– Туристы платят за историю, – за спиной возник Карл. – У тебя есть история на продажу?

Даниель помотал головой.

– А у города этого добра навалом. Посмотри на них, – Карл показал на столики под зонтиками по краям площади, – Они платят уйму денег, потому что, на самом деле, им продают не еду. Если нормальный человек голоден, он идёт в супермаркет или на рынок. А этим подают историю места, которую они едят, как приправу, которая стоит дороже самой еды.

Живот Даниеля отозвался угрюмым бурчанием.

– А какая тут история?

– Да так, из кое-кого сделали барбекю, – Карл кивнул на статую. – Пойдём.

Они прошли переулком мимо какого-то мрачного палаццо. По обе стороны от входа стояло по два часовых. К настоящему с автоматом и в обычной камуфляжной форме был приставлен декоративный со шпагой на белой перевязи и красно-синим плюмажем, торчащем из треуголки. Даниель загляделся на караул и чуть не потерял из вида Карла. Они перешли через дорогу и прошмыгнули в следующий переулок. За ним расстелилась площадь, больше похожая на широкую улицу. Карл запетлял меж слоняющихся туристов, протиснулся сквозь зрителей, обступивших резчика по моркови, помахал квартету из пенсионеров, настраивающих инструменты, развернулся спиной к египетскому обелиску и вдоль зонтиков ресторана «Три шага» приблизился к площадке, уставленной картинами.

Картины висели на щитах, лежали стопками на Х-образных подставках, стояли на мольбертах или были пристёгнуты к тележке на колёсах, размером с открытку или способные застелить небольшую комнату. Абстрактные пятна, цветы в вазе, цветы без вазы, композиции из пыльных винных бутылок и позирующий петух, приукрашенные закатом римские улицы, мосты, фонтаны и скульптуры. Взгляд Даниеля цеплялся за яркие краски, пока не закружилась голова.

Карл зашёл за ширму из прессованных опилок, увешанную холстами. На отполированной брусчатке сидел парень в белой майке и лениво разводил краску, используя булыжники рядом с собой, как палитру. Перед парнем стояла законченная картина – ночная панорама с освещённым мостом над Тибром, несколькими лунами, из которых одна настоящая, остальные – фонари над скульптурами. Сбоку из темноты мост подпирал Замок Святого Ангела.

– Луиджи, – Карл положил парню руку на плечо.

– Карл. Давно не виделись, – пробурчал парень.

– А что, Луиджи, картина с балериной ещё у тебя?

– А это кто, сын? – парень кивнул на Даниеля. – Твоя баба тебе изменяет, Карл. Совсем на тебя не похож.

– Ха! Нет, знакомый. Продалось что-нибудь?

– Продалось. Не много.

– Тогда я готов разбогатеть прямо сейчас.

– Стану я деньги с собой таскать. Неизвестно же, когда ты появишься. После обеда принесу, приходи.

– И балерина?

– Где-то была, поройся там, – Луиджи показал на стопку холстов.

Карл отщёлкнул зажим, расцепил холсты и стал листать за уголки.

– Тут нету. И, Луиджи, если она будет в стопке с другими, как ты её продашь?

– Наверное, она тоже продалась.

– Наверное? То есть ты не уверен? Ты бы навёл у себя порядок, а то пойдёт слух, что ты продаёшь, а деньги прикарманиваешь. Тебе это надо?

– У меня и так порядок.

Луиджи достал из пухлого наколенного кармана листок, развернул и прочертил по нему пальцем.

– Вот, продалась твоя балерина. Деньги после обеда, как сказал.

– А что он делает? – спросил Даниель, показывая на булыжник, измазанный краской.

– Рисует, – пробубнил Луиджи.

– Ты ни разу не коснулся картины. И потом, на ней нет тех цветов, которые ты размешиваешь.

– Тсс. Приправа, помнишь? – прошипел Карл. – Я тебе больше скажу, картина написана маслом, а разводит он акрил.

Даниель засмеялся. Луиджи зыркнул на обоих и отвернулся. Для стоявшей неподалёку пожилой пары продавец вошёл в роль художника в стадии томительного размышления над следующим мазком.

– До после обеда, – сказал Карл, и они пошли дальше.

