Запах еды заглушил страх. Даниель следом за Андреа вошёл в зал. Хозяин зажёг несколько оплавленных свечей. Подсвечниками служили патроны для лампочек в люстре, приделанной к тяжёлому торшеру. У дальней стены в пасти камина тлели угли. Андреа подбросил в зев полено и сдвинул кочергой кастрюлю на железной решётке. Полено занялось.

От мокрой одежды Даниеля, развешенной на каркасе стульев скоро пошёл пар. Даниель залез на огромное кресло с дырками от сигарет и разомлел в тепле.

В тёмной дали коридоров кто-то еле слышно, размеренно постанывал. Андреа не ответил на вопросительный взгляд Даниеля, только вложил ему в руки миску горячего густого варева из картошки, пасты и рыбы и пошёл искать чистую ложку, а когда вернулся, миска была пуста и вылизана. Даниель спал.

Он очнулся накрытый дырявым пледом на том же кресле от того, что кто-то шарил, кряхтел и шуршал возле его головы. Он увидел спину, расчерченную подтяжками, на которых держались мешковатые брюки. Парень хлестал воду из бутылки, придерживая шляпу на запрокинутой голове. Медленно, не отрываясь от бутылки, парень повернулся, через странное составное стекло очков скосил на Даниеля полуоткрытый глаз и проворчал по-немецки:

– Андреа уже детей сюда таскает.

– Я сам пришёл, – ответил Даниель на том же языке.

Парень отдышался, размазывая по щетине беглые капли, обошёл кресло и протянул лапу с тонким рисунком из въевшейся краски и чёрным ногтем на большом пальце.

– Карл.

– Даниель. А отца Андреа нет?

– Отца? Почему отца? А, ряса? Это так, маскировка. Его нет. Откуда ты, Дан?

Даниель отвернулся, присел на корточки, подтянул из очага кастрюлю, зачерпнул и запихнул в рот ложку густого варева. Он сразу уловил кислый привкус, но поневоле сглотнул, отпихнул от себя кастрюлю и съёжился в кресле. Спина вспотела. При воспоминании о том, как он когда-то с голодухи не удержался от тухлой котлеты, сдавило горло. Оставалось только ждать, глядя, как приближается неизбежное, то, что было с ним тогда. Хорошо бы сейчас напиться воды и вызвать рвоту, как показал ему Паоло, но вся вода только что исчезла внутри Карла.

Карл открыл железный ящик, – защита от крыс, – и зашуршал пакетами. Для Даниеля нашлись сыр, вяленое мясо, не до конца окаменевший хлеб и полпачки чипсов. Сытость смежила Даниелю глаза.

Карл ритмично хрустел, сидя на ящике. Даниель стал считать хрусты, насчитал сорок два и бросил. Живот всё ещё не подавал признаков недовольства. Возможно, похлёбка не настолько испортилась, только пить теперь хотелось сильнее.

Даниель сменил плед на высохшую одежду и пошёл разглядывать помещение при дневном свете. Затёкшие ноги противно покалывало.

– Что это за место?

Карл подскочил к освободившемуся креслу, развернул его спинкой к потухшему камину и развалился, закинув ноги на подлокотник.

– Приют.

– Не похоже.

– Это Андреа придумал. Он организует приюты в заброшенных зданиях. Временно никому не нужные здания для временно неприкаянных. Электричества нет, воды нет, есть крыша и стены. Некоторым этого хватает.

– Люди почему-то нуждаются в разных обёртках: крыша, стены, одежда… Я видел таких в городе. Почему они не идут сюда?

– Рекламу не даём. Обычных бомжей Андреа не приваживает, спалят всё. Приличных только. Вот сегодня Марго уехала… die Teufelin1… Про обёртки это ты верно подметил. Без обёртки иной раз даже с женщиной не пообщаться.

У Карла заволокло взгляд.

– … И сам же дал ей денег на билет.

– Ты всем даёшь деньги?

– Всем подряд денег давать нельзя, а то случится перекос. А должно быть эквилибрио, – Карл покачал ладонями. – Ты мне, я тебе. Понятно? Это что у тебя? – Карл показал на чехол, который висел у Даниеля на шее.

Даниель перекинул его за пазуху.

– Я только посмотрю.

Даниель помедлил, потом решился и протянул драгоценность Карлу.

– Интересная вещь.

Карл вынул из чехла ручку и, подставляя свету её бока, принялся разглядывал матовый блеск пера и то, как просвечивает корпус в полоску, напоминающий неровным цветом янтарь. На навершии колпачка было изображено гнездо с птицей и птенцами.

