После разговора с другом он тоже почувствовал, что совершенно не голоден. Мысли накрывали одна другую: что с ним и с Геньей было не так? Почему их угораздило влюбиться именно так, а не иначе? Почему он, Зенитсу, не полюбил кого-то, вроде Ренгоку? Простого, открытого, дружелюбного и заботливого? Нет, это совершенно не значило, что Узуи Тенген был плохим человеком. Просто они находились на каких-то разных уровнях. «Мы далеко друг от друга, Генья с братом, наоборот, слишком близко… Любовь это определенно странное невообразимое чувство», – с грустной усмешкой подумал он и медленно направился по коридору, однако женский голос неожиданно остановил его.

– Ты! – Зенитсу непонимающе обернулся назад и даже рассмотреть никого не успел, как в лицо вдруг выплеснулось что-то холодное. Глаза защипало, а на языке застигнутый врасплох парнишка почувствовал цитрусовый привкус. Он тут же принялся вытирать лицо промокшим рукавом кофты, а потом, проморгавшись и подняв голову, увидел уже знакомую ему второкурсницу, от любопытства которой он спасал Тенгена на субботней вечеринке. И на какое-то мгновенье, парню показалось, что она вот-вот кинется выцарапывать ему глаза – такой разозленной она была. Пустой пластмассовый стакан с трубочкой смялся в ее руке. – Это все ты! Я так и знала, что здесь что-то не так! Ты не мог так просто уйти тогда! Ты это нарочно сделал! Противный гомик!

– Сделал что? О чем ты говоришь? – не понял Агацума, невольно отступая назад. Она же наоборот: только надвигалась на него, недовольно морща аккуратный носик.

– Ты наговорил про меня гадостей Узуи-сану! Тупица! Как ты мог! А ведь я тебе поверила! Урод! Из-за тебя он меня выгнал!

– Я ничего ему не говорил! Я же ушел! При тебе – ты видела! Как бы, по-твоему, я успел ему что-то сказать?

– Тебе лучше знать, как! Не прикидывайся невинной овечкой! Он назвал меня истеричной стервой! Все из-за тебя! – и она замахнулась на парнишку стаканчиком, который держала, намереваясь бросить, но чужая рука схватила ее за запястье. Облитый соком Зенитсу, успевший уже прикрыть руками лицо, удивленно посмотрел ей за спину, даже раскрыв рот от изумления. Девчонка тоже обернулась и испуганно задрожала, поджав губы. – Узуи-сан?..

– Как же раздражают такие люди, как ты, – лениво проговорил Тенген, отпустив ее руку как что-то испачканное, смерив второкурсницу презрительным взглядом. Это Агацуме совсем не понравилось – сразу вспомнилась Сума, на смену которой пришло множество других девушек – но он ничего не сказал, про себя решив, что больше вмешиваться в чьи-то отношения не станет. Меж тем мужчина обошел резко притихшую девушку стороной и загородил собой Зенитсу. – Обвиняешь в своей неудаче кого-то другого? Знаешь, я встречал три типа людей. Первые, как ты, не понравившись кому-то, спешат обвинить в этом кого-то еще. Вторые начинают заниматься самобичеванием и откапывают в себе новые минусы. А вот третьи – это особенная категория людей. Уже догадываешься, что они творят? Они блестяще берут дело в свои руки и начинают бороться за свое счастье – они меняются. Не винят других и не отчаиваются уныло. Я не привык оскорблять девушек, но ты ведешь себя как последняя дрянь. Может быть, мордашкой ты и вышла, но вот нутро… Как ты там назвала этого блондинчика? Уродом? Да, пожалуй, твой внутренний мир можно назвать уродским. Не попадайся больше мне на глаза – я не люблю гнилье.

Услышав это, Зенитсу уже не смог остаться в стороне и дернул старшего за руку, заставив обернуться на себя. Узуи только удивленно вскинул брови, но они оба даже не успели обменяться репликами, как услышали громкие всхлипы: второкурсница, закрыв лицо ладонями, проскочила мимо них дальше по коридору, разрыдавшись.

– Зачем вы так грубо с ней обошлись? Она же этого не заслужила! – тут же накинулся на мужчину Агацума, легонько толкнув его рукой в грудь, на что тот только ошарашенно распахнул глаза.

