– Я никогда не считал, что должен делать то, что мне говорят, – вдруг разрушил устоявшуюся между ними тишину Узуи, и Агацума опустил глаза, встречаясь с его внимательным взглядом. Сердце, которое и так в этот момент билось быстрее, чем нужно, пропустило удар, провалившись куда-то в груди. Зенитсу уже не посмел отвернуться и смотрел ему прямо в глаза, про себя молясь, чтобы Тенген не почувствовал, как дрожат его колени. – Я не хотел оставаться таким, как все – идти в серой толпе, не выделяться ни одеждой, ни цветом волос, совсем ничем. Не хотел поступать туда, куда отправляли родители. Не хотел приводить в дом ту одну единственную, а потом дарить им наследника. Отец всегда отчитывал меня, говоря, что я, пренебрегая всеми правилами и традициями, позорю их семью. А я в свою очередь делал все, чтобы укоренить это его мнение. В старшей школе я ушел из дома. Намеренно оборвал все связи с родителями, да и они не то чтобы сильно рвались наладить общение со мной. Мои братья и сестры поддержали их. В общем, я был один и предоставлен сам себе. Искал работу, потом гробился на нескольких сразу, работал столько, что временами сомневался в своем решении уйти из семьи. Потом какой-то модный журнал подвернулся – в первый раз попалась работа, где ничего не надо было таскать, перекладывать с места на место и составлять. Появились деньги, затем лишние деньги – я как ненормальный принялся тратить их на себя: на лицо, на дорогой шмот, на развлечения. Потом очнулся и решил идти учиться, пока есть возможность. Вот, собственно, и вся моя унылая история. Могу добавить, что, когда с деньгами стало чуть похуже, пришлось продать квартиру в центре города и переехать к черту на рога. И вот я здесь.
– Значит, ваше королевское величество считает этот район захолустьем? – съязвил Зенитсу, задетый словами Узуи – все-таки Джигоро прожил в этом месте много лет, и для Агацумы с каждой улицей были связаны теплые воспоминания. Мужчина на его слова никак не отреагировал, отведя взгляд в сторону, и тогда младший стушевался, почувствовав, что действительно ляпнул лишнего. – Простите… Я не то имел в виду, я просто… Простите, Узуи-сан…
– У меня было восемь братьев и сестер – редкость в наши дни. А росли в спартанских условиях отца-консерватора, так и не сумевшего расстаться с милитаристским режимом страны. Обо мне никто никогда не заботился, даже мать боялась приласкать лишний раз, – с усмешкой произнес тот, смотря куда-то в потолок, будто даже не услышав сказанных ему слов. Он был настолько погружен в собственные невеселые воспоминания, что Зенитсу закусил губу изнутри, боясь, что в какой-то момент не сможет сдержать эмоции. – Но, несмотря на это, стремление окружающих привлечь мое внимания притворной заботой и слащавыми словами я терпеть не могу. Ты сказал, что я нравлюсь тебе, но при этом ты всегда бежишь от меня. Я не понимаю, что творится в твоей блондинистой голове, и от этого раздражаюсь. Если я нравлюсь тебе, разве ты не должен всеми силами блестяще показывать это?
– Вот еще… – обиженно надув щеки, пробурчал Агацума, отвернувшись к стене. – У вас неправильные представления о выражении симпатии. Не все готовы прыгать в вашу постель только потому, что вы им нравитесь!
– Я не прошу тебя блестяще прыгать в мою постель! – нахмурился Тенген и ткнул его локтем, чтобы парнишка вновь посмотрел на него. Однако тот, краснея щеками, даже не думал опускать глаза на лежащего у него на коленях мужчину, что сильно напрягало последнего. – Можешь хотя бы быть со мной повежливее? По тебе же невозможно понять, я тебе блестяще нравлюсь или ты терпеть меня не можешь! Я не против слышать от тебя в свой адрес какие-нибудь блестящие слова и комплименты. Можешь приходить сюда чаще или приглашать меня к себе – любой вариант подойдет.
– Да сейчас! С чего это я должен?
– Эй! Я же нравлюсь тебе!
– И что с того? Я не хочу этого показывать! Я хочу держать это в себе!
