– Ох, как мы самоуверенны! – буркнула Лиза.

– Я уверен в том, что никто из влиятельных людей не откажется вложиться в собственное бессмертие, когда я предложу им купить то, что обычно за деньги не продаётся. Время.

Даниель покачал головой:

– Ты не понимаешь, Вито. Это иллюзия.

– Иллюзия? Страх смерти – иллюзия? Желание бессмертия – это иллюзия? Или что за него любой отдаст всё, что у него есть?

– Не желание, Вито, и не страх. Бессмертие – вот иллюзия. Генетический алгоритм не будет работать, если…

– Да, ты говорил. Но это всего лишь твои слова. Я не вижу препятствий для бессмертия, и не надо мне их выдумывать. В любом случае, лучше заниматься избавлением человека от смерти, чем впустую философствовать о том, что такое жизнь. Вы мне друзья, или кто? «Да, Вито, молодец, отличная идея, вперёд!»

– Конечно, я тебе друг. Именно поэтому я хочу, чтобы ты увидел, что ошибаешься, как вижу это я, – сказал Даниель.

Вито резко повернулся в сторону тёмного угла, где Даниель развалился на мешке, заложив руки за голову.

– Я понял. Я тебя услышал. Мысль у тебя складная, и только. Кстати, раз ты мне друг, с тебя подарок.

Даниель потупился и почувствовал прилив на лице. Он достал из-за пазухи ручку, подошёл и вручил её Вито. Лиза закатила глаза и покачала головой.

Вито повертел подарок в руках, посмотрел напросвет, покрутил, перекатывая жёлтый блеск по изгибу пера.

– А чернила?

Даниель протянул ему флакон.

Вито сел за стол, огляделся, – ни одного подходящего клочка бумаги, – посмотрел на блокнот Даниеля.

Даниель, выдернул из блокнота лист и положил его перед Вито. Вито выглядел жалко, ручка торчала у него меж пальцев, как прутик в руке шимпанзе. Он старательно вывел фразу на латыни и откинулся назад, оценивая результат.

– Шикарная вещь, – Вито завинтил колпачок и положил ручку перед собой. – Незабываемые ощущения. Будто выписываешь рецепт собственной кровью. Спасибо, что дал попробовать. Я тебе её возвращаю. Но, если хочешь, можешь, например, оставить мне её в наследство.

Лиза подскочила к Вито сзади, обняла за шею и чмокнула в щёку.

– Если Даниель намекает, что всё живое действует по одному алгоритму, то идея мне нравится, – вздохнул Карл, выдернул листы из альбома и выстроил их на мольберте, сложил руки на груди и залихватски выставил вперёд левую ногу. – Я думаю, проект сделаю. Ну? Кто догадается, о чём это?

Первым тишину прервал Вито:

– Похоже на конец света.

– Одного света конец другого начало. Но работа не об этом.

– А о чём? – спросила Лиза.

– Разве непонятно?

– Здесь какие-то животные, их части, из которых складываются другие животные. Вот эти мифические…

– Уже близко, – Карл потёр ладони.

– Ты же не задумал написать вторую «Гернику»? – хихикнула Лиза.

– Пфф… – отмахнулся Карл. – Это действительно животные, бактерии, в общем, все организмы на Земле, как на ковчеге. И все они спариваются, делятся своими чертами друг с другом. Всё происходит в высших сферах. Потому что все они – часть единого организма, они все одного происхождения. Они черпают свои души из одного источника. Все они личности, наделённые сознанием, как доказывал Даниель.

Вито протяжно заныл.

– Хорошо хорошо, не доказывал, а приводил разумное объяснение этой гипотезы. А мифические животные, разве они не результат смешения свойств разных существ в одном? Вот, тут у меня человек спаривается с конём, – Карл оглянулся на Лизу, – … ну, в метафизическом смысле, а вот, у них получается кентавр и человек с головой коня…

– Единство всего живого, – заключил Даниель.

– Точно! – Карл хлопнул Даниеля по плечу.

Лиза поставила на стол стакан, который уже давно держала в руке пустым и вздохнула:

– У всех родились стоящие идеи. Только я одна ничего не родила, и даже не беременна. Скукота. Давайте о любви что ли? – вздохнула Лиза.

