— Жаль, что ты этого не оценила.

Генри наклоняется, опирается на локти, сверху — еще сантиметр, и он сможет прижаться к ее губам в масленом поцелуе. Но он ничего не делает, и Джейн наконец совершает хоть что-то за все время, что она в этом тухлом месте — плюет ему в лицо. Генри отскакивает мигом, ему нужно время, что понять, что произошло. Элевен покорно ждет своего наказания — искренне надеется, чтобы оно было последним и крайним: чтобы он задушил ее, проклял ее, выгрыз ее трахею зубами — все что угодно, только больше ни секунды рядом с ним.

Однако, Векна лишь скалиться — вытирает рукавом свое смазливое личико—

— Зачем ты это сделала?

Его вопрос — очевидный, но Элевен теряется. Молчит. Это не та реакция, которую она ждала.

— Попробую угадать: хочешь, чтобы я тебя «убил»?

Мужская рука ложится на горло Эл — он надавливает, с нажимом, не шутя, и Джейн готова благодарить Бога. Ей больно и не хватает воздуха — она давится, но это все равно лучшее, что с ней происходило за последнее время.

— Я мог бы, знаешь. Твое поведение отвратительно.

Он отпускает резко, опять наклоняется к Элевен и губами льнет к ее скуле.

— Но я не буду.

Это бессмыслица — и Джейн готова поверить, что у нее начались галлюцинации. Она не знает, как работает мозг Генри, и что в его пустой голове окромя крови, высокомерия и ненависти.

Он ложится на нее всем весом, выдыхает в ее лицо расстроенно. Джейн тяжело — Первый выглядит худым, но рост делает свое тело, и у нее ощущение, что на нее положили сломанный рояль.

На долго его не хватает — и он молча переворачивается, ложится на бок и мажет Эл своими крепкими объятиями.

— Знаешь почему?

Она не знает, и ей не интересно. Генри снова читает ее мысли.

— Я тоже не знаю.

Он звучит так странно жалко, что Джейн даже кажется, будто рядом с ней и не Генри, а кто-то иной. Это было бы не так плохо, кстати. Но это он — и Джейн уверена, что это он, потому что только он может так сильно желать с ней такой тесной близости; только он жмется целомудренно к ее щекам дрожащими губами; только он тянет ее на себя, как будто думает, что она может куда-то убежать; только он заливает ей в мозг нелепый и непонятный бред. И это только он, потому что других здесь не осталось.

Первый соврал Джейн. Это пришло не сразу, и он потратил действительно много времени, чтобы это осознать и принять. Хотя, до сих пор немного не уверен в том, что это правильный вывод.

Генри оставил Эл в живых, потому что влюблен. Он ласков с ней, потому что влюблен. Нежен и спокоен, потому что влюблен. И игрив, потому что влюблен. Влюблен в Элевен снова в 30 с хвостом лет, влюблен безусловно и искренне, и ничего не может с этим поделать. Чувство шипит в сердце как конфетки Поп Рокс, и это между-между: между приятно, и между обжигающе; между кисло, и между сладко. Но сладости есть сладости, и ему чертовски хорошо, как будто открывается второе дыхание, как будто он снова молод, как будто его жизнь яблочный медовый пирог.

Это неправильно и у него в голове каша потому что противоречит вообще всем его планам и идеям, но так хорошо, излишне, и пока отказываться от этого он не собирается.

С другой стороны, девушка его мечты не показывает свою взаимность. У некоторых девушек это в крови: ломаться попусту. Но он знает, что они предназначены друг для друга, все, что ему нужно сделать, заставить ее принять эту простую истину и заставить упасть в его самые мягкие, самые теплые и самые крепкие объятия, которые ей вообще могут дать. Которые ей не даст никто, кроме него. Только с ним она способна будет ощущать себя полноценной: свободной и счастливой, и он будет объяснять ей это все личным ментором до тех пор, пока она не прогнется.

— Тебе не стоило меня спасать.

Элевен говорит это Генри сразу после того, как вибрирующая дыра в ее животе затягивается. Словно спасение, словно панацея, заново сросшиеся кожные ткани, пропитанные сетью новоиспеченных сосудов, возвращают к ней часть физических сил и даже рассудок. Совсем чуть-чуть.

