Шуну вновь приложился к кружке.

«Вкусное вино, не оторваться…» – почувствовал он, как хмельной дурман пытается насильно прикрыть его веки.

Разбудили Шуну детские голоса.

Сначала из переулка послышался заливистый смех, следом показалась стая мальчишек.

В центре весёлой процессии Горус с ещё одним рослым подростком несли сияющего Зэева на плечах, двое других держали его ноги. Эли за их спинами нёс пышную пальмовую ветвь, размахивал ею как опахалом над головой Зэева.

«Ну, как на них сердиться?! Совсем ещё дети…» – улыбнулся в бороду Шуну.

Глава 2

На следующий день сразу после занятий Эли позвал Горуса к себе домой. Зэев увязался за ними.

Эли сдвинул в сторону плетённую из тростника калитку, пропустил друзей во двор.

– Мы пришли! – громко крикнул он.

Из жилища выбежали Гила и Нава, младшая сестра Зэева, обе – в лёгких светлых туниках. О чём-то весело перешёптываясь, прислонились к стене. Они, явно, готовились к приходу мальчишек: голову Гилы украшал венок из мелких голубых и сиреневых цветков, глаза – подведены сурьмой, у худенькой Навы на голове стожком высился пышный парик из овечьей шерсти, окрашенный в коричневый цвет.

Горус, как вкопанный, встал посреди двора, не сводя восторженных глаз с Гилы.

Зэев подскочил к Наве.

– Ты почему здесь? Иди домой… – прошипел он ей в лицо.

– Ты чего раскомандовался?! – обиженно надула губы та. – Я всё маме расскажу.

– Сними эту дрянь с головы, – схватил Зэев сестру за руку и потянул к своему двору.

Эли с Горусом растерянно переглянулись.

– Что тут у вас произошло? – показалась на пороге мать Эли с корзиной в руках.

– Зэев опять характер показывает, – обиженно насупилась Гила.

– Проходи в дом, Горус, покушаешь с нами вместе, – мать поставила плетёный короб, накрытый холщовой тряпкой, у стены. – Дяде тоже рыбы нажарила.

Эли заметил, как Горус и Гила, столкнувшись в проходе, обменялись смущёнными взглядами…

Сорок лет назад возникла крепость на берегу протоки, самого крайнего восточного рукава Хапи. Богатые залежи бирюзы и меди в горах Синая послужили первопричиной постройки города. Ещё: город являлся отправной точкой во время военных походов фараона на восток.

Старожилы помнили, как на этом месте, когда города ещё не было и в помине, после каждого половодья образовывалось озеро. Чтобы оградить этот участок пустыни от затопления, фараон распорядился насыпать дамбу вдоль русла реки. Возле дамбы довольно быстро выросли стены крепости высотой в десять локтей, следом, напротив восточных ворот построили храм богине истины и справедливости Маат, со всеми его пристройками и Залами.

Площадь для собраний перед храмом использовалась и как рынок. За храмовым комплексом разместились склады для хранения запасов зерна и овощей, у западных ворот – воинский лагерь: с жилищами для воинов и конюшней.

Для снабжения города водой вокруг его стен и под ними прорыли каналы, проложили по их дну желоба из обожжённой глины. Снаружи, к стенам крепости прилепились мастерские, хижины ремесленников, сады и огороды.

Следуя поговорке: «Где камыш – там и утки», в город съехались чиновники, вельможи и жрецы. Рядом с ремесленным кварталом выросли особняки. Безжизненные песчаные просторы вокруг протоки зазеленели полями пшеницы и ячменя.

Как свет не обходится без тьмы, так и жизнь неизменно соседствует со смертью – на западном берегу протоки появилось первое захоронение, второе… Возник Город мёртвых, со всеми его сопутствующими составляющими: с низкими глинобитными домиками-склепами, каменными надгробиями, «святыми домами», в которых бальзамировали умерших людей и животных.

Эли и Горус сидели на каменных ступенях храма богини Маат, ждали, когда вернётся Махли. Он забрал у них корзину и, прежде чем удалиться в сторону подсобных помещений храма, велел им дожидаться его возвращения тут, никуда не отлучаться.

