— Элевен, постарайся успокоиться и посмотри на меня.

Да иди ты, блять.

Не получилось. Она не отреагировала, погрузившись в свою панику с головой. Как же с ней все сложно…

Тогда он решает, что больше ничего ей не скажет — будет действовать. В словах нет смысла, если их не подкреплять поступками.

Кладет руки по обе стороны от бедер Джейн. Снова смотрит в ее лицо — ничего нового. Ладно, идем дальше. Поднимается к животу, осторожно лезет под кофту, пальцами прислушался к ее реакциями. Девушка дрожит так, как будто у нее была овечья вертячка. Кошмар. Генри старается не думать об этом. Всё еще впереди — у него еще есть шанс.

Не медлит — в прелюдиях смысла не было, Джейн слишком сильно истерила. Кое-как расстегивает заклинивший замочек ее затасканных и грязных джинсов. Возможно, ему стоит разобраться с ее одеждой — постирать или что-то вроде. Позже.

Тянет вниз штаны сразу вместе с бельем, потому что времени нет. Ощущает, как она сильнее начинает извиваться и дергаться.

— Расслабься, — Генри сказал, вперив свой внимательный взгляд на женскую лобковую костью, обращаясь то ли к Эл, то ли к самому себе, стоя на коленях пред лежащей девушкой

Инерция — и два его пальца осторожно погружаются меж половых губ. Элевен усиленно не дается, Генри тесно, и он не может пойти глубже. Приходится использовать еще пару щупалец, чтобы они помогли ему раздвинуть ей ноги.

Первый думает, как ему будет лучше это сделать. Облизывается то ли похотливо, то ли нервно.

В итоге наклоняется — крайне медленно, прямо к ней «туда», думая о том, как же это, черт возьми, грязно и странно. В нос бьет странный запах, Генри даже дергается с непривычки, малость тушуется. С другой стороны, он приятен где-то на том глубоком уровне сознания, который человек не может в полной мере понять.

Когда он жмется губами к девичьему лобку, Элевен на удивление замирает. Она шокирована — и ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание. Однако Генри считает, что это хороший знак и, постаравшись успокоить дрожь в локтях, на которые опирается, выкатывает трясущийся язык и проводит им, еле-еле, по ее волосяному покрову, кончиком задевая чувствительную кожу.

Сразу же опускается уже к влагалищу, стараясь не думать о том, насколько это все странно, повторяет ту же схему, но уже в другом месте: сначала «целует» что-то слабо-влажное и складчатое, а потом языком уже касается, в этот раз увереннее и дольше, чтобы дать Джейн в полной мере прочувствовать.

Первый слышит, как она выдыхает с чем-то, похожим на наслаждение сверху, и это его главная мотивация продолжать. Он изучает губами ее анатомию, слабо пытаясь соотнести свои книжные знания с происходящим сейчас. Проводит по внутренней части ее половых губ языком, натыкается на вход во влагалище и, неуверенно, слабо сует туда язык. Элевен дергается — натурально, как сокращаются мышцы у умирающего животного, и слабо мычит. Она пытается сомкнуть ноги — но щупальца держат крепко, не позволяют.

У нее в ушах гул, а между ног Генри, и у нее там же, внизу, просто горит. Пожар, который она не может потушить. У нее все тело тянет аж до какой-то изнуряющей боли, и она не знает, что происходит сейчас ни с ней, ни с ее чувствами. Что-то такое у нее было, когда она целовалась с Майком — но это были просто детские игры, которые ни к чему не приводили, а этот сладкий мандраж потом прекращался сам по себе, но сейчас… Она запутывается и только мычит, не подозревая, как сильно этим подогревает желание Генри продолжать.

Генри очень нравятся ее реакции. Она еще никогда не была с ним… такой. Именно что такой, и ему приятно, как мужчине.

И он целует ее снизу, языком, уже не стесняясь, лижет ее промежность, все до единой складки, проникает им же внутрь влагалища. Он ощущает себя собакой, только без шершавого языка.

Делает один шаг выше, натыкается, не слишком это обрабатывая, на слабо-возбужденную головку клитора, и опирается на нее всем площадью языка.

