Эл была готова дать Векне шанс на теоретическое искупление тогда, когда этот мир еще не был перекроен самым уродливым образом, — дать шанс Генри, потому что в ее сердце все еще теплились нежные чувства к его персоне. Он был ее первым другом, она когда-то искренне его любила или, как минимум, уважала, и он действительно многое для нее сделал.

Но он не воспользовался шансом — он убил и уничтожил все и всех, чем она дорожила, и больше он для нее не “Генри”, и даже не “Первый”. Он “Векна”, и даже этого звания он достоин лишь смутно.

Сейчас Джейн отчетливо понимает, что Генри уклоняется от ответа. Он делает это, по мнению Эл, потому что сам до конца не понимает, зачем сохранил ей жизнь. Если и понимает, то расплывчато. Но ему, естественно, не хочется выглядеть таким потерянным и непоследовательным в глазах Элевен, потому он старательно делает вид, что у него на нее есть какие-то четкие планы. Очевидно, что нет. Он просто забавляется, развлекается и путается в собственных мыслях, ведет себя самым инфантильным образом, на который только способен человек.

А еще злится и нервничает — прямо сейчас. Его Элевен слишком многое о себе возомнила.

И Первому нужно было поставить ее на место. Но он не хотел бить или кричать на нее — тогда у него вообще не останется шансов в будущем привязать ее к себе крепким морским узлом.

Одним выстрелом нужно убить двух крольчат. Одним взмахом руки уничтожить целый мир.

Мужчина копошится в коре своего головного мозга — словно действительно наяву рыщет там длинными пальцами, перемешивает как суп, ищет оптимальное решение.

И, о, кое-что наконец озаряет его по лбу железным якорем. Он задумывается о том, насколько это вообще адекватно и уместно в их ситуации — недолго, потому что его мысли перемещаются из головы в паховую область, а там думать довольно затруднительно. Будет смотреть по ситуации.

— Тебе больше нечего мне сказать, моя дорогая Элевен? — Генри резко меняется в лице и подозрительно лебезит.

Джейн хмурится и смело заглядывает ему в глаза — что-то не так, но она не понимает что. И просто забавно фыркает в конце концов, ах, его маленький милый лисенок.

— Да. Нам не о чем с тобой говорить, Генри. — делает акцент на его имени.

Но Генри только лукаво ухмыляется — и что тут веселого?

А потом кладет ладонь ей на колено. Джейн напрягается и встречается с мужчиной взглядом — он все еще топорщит непонятную улыбку, и Эл лихорадочно разыскивает его мотивы в голубых глазах, отблескивающих артериально-красным, как и всё здесь.

— Неужели? Как скажешь.

Его реакции нечитаемы. Элевен думала, что знает о нем достаточно, чтобы предугадать большую часть его дальнейший действий. Но сейчас, возможно, исключение, ибо такая резкая смена и тона, и настроения, и всего-всего, не только не вписывается в характер самого Генри, но и вообще противоречит конъюнктуре человеческих отношений. Справедливости ради, Генри всегда было далеко до нормального и обычного человека.

— Ты что, нервничаешь, Элевен? Успокойся, — он гладит ее по колену и, кажется, с каждой секундой сокращает меж ними двумя дистанцию. — Я не сделаю ничего плохого.

Тогда Джейн пытается отодвинуться и избежать доводящих до трясучки касаний, но Векна ловко отражает ее движения — если она делает шаг назад, он делает шаг вперед.

— Что ты делаешь? — Эл ломается, и у нее садится голос. Она знает, что нужно делать, когда тебя хотят ударить: защищаться, бить в ответ. Но не знает, что делать когда тебя хотят… Хотят что? Просто хотят.

— Думаю, нам обоим сейчас это нужно. — Генри уже настолько близко, что Элевен слышит, как бьется его сердце возле ее уха.

— Что «это»? — у нее боязливо дрожит голос.

— Любовь. — на языке у Генри становится едко после того, как он произносит это слово. Чересчур приторно.

— А?

— Секс. — мужчина кривится в усмешке. Было в его душе что-то романтическое, от чего ему не хотелось раскрывать Эл свои планы в лоб, но до Элевен метафоры всегда доходят плохо.