В двух шагах от мальчишек скрестил ноги на циновке писец, мужчина средних лет в набедренной повязке, платок скрывал его голову и плечи от палящих лучей солнца. Крохотным ножичком он правил конец тростниковой палочки. На низком столике перед ним лежали принадлежности для письма: глиняная чашечка с водой, деревянный пенал с углублениями для красок и скребок для соскабливания неверно написанного.

Вот, к нему подошёл молодой египтянин в схенти и с сумкой через плечо. Его трёхлетний сын плохо спал всю ночью и теперь капризничал. Не мог бы писец написать заклинание? Сам-то он – безграмотный. Писец подбоченился: как не смочь – за шат11серебра он постарается. Мальчишки вытянули шеи в попытке рассмотреть, что же там писец выводит краской из сажи на небольшом, с ладонь величиной, куске папируса. С придыханием они наблюдали за тем, как тот умело регулировал толщину знаков, наклоняя под разным углом палочку. Закончив, писец подержал записку на ладонях, подул на неё и отдал просителю. Плата – серебряная пластинка с ноготь величиной перекочевала из рук просителя в небольшую глиняную шкатулку под столом.

Эли с Горусом восхищённо переглянулись. И тут позади раздалось:

– Горус, ты?! – долговязый паренёк в застиранном схенти удивлённо смотрел на Горуса узкими глазами.

– Цафнат! – вскочил на ноги Горус.

Эли встал рядом.

Египтяне поприветствовали друг друга, как это делали взрослые: обхватив правое предплечье товарища, потерлись щеками.

– А это кто? – долговязый словно из лука стрельнул в Эли недоуменный взгляд.

– Друг мой, Эли!

– С каких пор «черноголовые» стали твоими друзьями? – Цафнат с презрением обернулся к Горусу.

– Не забывай, я живу среди хабиру, – толстяк обиженно надул губы.

– Понятно, – Цафнат тут же потерял к Эли всяческий интерес, потянул Горуса за колонны. – Хоть бы передал кому, где тебя искать. Столько дел без тебя сорвалось…

Эли опустился на ступени.

Писца окружили просители, наблюдать за его работой мальчишке не представлялось возможным, тогда он обратил своё внимание на то, что творилось вокруг.

У тяжёлых ворот из дерева, обитых медными полосами, не спеша прохаживались два темнокожих стражника-меджая12 в кожаных наплечниках и фартуках красного цвета поверх светлой накидки. В руках у каждого – по копью, на поясе висели мечи в ножнах. Они о чём-то лениво переговаривались, изредка бросая взгляды на редких прохожих.

Под высокой оборонительной стеной, украшенной изображениями пальмовых листьев и цветов лотоса, в тени навесов из широких полос ткани скучали торговцы в ожидании послеполуденных посетителей. На столах у них кучками лежали огурцы, виноград, финики, всевозможная зелень. Изредка продавцы окунали пальцы в горшок с водой и брызгали на товар, придавали ему свежий вид. Столяры, медники и горшечники сидели прямо на земле, разложив свои изделия на плетеных ковриках. Обувщик, обвесив всего себя сандалиями из тростника, кожи, коры пробкового дерева, прохаживался туда-сюда по рынку в поисках хотя бы собеседника. Перекинувшись несколькими фразами с одним торговцем, он шёл к соседнему навесу, но и там надолго не задерживался, направлялся к следующему. Несколько мужчин разных возрастов сидели на корточках возле шатра брадобрея и о чём-то спорили. Хозяин шатра, высокий египтянин в прямой длинной юбке ниже колен, ловко орудовал бритвой над головой полного мужчины, изредка протирая лезвие об полотенце на плече. Закончив со стрижкой, он взял со столика одну из глиняных баночек, дал понюхать её содержимое клиенту. Тот утвердительно кивнул массивным подбородком, после чего брадобрей умастил его лысину благовонием. Возле сложенных пирамидой арбузов несколько мальчишек увлечённо играли в кости. Они кидали бараньи бабки на землю и считали, у кого, сколько очков выпало…