал, ему кожа толстая на бич нужна, – залепетал он. – Я не один пришёл, со мной Горус, он – египтянин, честное слово! Я хабиру, а Горус – египтянин, – завертел головой Эли в надежде увидеть товарища.

Как назло, его нигде видно не было. На глазах Эли выступили слёзы.

– Не бойся, Эли, я не причиню тебе зла! – мужчина торопливо полез в сумку, достал оттуда мешочек из цветной кожи с красиво вышитым орнаментом. Трясущимися руками он развязал шнуровку, взял руку Эли за кисть и высыпал ему на ладонь горсть серебряных пластин. – Возьми, Эли, это тебе, – счастливо улыбался вельможа сквозь слёзы.

– Господин судья! В милости Амона-Ра, царя богов! Да ниспошлёт он тебе здоровье, да ниспошлёт он тебе жизнь! – раздался голос рядом.

Махли, невысокий широколобый мужчина с подведёнными сурьмой большими глазами, стоял возле них, склонив в почтении голову. Одет он был в короткий схенти, на поясе у него висела небольшая сумка. У его ног стояла корзина, накрытая тряпкой.

– Вот, мой дядя! Я же говорил! – Эли обрадовано показал на дядю.

– Махли, ты?! – как-то растерянно посмотрел судья на него. Через миг он опомнился, снова обратил свой взор на Эли. – Представляешь, Махли, я сына своего встретил! Помнишь, я тебе показывал его?

– Где, где ты его встретил?! – испуганно заозирался тот.

– Да вот же он, перед тобой! – вельможа взял Эли за тощее плечо и развернул лицом перед Махли. – Представляешь, я только что молил Осириса, хвала богу вечности! о встрече с сыном, и он смилостивился надо мной!

– Господин, не хочу тебя огорчать, но это – мой племянник, Эли, – вновь с почтением склонил голову перед египтянином Махли.

– Зачем ты хочешь разбить мне сердце, Махли. Я для тебя столько сделал, а ты… – В голосе египтянина послышалось осуждение. – Пусть, пусть, он твой племянник, но Всемогущий Осирис вселил душу Какемура в тело этого мальчика. Ты посмотри в его глаза! Разве ты не видишь, это – глаза моего сыночка? Ну, посмотри, посмотри внимательно, – подтолкнул он Эли к дяде.

Махли был в отчаянном положении. В его глазах Эли прочитал смятение: с одной стороны, дяде было жалко египтянина, и в то же время – он не мог ему солгать.

Египтянин внезапно пришёл в себя. Это видно было по его вдруг опавшим плечам, потускневшему взгляду. Опустив мешочек в сумку, он медленно побрёл прочь.

Эли растерялся: что ему делать с тем серебром, что приятно режет своими гранями его ладонь? Вроде, вельможа сам всучил пластины ему в руку, но…

Что стояло за этим «но», Эли не успел додумать, ноги сами понесли его за египтянином.

– Господин! – догнал вмиг постаревшего египтянина Эли. – Возьми это, – Он протянул горсть пластин на ладони.

Вельможа, сначала, непонимающе оглядел его, потом словно, вдруг проснувшись, опустился перед Эли на колено.

– Оставь серебро себе, мальчик, – с нежностью проговорил египтянин. – Взамен, дай мне слово, что когда-либо навестишь мой дом. Твой дядя знает, где меня найти. Обещаешь?

– Если папа отпустит…– неуверенно кивнул Эли.

– Отпустит, обязательно, отпустит. Приходите вместе…

– Жалко старика, – смотрел Махли вслед удаляющемуся судье. – Уже сколько лет сына нет, пора бы уж свыкнуться… ан нет. Покажи, сколько серебра он тебе вручил? – обернулся он к Эли.

Тот протянул ему ладонь, полную рубленых пластин.

– Не мало! – восхищённо покачал головой Махли. Он опустил серебро на самое дно корзины под бычью шкуру. – Отнеси домой, нигде не оставляй корзину без присмотра. Понял?

– Да.

– Где же твой друг, куда он запропастился? – оглядел дядя площадь.

Горус будто прочитал его мысли, выскочил из-за угла соседнего здания.

– Я тут недалеко был. Друга встретил, давно не виделись, – Горус старался избегать взгляда Махли. Он одной рукой вытер пот со лба, другой схватился за ручку корзины. – Тяжёлая!

– А как ты хотел?! Шкура-то – быка! Толстая и свежая! – хмыкнул удовлетворённо Махли. – Ничего, вдвоём донесёте. Я провожу вас за ворота…

– Горус, давай, отдохнём, – вытирая пот со лба, Эли опустился на утрамбованный песок дороги, как только показалась деревня.

– Тяжёлая, – выдохнул товарищ, присаживаясь рядом.

Полуденное солнце замерло над их головами. Звон стоял в ушах Эли. То ли от натуги, то ли от тишины, царившей вокруг.

– Горус, как так получилось, что твоего отца казнили? Он же египтянин, – отдышавшись, задал Эли вопрос, мучивший его с недавних пор.

Немного подумав, Горус неопределённо пожал плечами.

– Ну и что что египтянин? Мы тогда жили в деревне, близ Анх-Тауи13. Была засуха. Людям нечего было есть. Начались голодные бунты. Пришли военные. Деревенские стали обвинять, что это мой отец подбил всех. Отца казнили. А потом ещё несколько человек… Мы с мамой бросили всё, что у нас было, и на барке приплыли сюда.

Горус рассказывал свою историю обыденно, без эмоций словно, речь шла не о трагедии, постигшей его семью, а самом обыкновенном происшествии.

– Мы, некоторое время жили в городе, снимали комнату у торговца сувенирами. Но и оттуда пришлось уехать, торговца поймали на продаже золота из гробниц. Так мы и перебрались к вам в деревню…

Эли, словно, впервые видел перед собой Горуса. Надо же, его товарищ, оказывается, уже столько бед и лишений пережил, что иному взрослому человеку и не снилось…

– Ну, что, отдохнули? – поднялся с места Горус. – Пошли дальше?

– Подожди, я сейчас, – Эли полез в корзину.

Он достал из-под бычьей шкуры серебро, протянул товарищу.

– Возьми, Горус, это тебе. Я знаю, вы бедно живёте.

Горус во все глаза уставился на пригоршню пластин.

– Это что – серебро?! Ух, ты! Откуда у тебя столько?!

– Мне их какой-то странный дядя подарил.

Серебряные пластины с приятным звоном посыпались в пухлые ладони Горуса.

– Оставь их себе, что твои скажут? – смутился толстяк. – Или, давай, разделим пополам!

Они разложили монеты на две кучки прямо на земле, покрутили головами, куда бы их пристроить, положили обратно в корзину: две кучки – рядом…

***

Полуденное солнце медленно покатилось на запад. Под натиском освежающего ветра со стороны Великого моря жара начала отступать. Городская площадь постепенно наполнялась людьми. В печах загорелся огонь, в воздухе раздался аромат свежеиспечённых лепёшек, жареного мяса с добавками приправ.