– А чернила есть?

Даниель вынул из кармана гранёный флакон с красной жидкостью.

– И что же ты ею пишешь, Дан?

– Ничего. У меня бумаги нет.

– Хмм… На барахолке можно прилично за неё выручить.

Даниель улучшил момент и выдернул драгоценность из чужих пальцев. Такая прыть позабавила Карла.

– А как насчёт выйти в город и наполнить бутылки водой? Несколько таких вылазок, – Карл прищурился, – скажем… пять, и считай, расплатился за ночлег и еду.

Даниель вернулся с двумя пыльными пакетами бутылок с водой из питьевого фонтанчика. Карл бросился ему навстречу, выудил из пакета полулитровую бутылку, разом втянул в себя три четверти содержимого, затем вернулся в кресло и продолжил быстрыми штрихами что-то набрасывать в блокноте.

– Считай эквилибрио.

Даниель подошёл и заглянул через плечо в блокнот. Карл перелистнул на начало. Первые страницы были изрисованы деталями человеческого тела: пальцы, руки, шея, ступня в обуви, ступня голая. Затем все детали собрались в рисунки девочки, которая то стояла в балетной позе, то затягивала шнурки на розовых тапочках.

– Красиво.

– Да, ничего особенного. Наброски. Я по ним картину написал для Accademia di Belle Arti. Как раз перед тем, как меня вышибли. Хорошо, не успел им отдать – всё равно, что выбросить.

– Почему вышибли?

– Поспорил с ректором. Сказал, что их проекты – дерьмо замшелое. Не важно.

На последней странице Даниель узнал себя в кресле перед камином. С одной стороны пледа торчала его кудрявая голова, а с другой голые пятки.

Карл тяжело вздохнул.

– Кстати, насчёт картины… Пойдём, заодно поможешь. В любом случае, если не хочешь, чтобы я тебя здесь запер, лучше свалить сейчас.

Даниель убедился, что ручка и флакон при нём и выскочил на крыльцо. Карл помочился в камин, вышел, запер дверь и забросил ключ в разбитое окно за чугунной решёткой.

Яркие одежды, тени, отблески зданий в лужах, оставленных поливалкой, звон часов под крышами, цокот прогулочных лошадок, запахи, шелест. Голова кружилась, приходилось закрывать глаза и медленно вдыхать.

Казалось, что Карл специально выбирал дорогу потеснее. Туристы, должно быть, самые счастливые люди в мире, стараются поглотить город, или быть поглощёнными городом. Спокойные, те, кому это удалось и суматошные, кого город ещё не успокоил.

Казалось, через каждые двадцать метров по всему городу были расставлены одинаково смуглые и одинаково одетые худощавые парни, которые планомерно мучили что-то желеобразное. Они швыряли себе под ноги яркий полупрозрачный комок, который разбивался о дощечку, превращаясь в лужицу и тут же с жалобным писком съёживался обратно в комок. Даниель встречал похожих парней во время вылазок, но те пускали в небо из рогаток светящиеся парашютики.

– Нелегалы, – пояснил Карл, – Зарабатывают, как умеют. Ты что-нибудь умеешь?

Даниель пожал плечами.

– Не знаю. Так, наверное, и я бы смог. Но, ведь это бесполезные штуки. Кому они нужны?

– Именно! Ты рассуждаешь, как нормальный человек, Дан. Но, кто такой турист? Человек утомлённый здравым смыслом, уставший экономить и рассуждать. Он занимается этим целый год, а на отдыхе готов тратить деньги и время так бесполезно, как только может. Чтобы на нём заработать, достаточно его отвлечь и развлечь. И все в этом городе, – Карл раскинул руки и обернулся вокруг себя, – сговорились производить массу бесполезного, соревнуясь в бесполезности и выкрутасах. На этом и зарабатывают. Понятно? Даниель помотал головой.

Они вышли на Кампо-деи-Фиори. Даниель чуть не наступил на горшок с цветком, коих было разложено на брусчатке целая поляна, когда его толкнула задом огромная, похожая на медведя собака. Он машинально извинился, протиснулся к крану, хлебнул воды, от которой заныли зубы, и поднял глаза на мрачную фигуру в капюшоне. Лицо статуи было скрыто тенью, а солнце за её головой образовало нимб. Грузный, медлительный дядька в шортах, за которым волочилась на поводке та неуклюжая собака, пыхнул трубкой, и густое облако дыма на миг скрыло статую от Даниеля.