– Она везде…

– Отлично, стоп! Больше ни слова, я услышала всё, что нужно, – засмеялась Лиза, а Даниель продолжил:

– Она заложена в делении на два пола. Проявляется в способности привлечь партнёра к общему делу размножения. И вокруг нас полно того, что мы можем прочитать, посмотреть, услышать об отношении полов.

– Скукота, – Лиза допила вино залпом и звякнула пустым бокалом об стол. – А ты, Вито, что ты думаешь о любви?

– Ничего особенного не думаю. Она должна быть уух и на всю жизнь. Любить всю жизнь до старости, чтобы потом укрывать друг друга пледом, и всё такое.

– А если не на всю жизнь? – спросил Даниель.

– А если не на всю, то для этого есть бордели.

Лиза, свесила одну руку, будто она у неё лишняя, второй елозила стаканом по столу.

Вито встрепенулся, не давая себе уснуть во время долгой паузы.

– А что насчёт души?

– Хмм… Пока не знаю.

– «Пока». И это я ещё самоуверенный?

– Если всё живое только и делает, что приспосабливается. Жизнь как-то… механистично, что ли, выглядит, – пробурчал Карл, едва приоткрыв хмельные глаза и поддерживая голову одной рукой. Второй он водил карандашом по бумаге. – А с другой стороны, если механизмы понять, то та вечная человеческая страсть к сотворению себе подобных силой разума может всё-таки взять и увенчаться успехом. Но скажите, друзья, вот, допустим, в какой-то момент человек возьмёт нечто неживое и заставит его вести себя как живое. Как тогда живое от неживого отличать?

– Да… Именно. Никак. Тогда оно всё живое. И назвать что-то из этого неживым было бы дискриминацией по происхождению, – заключил Даниель.

Когда Лиза и Вито пошли к себе, а Карл уснул в своём кресле, Даниель ещё долго делал пометки в блокноте, утопая в мешке под рассеянным светом карловых светильников в том углу, где раньше располагался его матрас.

Если бы тело робота не поставляло обратную связь от каждого привода, контроллеру не с чем было бы работать. Так что, нельзя считать, что интеллект робота содержится только в контроллере. Интеллект – это способность приспосабливаться, меняться в определённом направлении, в зависимости от того, что происходит вокруг. Пока что изменения касались только настроек контроллера.

Эта Лизина убеждённость, что нельзя создать живое из неживого… Чужая слепота раздражает. Если бы я мог передать ей своё ощущение, что достаточно вложить в конструкцию принципы устройства живых, и всё получится.

Я пока не увидел разницы между живым и неживым, кроме как в способности к непрерывной адаптации к среде. А что, если это вообще единственное, что их отличает? Вот такая гипотеза. Что из неё следует? Что возможно создать живое из неживого, если заставить сущность меняться под действием окружающей среды. Конечно, камень нагревается на солнце – меняется под действием окружающей среды, но это не делает его живым.

Значит, не всякое изменение – это адаптация. Изменения должны быть целенаправленными. Если бы камень был живой, а солнечный свет стремился бы нарушить его структуру, то адаптация заключалась бы в таких изменениях, которые такому воздействию либо препятствуют, если они вредные (камень отрастил бы защитный слой), либо используют такое воздействие, как растения используют свет для фотосинтеза.

Получается, в живом скрывается базовое противоречие. Любая мышь, пока она жива, стремится одновременно к двум противоречивым состояниям: стабильность (динамическая стабильность, равновесное состояние, Вито как-то назвал его «гомеостаз») и одновременно подвижность, способность меняться, подстраиваясь под изменения вокруг, то есть адаптироваться, чтобы сохранять ту самую стабильность в новых условиях. Жёсткость и гибкость одновременно. Какой-то гироскоп получается.

Если баланс этих противоречивых состояний нарушится, мышь перестанет быть живой. Например, от голода, если не приспособилась к уменьшению еды в окружающем её месте обитания. Это как гироскоп остановился бы и упал. Или от перегрева, если организм не запас достаточно воды, чтобы сработал механизм термостабилизации (представил потную мышь), или от инфекции, если иммунитет не смог или не успел выработать антитела, и так далее.