– Чего стоим? Адресом ошиблись или все-таки собираетесь затащить свои задницы в дом? Свалили оба – пройти мешаете, – устало просипел он, поджигая сигарету и выходя на участок. Друзья переглянулись между собой и снова уставились на него, наблюдая, как он опускается на траву, затягиваясь.

– Эм, здравствуйте, Шинадзугава-сан, – приветливо заговорил Тандзиро, игнорируя немые суматошные знаки Зенитсу замолчать и не беспокоить старшего.

– В дом зашли оба – мой мелкий сейчас на дерьмо изойдет, пока вас ищет, – обрубил тот, даже не поворачиваясь к ним лицом. Агацума благоразумно потащил Камадо в дом, однако их нагнал голос все того же Санеми. – Пока вы тут сиськи мяли, вон уже жратва подъехала. Сейчас слетятся все. Валите уже. Я принесу все сам.

Заходя в помещение, Зенитсу в последний раз обернулся на прибывшего курьера – его фигура почему-то показалась ему смутно знакомой. Однако рассмотреть молодого парня, привезшего еду, как следует, он не успел. Только услышал краем уха, как курьер на замечание Шинадзугавы-старшего о том, что одна коробка пиццы была лишней, сказал: «В подарок за большой заказ». В голове на мгновенье мелькнула мысль, что голос был ему хорошо знакомым, но он ее быстро отогнал, завидев, как навстречу им с Тандзиро вышел привычно усмехающийся, одетый в белую майку с капюшоном и широкими вырезами по бокам Тенген.

– Кого я вижу! Яркий блондинчик все-таки почтил мой дом своим присутствием! – мужчина театрально развел руками и уже направился, было, к ним, как перед ним откуда-то возник Ренгоку, бросившийся навстречу младшекурсникам.

– Камадо, мальчик мой! И Зенитсу тоже здесь! Прекрасно, прекрасно! Вы вовремя – сейчас привезут пиццу!

– Уже, Ренгоку-сан! Шинадзугава-сан как раз расплачивается с курьером, – Тандзиро весь так и засиял при виде Кёджуро, забыв о своем волнении, а заодно и о Зенитсу, который остался стоять посреди коридора, глядя на то, как его друг спокойно уходит, увлеченный беседой с Ренгоку. Тенген тактично прокашлялся, вернув себе внимание, и снова разулыбался, указав парнишке рукой в сторону гостиной.

– Добро пожаловать, – и дождавшись, пока Агацума соберется с мыслями и снимет обувь, ушел.

– Как вы любезны, – съехидничал младший и высунул язык ему вслед, чувствуя, что тревоги отступают окончательно, а на смену им приходит уже знакомое игривое настроение. В этот вечер он, наконец, сможет расслабиться, отдавшись веселью.

Народу, как сказал Генья, действительно оказалось много, причем не только в гостиной – по всему дому. Громко играла музыка: находиться в комнате, где стояли колонки, было практически невозможно, и Агацума, съев пару кусков пиццы, просто заставлял себя сидеть здесь, противясь желанию выйти и найти в доме более уединенное место. Разговоры, смех, музыка – все это мешалось для Зенитсу в один сплошной гул. Поболтать с Тандзиро не получилось: парнишка стал потерянным для всех, как только увидел Кёджуро, и теперь они увлеченно о чем-то говорили, сидя в большом кресле чуть ли не в обнимку. «И я еще волновался, что меня будут называть геем?» – спросил сам себя Агацума, наблюдая, как Камадо кормит довольного Ренгоку пиццей.

Узуи был центром внимания: с ним старались говорить почти все присутствующие, независимо от того, парни это были или девушки. Он сверкал своей улыбкой направо и налево, активно жестикулировал руками в золотых браслетах и кольцах, да и вообще прекрасно справлялся со своей ролью первой звезды Колледжа искусств. Попивая лаймовое пиво, которое кто-то всунул ему в руки, Зенитсу украдкой смотрел в сторону Тенгена, и с каждым новым глотком ему становилось все грустнее. Кайгаку действительно был прав, говоря о том, что подобный Узуи Тенгену никогда даже не посмотрит в сторону Агацумы. Вокруг него было слишком много людей, восхищающихся им, осыпающих его комплиментами и прочими лестными словами – они слушали каждое сказанное им слово, ловили каждый его взгляд. Нет, это и в правду было безнадежно.