Даниелю казалось, что люди вокруг всё время что-то едят, поэтому он старался идти позади и смотреть на спину Карла, в точку, из которой лучами расходились лямки подтяжек. Они вышли на овальную площадь с фонтаном и обелиском по центру, забрали правее, поднялись на холм и оказались в тихом, тенистом парке. Прохладный воздух со смесью запахов травы, цветов и сырой земли вызывал сонливость. Даниель приглядел свободную скамейку, но Карл шёл быстро, как будто еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Они прошли парк насквозь и вышли на широкую улицу, совсем не похожую на петляющие по центру каменные желоба. Даниель стал узнавать лавки, магазины, – объявление о розыске пса он точно уже видел, – и свернули во дворик, отгороженный от улицы калиткой. Карл прислонил ключ, замок противно запищал. Показался фонтан, в котором по центру восседала жаба. Они пересекли дворик, вошли в подъезд, по отполированной каменной лестнице добрались до последнего этажа, а потом ещё выше, под самую крышу. Карл отпер глухую железную дверь, и они вошли внутрь.

Даниель замялся при входе. Не хотелось блуждать в темноте. У него похолодели пальцы от мысли, что кто-то может захлопнуть за ним эту дверь, когда он войдёт. Он посмотрел вниз через лестничные пролёты и прислушался. Было тихо, никого.

– Ты где? Заходи, бери коробку.

Даниель переступил порог. От ярких ромбов в дощатом полу вверх, сужаясь до окон в покатой крыше и поджигая пылинки, росли волшебные колонны света. Повсюду, отрисованные этим светом, были разложены предметы какой-то странной, слишком правильной формы, которые при приближении к ним, оказывались самыми обычными. Кресло, чайник, столик с ящиками, стол заваленный мусором, мольберт с занавешенной картиной, кисти на старой палитре с бугорками высохшей краски. Свет преображал предметы так, что они выглядели слишком правильными, как на картине. Пахло растворителем, краской и деревом.

Карл показался из-за ширмы преображённый. Даниель проморгался. В нём боролись две версии увиденного: либо свет играет с его зрением в невозможные игры, либо перед ним не Карл. Оказалось, ни то, ни другое. Перед ним был Карл, только теперь в клетчатом костюме вместо кучи тряпья на подтяжках и в туфлях, натёртых до блеска.

– Там в углу есть пара коробок, складывай туда всё, что лежит на столе.

Даниель стал складывать мусор со стола в коробки. Детскую куклу без одежды, рамки от фотографий, потрёпанную коробочку с цветными мелками, стёклышки и другую мелочь. Предметы явно с помойки, но почему-то бережно разложенные на столе в каком-то неуловимом порядке. И зачем так церемониться, только чтобы вынести мусор?

Карл взял одну коробку, Даниель подхватил вторую. Тем же путём они дошли до овальной площади с обелиском. Теперь, когда Даниель смотрел в обратную сторону, было видно, что от площади, как зубья трезубца расходятся три улицы. Они пошли по самой правой, пока не поравнялись с длинной глухой стеной современного белого здания, исписанной словами на латыни. Карл принялся раскладывать предметы из коробок на парапете через дорогу от стены, мелками делать надписи на камнях и тротуаре. Улица очень быстро превратилась в выставку небольших инсталляций. Сам Карл встал под расписанной стеной, а прямо напротив разместил фотографию, на которой он сам в том же костюме стоит у этой самой стены. От фотографии к себе через дорогу Карл провёл меловой пунктир.

Даниель сел на нагретую солнцем лестницу и наблюдал, как прохожие задерживаются у инсталляций, радуются открытию скрытых смыслов. Некоторые, обнаружив на другой стороне пунктира самого Карла частью экспозиции, направлялись к нему, чтобы закинуть монету или купюру в металлическую банку у его ног.

Карл взглянул на часы на руке подающего, щёлкнул каблуками в ответ на звон монет и подошёл к Даниелю, который от скуки слонялся вдоль улицы и прислушивался к разговорам туристов.

– Постой-ка вместо меня, Дан, пока я сгоняю кое-куда. Сможешь?

Даниель встал на место Карла в его клетчатом пиджаке и очках. Разница в образах веселила зрителей, монеты сыпались почти непрерывно. Вот только, щёлкать каблуками в ответ у Даниеля не получалось. Самодельные подошвы его сандалий могли только глухо испускать облачко пыли.