– Не смей! Я должен блестяще знать! Я хочу, чтобы ты…
– Чтобы я заботился о вас?.. – на это заявление Узуи, вскочивший с его колен, только открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, однако не смог произнести ни слова. Фарфоровые скулы обжег легкий, едва заметный румянец, и мужчина опустил взгляд, понимая, что нечто подобное он и имел в виду. А замерший, словно изваяние, Зенитсу уставился на него широко раскрытыми глазами. Он не мог поверить в то, что происходило. Узуи Тенген, этот покоритель женских сердец местного разлива терялся в словах и краснел перед ним, не решаясь озвучить вслух свои желания. «Не может быть, – соображал про себя парнишка, как завороженный смотря в красивое лицо собеседника, – он все это время просто хотел, чтобы кто-то заботился о нем?.. Потому что он, живя в большой семье, был еще более одиноким, чем я?..» Агацума, чувствуя, что готов в любой момент расплакаться от этого внезапного осознания, отвернулся, привлекая к себе любопытный взгляд Тенгена. – Значит, и девушек вы водили из-за этого… Ну и дурак – они же могли позаботиться о вас, если бы вы посмотрели на них по-другому… Хорошо. Я позабочусь о вас, пока вы не найдете свою ту самую единственную.
– Нет, я не это имел в…
– Можете заходить ко мне в гости, когда угодно. Если приходите на завтрак, обед или ужин, то приносите продукты. Не уверен, что смогу прокормить такого здоровяка, – Зенитсу поднялся на ноги и, замерев на мгновенье, повернулся к нему, чтобы ласково провести ладонью по пепельной макушке. Тот продолжал смотреть на него с непониманием во взгляде, отчего Агацума невольно улыбнулся. – Ну что ж, пожалуй, я пойду.
– Почему? Я уже заказал еду! Подожди – поедим вместе, – спешно поднявшись за ним, Тенген схватил его за запястье, останавливая. Однако парнишка жестом показал ему оставить его в покое и сесть обратно. И это поведение опять сбивало мужчину с толку: каждый раз, когда ему казалось, что Агацума наконец-то расположен к нему и настроен на разговор, блондин вдруг резко обрывал коммуникацию. – Давай поедим вместе!
– Простите, у меня на сегодня есть еще кое-какие дела. Можете позвать кого-нибудь другого.
– Зенитсу!
– Вы наконец-то запомнили, как меня зовут. Это прогресс, – усмехнулся младший, не оборачиваясь на собеседника, а потом поднял с пола сумку и направился в коридор. Впервые в жизни непонимающий, что предпринять в такой ситуации, Узуи беспомощно смотрел ему в спину – он никогда не кидался догонять кого-либо. Обычно он был тем, кто уходил, в чью спину летели фразы, навроде «не уходи» и «пожалуйста, вернись». А сейчас он ощущал, что вот-вот готов броситься и сгробастать этого человека в объятия, лишь бы он не пересек порог этого дома. В этих невеселых мыслях его настиг голос Зенитсу. – Сегодня на ужин я готовлю овощной суп. Если это входит в ваш рацион, то милости прошу к столу. Часам к шести: поедим вместе, – он по-доброму улыбнулся ему напоследок и вышел из комнаты.
Подсчитать точно, как давно его не было в этом месте, парень затруднялся. Он стоял напротив единственной жилой квартиры на несчастливом четвертом этаже шестиэтажного дома. Само здание было старым, давно неремонтированным и располагалось в неблагополучном районе. Стены на четвертом этаже были обшарпанными, затертые перила не гарантировали никакой безопасности. И вид с этого убогого строения открывался не самый привлекательный: на недостроенный заброшенный жилой комплекс, близкий к черте города. Но, если подумать, в прошлом ему достаточно часто приходилось бывать здесь. Это навевало воспоминания, заставляя Агацуму безрадостно сутулить плечи. «Так. Нужно взять себя в руки, – настраивался он, поднося руку к дверному звонку. – Я должен успеть к ужину – я ведь позвал Узуи-сана к себе. Нельзя оплошать: надо вернуться вовремя и разогреть суп, если он успел остыть, да…»
Дверь ему открыли не сразу, однако парень отчетливо слышал, как за ней кто-то копошится, по-видимому, смотря на него в глазок. От этого он ощущал себя так, будто его рассматривали под микроскопом – какое-то странное, неприятное чувство разрасталось внутри. Кончики пальцев начинали мерзнуть, а коленки слегка подрагивали. Зенитсу старался держаться спокойно, как ни в чем не бывало, чтобы не дать в руки человеку за дверью козырь против него. Наконец, ключ в замке щелкнул.
