– Не нужно шутить со мной такие унылые шутки, – тихо проговорил он, отчеканивая каждое слово, будто вколачивая его смысл в собеседника. – Думаешь, я разрешу так блестяще насмехаться над собой? Хочешь сказать, что твой вчерашний поцелуй это пустышка? Жалость к моему унылому положению?

– Что?..

– Я никому не позволю так блестяще играться со мной.

– Но я не игрался с вами! – запротестовал Зенитсу, силясь убрать чужие руки с ворота своей футболки. Хватка Тенгена казалась ему практически железной. – Я не играл с вами! Поцеловал, потому что хотел поцеловать! Целовать из жалости – за кого вы меня держите? Да и что-что, а жалость вы у меня не вызываете совершенно! Хватит говорить все эти глупости! Вы выяснили здесь то, что хотели? Тогда уходите!

– Я никуда не уйду, пока мы все блестяще не обсудим с тобой, блондинчик!

– Я ничего не хочу с вами обсуждать! Пожалуйста, оставьте меня в покое!

– Разбежался, как же! Блестяще отвечай за свои слова! – Тенген отпустил его одежду, но тот даже выдохнуть не успел, как мужчина положил руки ему на плечи, снова вжав в стену, приблизившись к нему чуть ли не вплотную. Однако такая долгожданная близость сейчас совершенно не казалась для Агацумы приятной. Голова начинала болеть. Само присутствие этого человека здесь теперь было некстати. Зачем он продолжал мучить его, Зенитсу, этими странными разборками? «Он хочет потешить свое самолюбие? Зачем он говорит со мной, если… Почему он здесь, а не где-нибудь вместе с какой-нибудь хорошенькой девушкой?.. – метался в своих мыслях парнишка, чувствуя, как слезы обиды давят его изнутри. – Нет! Реветь нельзя!.. Только не у него на глазах! Держись, не реви!» Но от суматошных размышлений его отвлекло чужое прикосновение. Огромными от удивления глазами Зенитсу глядел на то, как Тенген, огладив его лоб ладонью, убрал ему челку, заставив запрокинуть голову и смотреть на себя. – Послушай меня! Вчера ты говорил, что тебе не важно, как я выгляжу. Говорил, что я нравлюсь тебе не только за внешность. Это правда? Мне блестяще нужно это знать. Правда или нет?

– Да сколько можно надо мной издеваться!..

– Говори!

– Правда! – озлобленно выкрикнул ему в лицо парень, отбив чужую руку от своего лба. – И что вам это дало?! Очередной повод похвастаться своей неотразимостью?! Неужели вам нужно, чтобы кто-то постоянно тешил ваше самолюбие?!

– Блестяще подожди, – с какой-то задумчивостью произнес Тенген, ловя его руки и заключая их в свои ладони. От этого действия у Агацумы внутри натянулась последняя нить терпения. Слишком нежным было это действие – наверное, как-то так Узуи трогал всех своих девушек, отчего они таяли и соглашались на все, что только можно. К глазам подступили слезы, и он быстро опустил голову, взглядом беспокойно метаясь по полу. Меж тем чужие пальцы начали поглаживать его ладони и запястья, – я хочу спокойно все обсудить. Я слышал это вчера – то, как ты говорил с той девчонкой. Она наговорила тебе какого-то бреда, но ты не позволил ей войти. Я был блестяще удивлен твоим рвением сохранить в тайне мои проблемы. Я, правда, благодарен тебе. Осознавать, что тебя любит кто-то, кто ради твоих проблем готов терпеть оскорбления в свой адрес, это просто…

– Я сделал это не для того, чтобы теперь выслушивать ваши слова благодарности, – убрав от себя чужие руки и закрыв лицо, измученно произнес Зенитсу, а затем обессиленно сполз по стенке на пол, подтянув к себе колени. Его плечи задрожали, послышался тихий всхлип – терпения не хватило. Агацума бесшумно расплакался. Ошарашенный этим явлением Узуи сначала застыл, не понимая, что произошло, но, отойдя от этого оцепенения, преисполненный какого-то теплого чувства, присел перед ним на корточки. Руки снова потянулись к содрогающимся от неслышных рыданий плечам парнишки, однако тот резко одернул его. – Не трогайте меня!.. Если вы все для себя прояснили – уходите. Я не хочу с вами разговаривать, видеть вас – вообще ничего! Пусть скучная и однообразная, но моя жизнь была гораздо счастливее, пока вы не появились в ней! Вы с ног на голову перевернули ее, крутите мной, как хотите, играете с моими чувствами! Это из-за вас я плохо думал обо всех этих девушках, с которыми даже не знаком! А ведь им в разы хуже, чем мне – вы же всех их бросили!..

