От скуки Элевен роется в своей памяти, пытается систематизировать и подогнать события под определенную хронологию. В какой-то момент она растеряла эти базовые свойства мозга, и ей приходится делать это самой по кусочкам: выставлять обрывки воспоминаний по полочкам, как в личной библиотеке. Она хочет вернуть себе здравый рассудок — хотя бы пока Генри тут нет.

Да, пожалуй, в голову ей приходит одно воспоминание, возможно самое главное. Тогда, когда все пошло не туда, самое начало:

Джейн скрючивается, что сожженная заживо, глаза у нее закатываются к богу — вверх, и изо рта бежит кровь с пенной слюной: отчего она не знает, внутреннее кровотечение или выбитые зубы. Какая к черту разница - она в любом случае умирает, и Генри точно не собирается ей помогать. Он - виновник торжества, он со злости и обиды разбил ей голову, довел по черепно-мозговой травмы, он уперся ей пульсирующим щупальцем в живот, протыкая какой-то набитый воздухом и сосудами орган, кишку или что-то еще с этим противным булькающим звуком. Он сломал ей ведущую руку — выломал, блять, полностью: раздробил кусок кости в пыль, остальную часть вытащил словно кролика из шляпы, наружу, разрывая кожу и мышечную ткань.

Она загибается на стылой земле, кровушка веревочкой, канатом, струится из ее тела — и, честно, в этом не было ничего плохого: жить ей больше было не за чем, однако на грани смерти человек о таком не задумывается, потому что отключается разум и включается бессознательное: то, что ты никак не можешь контролировать.

И она выла, шипела и плакала, пока маленький дьявол - уже большой Бог, наблюдал за ней и ее реакциями с малочитаемым выражением лица.

В ее голове — фейерверки: разноцветные и громкие, как артиллерия, и голова раскалывается басовитыми пульсациями, и боль во всем теле такая, что Джейн завидовала мертвым, парадоксально желая жить.

Векна ждет терпеливо. Это будет его главной проверкой для Джейн и по сути только она решит, как пойдут дальше его с ней отношения. В его сердце еще тлела обида на нее, но сейчас Эл была такой жалкой, так неконкурентноспособной, что, возможно, убивать ее не было смысла. Он уже достаточно отомстил ей.

Слабым в его новом мире места нет. Он никогда не считал Джейн слабой, но это было субъективно, а нынешний тест — самый что ни на есть объективный, и отталкиваться он будет от него, как бы сильно сердце не давило щемящей жалостью от вида ее уродливых мучений.

Джейн теряет сознание. Но она еще жива — ее сердце бьется и мозг работает, и дыхание, пусть и слабое, обжигает пальцы стоящего перед ней на коленях Генри.

Он хмурится - знает, что долго она не протянет без помощи. Но технически, она прошла его тест, да? Нужно быть обладать чертовски сильным духом и телом, что с такими ранами протянуть дольше нескольких часов. А она -справилась, и у нее даже были шансы прожить еще несколько какое-то время.

Векна принимает решение — может и глупое, но ему сейчас это нужно больше всего. Оставляет ее в живых.

Он выхаживает ее долго. По меркам старого мира как минимум несколько месяцев - все это время она находится в состоянии полусмерти, ее сознание сумрачно невнятно. Эл ничего не видит и не понимает вокруг — молчит и лишь изредка мычит что-то малопонятное.

— Ты справишься, Элевен, я знаю. Обязательно справишься. — Первый гладит девушку по уже слегка отросшим кудрям, говорит в пустоту: она его не слышит, а если слышит, то не понимает. Делает это для собственного успокоения. — Ты же такая сильная…

В любом случае, это его мир. Он новый король, и только ему решать, кто тут умрет, а кто выживет. Его юная королева Элевен выжить просто обязана — и он об этом позаботиться.

В настоящем Джейн жмурится и закрывает глаза запястьем здоровой руки. Ее ведущая так до конца и не восстановилась: кость еле-еле срослась, но плохо и криво. Боли, к ее счастью, не было, но полноценный контроль над правой рукой у Элевен отсутствовал, и лишний раз она старалась ее не тревожить.