Он покинул гостиную и в коридоре столкнулся с Геньей – на парне совсем не было лица. Увидев своего друга, младший Шинадзугава спешно прошел к двери и вылетел на улицу, не сказав ни слова. Зенитсу сразу же направился следом за ним, беспокойно сжимая в руках полупустую бутылку. Здесь у дома курили трое старшекурсников: двое из Колледжа искусств и еще один с экономического. На блондина никто из них даже не обратил внимания. Генья стоял далеко от дома, у самой ограды, и Агацума, подойдя к нему, молча встал рядом, надеясь своим присутствием хоть как-то поднять настроение.

– Ты почему не с ним? – вдруг заговорил Шинадзугава, даже не оборачиваясь к подошедшему другу. Тот на такой странный вопрос только пожал плечами, не проронив ни слова. Между ними снова установилась тишина, нарушаемая доносящейся из дома музыкой. Сплюнув на землю, Генья поднял глаза к небу, обессилено выдыхая. – Фигня все. Любовь и вся эта розовая ерунда.

– О чем ты? – не понял Зенитсу.

– Не бери в голову. Выпил вот и несу полный бред, – он неожиданно рассмеялся, а потом закрыл лицо руками. – Слышу только «это для твоего же блага», «для тебя ж стараюсь», «тебе так будет лучше» – да откуда ему знать, как мне лучше?! Мне было бы лучше, если б он не был моим братом! Если бы был мне чужим! Как ты с этим Тенгеном! Потому что это все неправильно!.. Черт, я ненавижу себя! Ненавижу!..

– Генья, т-ты чего?.. О чем ты? Сам же мне говорил – реветь нельзя! Эй! – смотря, как Шинадзугава опустился на корточки, Зенитсу, растерянно мечась над ним, приобнял его за плечи и тут же почувствовал, как сильно тот дрожит. – Эй… Ты про брата говоришь? Почему вам лучше быть чужими? Ты о чем вообще?..

– Потому что я неправильный, я больной. Черт возьми… я люблю собственного брата. Люблю так, как не нужно…

Агацума медленно осел рядом с ним на траву, запустив руку в волосы, и замолчал. Никакие слова утешения на ум в такой ситуации ему не шли. Теперь он прекрасно понимал, что имел в виду Генья, когда говорил, что между ним, Зенитсу, и Тенгеном нет никаких препятствий. А вот родная кровь – это была одна огромная проблема, которая мешала младшему Шинадзугаве получить свой кусок счастья в этой жизни. «Как его только угораздило… – думал про себя Агацума, у которого настроение совсем упало за отметку «ноль». – Это же тупик, совсем без шансов… Генья, как так вышло?..»

– Давно?.. – тихо проронил Зенитсу, и парень, не отнимая рук от лица, неактивно закивал.

– В средней школе понял. От всех этих «в ванну вместе», «спать вместе» только хуже становилось. В четырнадцать узнал, что у меня встает на него. И все – начался ад. Ни провести время вместе, ни остаться наедине, ни обнять лишний раз – боишься, что натолкнешь на какие-нибудь мысли, что заподозрит в чем-то… В общем, с первого курса я хотел снять квартиру отдельно от семьи. Но когда начал искать работу, он об этом узнал, устроил мне разнос. Вот и пекусь дальше на этих углях. Я знаю, что это противно слушать. Извини.

– Нет, это не так! Я рад, что ты рассказал – не представляю, как можно было держать это в себе так долго, – в конце фразы он совсем перешел на шепот. Чем здесь помочь другу, он не имел никаких представлений: ситуация действительно была тупиковой. Совсем расстроившись от услышанного, Агацума сделал несколько больших глотков из бутылки и сник, прислонившись к Шинадзугаве плечом. – Если не хочешь здесь находиться, можешь ко мне уйти. Хоть даже на ночь. Только после алкоголя я могу спать неспокойно.

– Правда, можно? – поднял на него глаза Генья, и Зенитсу уверенно кивнул, вытаскивая из кармана штанов ключи и протягивая их парню. – Спасибо… А ты пока здесь останешься?

– Тоже ненадолго – мне здесь нечего делать. Тандзиро сегодня немного занят, – улыбнулся Агацума и встал с земли, подавая Шинадзугаве руку, которую тот принял.

– Тогда я пойду к тебе.

– Давай. Ложись, куда хочешь, ешь все, что найдешь. Я приду где-нибудь через полчаса.

Когда Зенитсу вернулся в дом, там ничего не изменилось – было по-прежнему так же шумно, пахло едой и спиртным. Ноги сами понесли его снова в гостиную, где было больше всего людей. Там тем временем началась какая-то игра – все смеялись, кричали, указывали на кого-нибудь одного пальцем. Ленясь даже вникнуть в суть происходящего, Агацума все-таки решился потревожить своего по уши влюбленного друга. Тот, красный от выпитого, уже сидел не рядом с Ренгоку, а прямиком у него на коленях, вовсю милуясь с ним.