– Стой! Если ты хочешь, то я могу все…

– Пожалуйста, уйдите отсюда! Я хочу, чтобы вы ушли! Пожалуйста!..

После его слов мужчина еще какое-то время не двигался, будто переваривая смысл полученной информации. Объяснить хотелось многое, однако один лишь вид этого сжавшегося в комок и уткнувшегося в свои колени парня лишал его способности складывать слова в логичные фразы. Этот парнишка не отрицал, что Узуи нравился ему, но вводил старшего в полное непонимание – он гнал его. Гнал чуть ли не в истерике, в то время, как другие были готовы на все только для того, чтобы остаться с ним, с Тенгеном, хоть чуточку дольше. Это был первый раз в его жизни, когда он был готов распсиховаться от досады и обиды за невозможность остаться рядом с кем-то. Однако устраивать скандал он не стал, – что-то подсказывало ему, что от этого станет только хуже – пришлось замолчать и уйти.

Учебные часы тянулись в понедельник особенно долго – слова профессора влетали в одно ухо Агацумы и тут же вылетали через другое, и, даже несмотря на то, что он время от времени делал какие-то пометки в тетради, материал ему не запоминался совсем. Мыслями он по-прежнему пребывал во вчерашнем разговоре с Тенгеном: проматывал в голове сказанные слова, строил другие варианты развития событий по плану «а что если бы» и в результате снова возвращался к тому, что уже случилось. Им наконец-то представилась прекрасная возможность все обсудить – Тенген сам пришел к нему, так сказать, с мирными намерениями, а он попросту выгнал его. «Если бы не выгнал, перестал бы себя уважать, – твердил себе всю ночь и все утро парень, вспоминая шок на красивом лице Узуи, которому указали на дверь. – Но ведь зачем он пришел? Сказать мне «спасибо»? Оно мне не нужно, мог бы и не унижаться!» А потом сам себя одергивал, начиная твердить, что поступил как плаксивая младшеклассница, всю ночь проревев в подушку, купаясь в жалости к себе и выставляя виноватым Тенгена.

На перерыве, выйдя из учебной аудитории, он увидел Генью: тот выглядел так плохо, что Зенитсу сначала даже побоялся подойти и заговорить с ним, но потом все-таки взял себя в руки. У друга были такие глаза, будто он тоже не спал всю ночь: под глазами проглядывались вены, и вдобавок ко всему на скуле лиловым цветом горел свежий синяк. «Значит, все равно подрались…» – совсем расстроившись, отметил Агацума и, сравнявшись с ним, неторопливым шагом пошел рядом.

– Сильно болит?.. – тихо спросил он вместо приветствия, осторожно заглядывая другу в лицо, однако тот лишь как-то невесело хмыкнул на это и отвернулся.

– Я привык, – отозвался Шинадзугава. – Он, когда в ярости, вообще не думает, что творит. В общем, мы немного подрались. Ну и я ему все выговорил. Все, что думаю о нем и нашем родстве. Кажется, он был не рад услышать, что я не хотел бы его видеть в качестве своего брата.

– Не может быть, ты сказал?.. – даже прикрыв рот от удивления, приговорил Агацума, неверящим взглядом осмотрев своего друга. Тот только кивнул на эту реакцию. – И он избил тебя?..

– Нет. Он просто ушел. Сделал обалдевшее выражение лица и слинял из дома. В общем, это не та тема, на которую я хочу говорить. Да и вообще, если честно, я немного не в настроении говорить, – выпалил он и, когда они были уже на подходе к столовой своего корпуса, вдруг развернулся и быстро зашагал прочь, перед этим бросив другу короткое «я не голоден». И Зенитсу, вначале кинувшийся догонять его, остановился – вспомнил себя, когда одну половину вечера проводил у окна, высматривая Тенгена, а потом вторую в слезах, увидев его с очередной пассией. В этот момент меньше всего он хотел, чтобы кто-то уверял его в светлом и безоблачном будущем. Зачем говорить о светлом будущем, когда человека волнует проблема в настоящем?..