– Блестяще шутишь? Она облила тебя грязью тогда и повторила это только что. Это, по-твоему, значит не заслужила? Зачем ты вообще с ней блестяще церемонился? – возмутился Узуи, глянув вслед убежавшей девчонке. На его слова Агацума только задохнулся от возмущения, даже не найдя достойного ответа. Воспользовавшись его заминкой, Тенген под недоумевающие взгляды проходивших мимо студентов снял с себя темно-фиолетовую толстовку, оставшись в одной черной майке, и протянул ее парню. – Бери и надевай.

– Чего?.. Зачем она мне? Наденьте обратно! – чувствуя, как смущение начинает жечь щеки, Зенитсу отодвинулся от него подальше, стараясь не замечать протянутый ему предмет одежды. Однако его оппонент не спешил забирать свою вещь, продолжая упорно вглядываться в покрасневшее лицо парнишки. – Я не возьму!

– Бери и без вопросов! Иначе будешь блестяще сидеть сырой и липкий. И скажи, сколько у тебя пар осталось.

– А это еще для чего? – Агацума все не брал его толстовку, чувствуя, что пальцы все еще липкие от сока: запачкать вещь Тенгена он никак не хотел, а сказать это вслух не решался. Но на душе почему-то теперь было невероятно спокойно. Как бы он не сочувствовал убежавшей девушке, но такое заступничество было ему приятно: Узуи было не все равно. «Не верю, – твердил про себя парнишка, пытаясь унять дрожь во всем теле. – Я не верю, что это происходит». Тем не менее старший ожидал ответа на свой вопрос, недовольно сжимая собственную толстовку. – У-у меня осталось еще две пары на сегодня.

– Блестяще. У меня одна – я подожду тебя в холле. Как закончишь, пойдем вместе. Это не обсуждается.

Почему так вышло, Зенитсу до сих пор не понимал, однако, возвращаясь домой рука об руку с предметом своей несчастной любви, он в какой-то степени был взволнован. Тенген действительно целую пару просидел в холле, ожидая, пока у подгруппы Агацумы закончатся занятия, а когда тот наконец-то появился, молча пошел рядом с ним. На них оборачивались все, кому было не лень, Зенитсу чувствовал себя в чем-то виноватым перед всеми девушками, смотревшими им вслед. Когда он переоделся в толстовку Тенгена, в которой можно было утонуть, – тут смело могли поместиться целых три Зенитсу – то вдруг стал центром всеобщего внимания. Ему и самому было некомфортно находиться в чужой одежде, а уж когда несколько десятков пар глаз на потоковой лекции смотрели ему в спину, то Агацума совсем не находил себе места, отсчитывая минуты до конца занятия.

По дороге домой они мало разговаривали. Тенген задавал ему какие-то дежурные вопросы, вроде того, как прошли пары, что было интересного и прочего в таком духе. Парень отвечал ему не развернуто, стараясь ограничиться парой слов, и между ними снова устанавливалось молчание. «Не понимаю, что у него на уме, – рассуждал про себя Агацума, украдкой косясь на своего спутника. Узуи, лениво сунув руки в карманы джинсов, шел рядом, равнодушно глядя на дорогу. И младшему невольно вспомнилось время, когда ему казалось, что Узуи даже не воспринимает его как одушевленный объект. – Так у него всегда такой взгляд? Как будто ему все равно на то, что происходит вокруг…»

– Я закажу доставку, можно поесть у меня, – проронил Тенген, когда до дома им оставалось всего пара минут. Опешивший от безапелляционности его тона Зенитсу даже не успел придумать причину для отказа и потому лишь на ватных ногах проследовал за мужчиной, как только они зашли на территорию его участка. Это был третий раз, когда он шел сюда, но, несмотря на это, парень нервничал и постоянно оглядывался на окна собственного дома.

Гостиная, которая показалась Агацуме в тот вечер какой-то тесной, на деле была просторной – для двоих тут было предостаточно места. Шторы на больших окнах в пол были задернуты, из-за чего комната выглядела темной. Зенитсу, напряженно вытянувшись в струну, сидел на диване, стараясь взглядом зацепиться за что угодно, лишь бы не смотреть на Тенгена, устало лежавшего на этом же диване и положившего голову ему на колени. Он не спрашивал, можно или нельзя – он просто усадил его и лег, устроившись на худых коленях поудобнее и прикрыв глаза. А взволнованный парнишка с горящими щеками боялся что-либо мяукнуть.