Лучше бы она в тот день умерла — это и дураку понятно. Все было кончено еще тогда, но судьба и лично Генри решили над ней поиздеваться. Теперь, конечно, ничего не исправишь. Она может только верить и надеяться на то, что Генри соизволит закончить ее мучения. Он удивительным образом совмещал в себе излишнее спокойствие и вспыльчивость — если у нее получится сыграть на последнем…

— Как ты тут без меня, мой маленький беззубый волчонок? Скучаешь, м?

Джейн дергается и мигом принимает оборонительную позицию: прижимается спиной к стене и подтягивает к себе коленки. Она старается не смотреть на Векну и даже о нем не думать. Пошел он к черту.

Генри, привыкший к такому отношению, садится рядом и кладет руку Элевен на плечо.

Девушка упирается глазами в пол и вся сжимается. Тон у мужчины был странный, и у нее было предчувствие, что сегодня он, может, задумал что-то не хорошее. Еще хуже, чем обычно.

Первый терпеливо молчал, позволяя Элевен жаться от звуков его хриплого глубокого дыхания. Он ждал ответа — хоть одного слова с ее стороны, но не дождался. Впрочем, ничего нового.

— Не хочешь немного прогуляться?

Элевен недоверчиво заглядывает в лицо Генри — он мигом цепляет на себя улыбку и делает самый любящий взгляд, который только может.

На самом деле, Эл так давно не выходила из этого затхлого фиктивного помещения, что его предложение звучало в целом достаточно заманчиво.

С другой стороны, у нее еще оставалась гордость — всего щепотка, но тем не менее, и ей ужасно не хотелось позориться: соглашаться, как будто она его принимает.

Иногда ее словесное «да, хочу» не требовалась — Генри был уверен, что понимает все по ее выражению лица. Он высокомерно считал, что знает «в» и «о» Элевен все, что только может. Читает её. Потому он хватает ее за локоть, восприняв невербальные жесты за согласие, и тянет за собой.

Мужчина вытягивает ее на улицу. Вернее, то что ей должно быть: это место мало того, что бессмысленное, так еще и абсолютно нелогичное. У Генри мозг работает совсем иначе, нежели у других людей, и это отражается на его личном, собственническом мире. Сейчас, когда сознание Элевен не заволочено густой сигаретной дымкой, она может даже рассмотреть обстановку с каким-никаким понимаем. У нее рябит в глазах — здесь то ли ночь, то ли день, потому что бардовый свет с черного, затянутое псевдо-тучами неба, постоянно освещает вообще все пространство, проблема лишь в том, что он словно двойной: и излишней тусклый, и излишне яркий. Это всего лишь одна из множеств странностей, которые Джейн замечает. У девушки словно случился инсульт, и картинка в глазах расслаивается, накладывается друг на друга, рябит.

Генри заботливо держит ее за руку и настойчиво тянет за собой — ее ноги еле плетутся за его широким шагом. Иногда он останавливается, встает ей за спину и кладет обе руки на ее плечи, что-то рассказывая и объясняя. Очередной бред. Она слушает вполуха — просто наслаждается… или пытается, относительной свободой. Сидеть вечно, как птица в клетке, в четырех стенах надоедает. Тут, конечно, отвратительно: несет гнильем и человечьей требухой, везде какая-то непонятная дымка и пепел, будто рядом горит миллион сотен тысяч гектаров леса. И повсюду то ли щупальца, то ли обрубки, пульсирующие, рваные и мокрые, как лианы или плющ расстилающиеся и на земле, и на стенах зданий. И все такое скворчащие, жирное — точь в точь сало на сковороде.

— Это теперь наш общий мир, — Первый говорит, усевшись вместе с ней на пепельную землю аккурат возле библиотеки Хоукинса. Почему именно это место, интересно.

Эл, бесцельно зарывавшаяся пальцами в землю, поднимает на него свой взгляд. Она выглядит несчастной, такой же, как и обычно. Ей охота сказать: «мне и даром это не нужно», но это бесполезно. Поэтому она просто игнорирует, снова уткнувшись глазами в пол.

— Ты счастлива, Элевен? — он спрашивает таким голосом, будто действительно не понимает, что не так с этим вопросом.

Эл теряется от такой наглости. Она чувствует, как ее кровь начинает закипать.