Элевен стонет — это просто пиздец. Ее первый настоящий стон, который она щедро подарила Генри, громкий и пронзительный, потому что внизу ее, да, будто ударили током. Как ошейники Папы, но только внизу. Это вообще нормально? Она не знает, и знать не хочет, потому что она, абсолютно перестав колебаться, понимает, как это приятно. Впервые за все время тут ей хорошо — относительно, но хорошо, очень-очень хорошо, и пусть она и понимает, что это неправильно, она не может нормально и здраво реагировать, когда он делает с ней что-то внизу.

Генри понимает, что нашел ее главную точку. И, конечно, не церемонясь, решает концентрироваться только на ней. Это совсем ломает бедняжку Джейн. Она рыдает и стонет, стонет и рыдает, чередует и что-то тараторит. Генри не понимает, не слышит, потому что он занят: занят ей, ее странным вкусом, запахом, и излишне приятными реакциями. О да, это его девочка — пусть продолжает, хотя, может, не так громко, иначе он кончит себе в штаны.

Эл мокнет — по сравнению с тем, что было в начале, это как если бы в пустыне пошел ливень. Что-то такое с кисловатым вкусом — хотя, ничего удивительного: душ она последний раз принимала давненько. Генри это совсем не волновало, и он мазохистом наслаждался.

С любопытством, отлипнув от вагины буквально на секунду, пальцами тянется туда же. Гладит ее, легонько, ласкает по нежной коже промежности, и снова липнет к ней языком. Он абсолютно деликатен и соблюдает определенный, не слишком выверенный, но темп. Его движения — умеренные, и он языком проводит по головке клитора вверх-вниз или кругами, то надавливает на него сдержано. Периодически дает Эл отдохнуть — переключается языком в другую точку, может выше, может ниже: потому что Элевен иногда кричит излишне громко, и это не похоже на стоны удовольствия, скорее показывая, что ей больно. Он не хотел делать ей больно. Продолжает трогать ее там же пальцами — не очень последовательно, случайно, иногда запуская их внутрь ее влагалища: не слишком глубоко, хотя смазки было так много, что он легко мог погрузить сразу два полностью.

Она что-то воет и, кажется, говорит. Генри не слушает: у него звенит в ушах, и он полностью увлечен необычной оральной практикой. Обращает внимание только на ее стоны, которые, как по команде заставляют его член дергаться с каждым своим проявлением.

Последний раз Генри чувствовал себя так хорошо, когда… ему даже вспомнить трудно.

Он уже совсем теряет здравомыслие, и просто делает то, что должен механически, как заведенная игрушка. Вылизывает и вылизывает, и там, и тут, и сверху, и снизу — трогает ее, пачкает слюной, наслаждается ее стонами и горячими выдохами, ее влажностью и легкой периодической пульсацией клитора. Заставляет бедную девушку ощущать себя между жизнью, и смертью, между позором и между удовольствием.

Джейн трудно сказать, сколько проходит времени. Достаточно — уже так много, что у нее начали затекать ноги, все еще крепко сжатые дьявольскими влажными отростками.

Потом ее будто окатило холодной водой, хлыстанули по спине нагайкой и одновременно ударили током. Она кривит лицо: сжимает челюсть, боится, что сейчас откусит себе язык. Щурится некрасиво, открывает рот, но не издает ни звука. Ей сводит ноги и она слабо чувствует, как сокращаются мышцы у нее внизу. Всего несколько секунд — около десяти, может, но это было… Удивительно. Необычно. Чертовски хорошо. Истинное блаженство: эйфория, которую она никогда до этого не испытывала.

Генри не отлипает от нее: он, очевидно, не знает, что ее уже размазало по кровати густой и липкой пастой.

Шлейф оргазма рассеивается довольно быстро, и Элевен просто лежит с открытым ртом, вперив глаза в потолок, пытаясь понять, что только что произошло. От его касаний внизу ей теперь становится неприятно; больно, и они не дают возможности сконцентрироваться на собственных неясных мыслях.

— Перестань… Генри. — она звучит слишком тихо для него.

Приходится набирать в легкие побольше воздуха и позориться снова:

— Генри, пожалуйста, хватит. — уже громче и он, кажется, обращает внимание, потому что его активность меж ее ног падает.