Она мрачнеет. Рука Генри уже на ее бедре — господи, хорошо, что она в джинсах. Хотя его касания все равно отчетливо шкварчат на коже даже через плотную ткань.

— Я не понимаю… — это чистая правда. Если Джейн и слышала где-нибудь это остро-звучащее на языке забавное слово, то явно не вдавалась в подробности значения.

Генри останавливает свои интимные поглаживания и слегка впадает в ступор. Насколько ему известно, Элевен сейчас шестнадцать. Это не слишком много, но разве девушки в ее возрасте уже не увлекаются подобным? Учитывая, что у нее были отношения с мальчишкой-Уиллером… В любом случае, у него нет времени на объяснения — это скучно, он покажет ей на практике, если она действительно не знает, а не пытается его одурачить, чтобы казаться невинной овечкой. Ох, женщины.

— Просто доверься и повторяй за мной, ладно?

Она машет головой. Что он вообще о себе возомнил? С чего решил, что она будет играть с ним?

— Я не собираюсь эт-… — он не позволяет ей сказать то, что ему бы не понравилось: целует в губы быстро и непринужденно, заглушает ее животный, зреющий в глотке, визг.

Кажется, давние страхи Элевен подтвердились. Первый сделал это снова — и не собирался сегодня останавливаться, как в прошлый раз.

Генри честно пытается сделать так, чтобы им обоим было хорошо: у него поцелуи глубокие, но нежные, и он дает Джейн достаточно времени, чтобы подышать и успокоиться, перед тем, как снова сталкиваться с ней ртами. Гладит ее, надавливая, по бедрам, кончиками пальцев иногда еле лезет под кофту, подталкивает ее вперед так, чтобы она упала спиной на кровать. Сверху ему будет лучше всего, но Элевен держит защиту и отчаянно пытается выкрутиться из его ласкового марафона.

У нее в голове центрифуга — ее кружит, что на лопасти вентилятора, а еще чертовски тошнит. Сегодня он серьезней, чем когда-либо, и в этом определенно есть ее вина. Может, наивно было злить Векну и надеется, что он накажет ее тривиальным образом. Сейчас он мог делать с ней всё — подобную грязь в том числе. Разве что, она не думала, что это в его характере.

— Перестань ломаться, Элевен, — Первый старается звучать не слишком злостно, — И тогда нам обоим будет очень-очень хорошо.

В этом месте и рядом с ним ей никогда хорошо не будет.

Потому она вертит головой и воет ему в рот, царапает его через рубашку обкусанными ногтями и рычит, дергается.

Наконец, ее усилия к чему-то и приводят.

Генри цокает языком и отстраняется, и выглядит он, на самом деле, крайне разочарованно.

— Ну почему ты всегда такая упертая, — он хватает Джейн за запястья с силой, и она слышит, как стены этого места начинают отклеиваться, буквально таять, открываются перед чем-то с хрустящим звуком папиросной бумаги. — Тогда придется по-плохому. Не вини меня за то, что сейчас произойдет.

Руки Эл тесно скручивает двумя, а может и не двумя, липкими, бурлящими и слизистыми щупальцами. Она так давно с ними не сталкивалась, что ей по вискам ударило древними воспоминаниями, — блять, одними из самых плохих, которые у нее имелись.

Джейн бесцельно дергается — нет, смысла мало. Даже если бы у нее были способности, вряд ли бы она смогла так легко от них отделаться.

Ей оставалось только тяжело дышать и плакать, откровенно рыдать, глупо открыв рот, и цепляться бегающими, залитыми слезами глазами за комнату в попытках отвлечься и успокоиться.

Генри не хотел такого исхода. Это вообще было унизительно и неправильно — он поступал как мудак. Не то чтобы ему стало совестно, просто мерзко от самого себя, вроде тогда, когда начинаешь говорить Элевен сахарные вещи или тогда, когда принимаешь импульсивные и глупые решения.

Поэтому он решил, что будет с ней самым ласковым, самым сладким и приятным мужчиной, каким только может. Он также решил, что сегодня целиком очередь Элевен получить удовольствие — а он обойдется.

Какой женщине подобное не понравится? Даже если и происходит это силой. Не важно.