На этой кровати для двоих узко — места не много, и Генри топорно прижимается к девушке боком, нарочито как можно крепче, потому что ему постоянно мало физического контакта. Джейн подташнивает.

Первый пытается навскидку оценить ее тон и выражение лица, прежде чем ответить. Однако, Эл не позволяет ему, и он теряет голос после нечеткого «ты..».

— У меня больше нет сил. И вряд ли они появятся.

Векна склоняет голову на бок и недолго раздумывает над ее словами.

— Это не важно, — ему трудно сказать, насколько это правда.

— Я обычный никчемный человек, Генри. Такой же, как и все те, от кого ты избавился.

У мужчины ужатся зрачки и сохнут губы. Она вскрывает его гнойник — старый внутренний конфликт. Он даже не обращает внимания на то, что она назвала его по имени — впервые за столько ничего.

— Ошибаешься. В какой-то момент у меня тоже отсутствовали силы, разве это сделало меня хуже? — он (почти)лжет. Сделало, еще как сделало — в те позорные года своей жизни он был похож на старшеклассницу-аутсайдершу, — Разве тогда мы были не похожи, не смотря на то, что у тебя были силы, а у меня — нет?

Она перебивает.

— Мы не похожи и никогда не были. — она ненавидит его глупые сравнения с собой. Элевен, как минимум, не убивала собственную семью. Как минимум в ее сердце не было столько неоправданной ненависти к человеческому виду. Она, как минимум не манипулировала ребенком, как минимум не сломалась под гнетом унижений и подземных лечебных процедур для всех кривых-горбатых, и в ее сердце не расцвела кровавым цветком ликориса агрессия и ярость ко всему прекрасному в этом мире, как минимум она не уничтожила все то, что Генри когда-либо любил (если бы он мог вообще что-нибудь любить), — Я не твое сломанное зеркало.

Первый хочет ее ударить. Но сдерживается.

Тогда он берет ее за пальцы — пытается успокоить и себя, и ее. В его мире не должно было быть ни конфликтов, ни войн, ни ссор. С Элевен — особенно.

Но Эл не оценивает щедрого жеста — и отдергивает с отвращением руку. Сегодня у нее столько сил на сопротивление, что она действительно может добиться прямой конфронтации с Векной. Заведомо проигрышной, естественно, зато она сохранит свою шаткую честь.

— По твоим меркам я — мусор и ничтожество. Так зачем ты все еще держишь меня здесь?

— Угомонись, — Генри не идиот, он понимает, что она его провоцирует. Легко раскусывает ее глупые манипуляции (интересно, у кого это она так научилась), но слова все равно задевают — и он да, злится. По-сути оскорбляя себя, она оскорбляет и его. — Ты не ничтожество. Разве что… твой рассудок серьезно повредился, — он закрывает лицо ладонью, и огорченно вздыхает, — Но это я никак исправить не смогу.

Джейн не дает ему остыть и снова бьет под дых своими словами. Как насчет того, чтобы срезать ей под корень злой язык, чтобы больше не слышать эти неадекватные попытки разогреть его кровь?

— Я спросила, Генри. Ответь, если у тебя осталась хоть капля уважения ко мне.

Женщинам действительно иногда стоит говорить поменьше. Кажется, так когда-то сказал его отец?…

— Мне очень жаль, что ты сама не можешь найти ответ на этот очевидный вопрос, Элевен, — Первый колко шипит и смотрит на нее также, как около десяти лет назад в лаборатории Хоукинса. — Возможно вместе со способностями у тебя исчезла еще и значительная часть мозга.

Это было грубо. Излишне — даже для него. Но Джейн его разозлила — и должна радоваться тому, что он не вывернул ей назло пару конечностей. Если бы Джейн была бы поласковей, Генри бы сказал ей самым искренним образом: «потому что я тебя уважаю, потому что ты самый удивительный и нужный мне человек, потому что я все еще тебя люблю», но она ведет себя как истеричка, и получает тот ответ, который заслужила.

Элевен не реагирует на оскорбление. Ей глубоко плевать на его мнение о ней.

Она больше не маленькая странная девочка, отвергнутая всеми, кроме санитара Питера. И она больше не прислушивается с наивным доверием к каждому его сахарному слову. Он такого больше не заслуживает.