Полицейский при входе спросил:

– По какому вопросу?

Даниель выпалил, стараясь не волноваться ещё больше от звуков собственного голоса, который звучал, как чужой:

– Получить удостоверение личности.

Дежурный кивнул, указал на скамейку у стены и поднял телефонную трубку.

Даниель не успел прочитать до конца все плакаты над головой у дежурного, по большей части инструкции, как вести себя в разных неприятных ситуациях, когда через проходную вышла женщина в полицейской форме. Дежурный кивнул на Даниеля, она развернулась и стала неторопливо приближаться, при этом глядя куда-то поверх его головы. Когда она остановилась метрах в двух, Даниель обернулся. На стене за его спиной он увидел собственный портрет под надписью «разыскивается».

Расстояние до входной двери было слишком большим. Он узнал это, почувствовав, как сначала сзади в рубашку, а затем в локоть вцепились сильные пальцы. Ноги отказались его держать, и на пару с подоспевшим дежурным, женщина уволокла Даниеля вглубь отделения. По дороге в него, как в чужую добычу, вцепилась ещё одна сотрудница, по возрасту годящаяся в бабушки первой, а дежурный вернулся к своему рабочему месту у входа.

Женщины втолкнули Даниеля в пустую комнату со столом посередине и двумя стульями по бокам. Старуха отступила и подпёрла собой дверь. Её тёмные очки, форма и фуражка из под которой выбивались седые пряди создавали ощущение, что Даниель попал в дурацкий театр, где всё не по-настоящему.

– Всё из карманов сюда, – скомандовала та, что моложе, положила на стол пластиковый лоток и два раза стукнула пальцами по столу.

Пока Даниель выкладывал чернильницу и ключ от чердака, чужие руки стащили с его шеи ручку и положили в лоток к остальному имуществу.

– Как зовут? Где живёшь?

Даниель молчал.

Его усадили на стул. Женщина вышла и вернулась с папкой, из которой торчали бумаги, и стаканчиком кофе. Она села за стол напротив и погрузилась в писанину. Даниель смотрел на тени за едва прозрачными панелями, ловил шум офисной суеты, звуки телефонных звонков, хрюканье раций, приглушённые крики. По сравнению с просторами города, его свободой и спокойствием от ходьбы, здесь всё, даже лица пьющих кофе полицейских порождали тревогу и нервозность. Казалось, эта тревожная суета сейчас ворвётся в комнату из коридора, как сквозняк, завлечёт Даниеля, разорвёт остатки его напускной безмятежности угрозами и унижениями.

Мимо старухи протиснулась ещё одна служащая и положила на стол бумагу:

– Позвонила в приют, – сказала она и выбежала.

– Так, Даниель. Тебя ведь Даниель зовут? Значит, сбежал из приюта. О, давно сбежал. Рассказывай, чем занимался всё это время? На что жил? Туристов щипал, а?

Даниель молчал.

Сколько прошло времени, пока ему задавали нелепые вопросы, неизвестно. Создавалось впечатление, что молчание в качестве ответа вполне подходит, потому что женщина продолжала строчить в бланках. Она так и строчила, когда в комнату вошла Норма Костелло.

– Я наставница приюта. Да, это наш беглец. Вот его документы.

При слове «документы» Даниель почувствовал то же, что чувствует голодающий при виде буханки хлеба на расстоянии вытянутой руки. Всё пространство вокруг сжалось для него в одну точку, в одну бумагу, которая единственно здесь имела значение и чего-то стоила. Даниель поднял взгляд на Норму. Он никогда не видел её такой подобострастной и лебезящей. Её голос изменился, она стала тянуть слова, словно выкладывая их на стол, боясь, как бы одно не легло поверх другого:

– Как хорошо, что ты нашёлся. Мы все так беспокоились.

Даниель уставился на её лицо. Глаза её перескакивали с него на бумагу, которую оформляла офицер. На щеках румянец. За это унижение она будет рада вцепиться ему в горло, как только представится случай, без свидетелей. Тут Даниель впервые за время пребывания в участке заговорил:

– А что, сестра Норма, вы с отцом Бернардо, пока меня не было, придумали новые пытки, или всё по-старому?

Офицер прервалась и подняла глаза на Норму. Та вытянулась лицом и взбледнула, как от удара наотмашь.

– Невоспитанный, неблагодарный мальчишка, – выдохнула наставница.

Норма подписала несколько листов, Даниель рассовал содержимое лотка по карманам и указал на бумаги.

– Офицер, я могу получить мои документы?

– Ваша наставница их заберёт.

Даниель прикусил губу, когда Норма прятала его удостоверение личности к себе в портфель.

– А вы разве не довезёте нас до приюта, вдруг он опять сбежит? – спросила Норма.

Офицер вздохнула, показала старухе у двери, что можно освободить проход и тоном, каким нерадивому ребёнку указывают на его оплошность, выдала:

– Синьора, полиция вам не такси, доберётесь сами. А оттуда, где детям хорошо, они не сбегают. Можете быть свободны.

Норма выскочила на улицу и огляделась в поисках такси. Даниель вышел за ней и остановился.

– Что мне с тобой делать, Эспозито? Ты абсолютно неуправляем.

– У вас в портфеле мои документы. Отдайте их мне.

– Ты слышал, что сказала та офицер? Лучше они побудут у меня.

– В таком случае, лучше я вернусь назад и расскажу им, куда они меня возвращают и как замечательно находиться в вашем приюте.

Тут её прорвало:

– Ни капли уважения от тебя. И это за то, что ты получил в нашем приюте! А мог бы сгнить на улице, как уйма других беспризорников, или в твоём случае, попасться тем, от кого тебя прятали. И вот она, твоя благодарность!

– Я вам благодарен. Спасибо за всё, что вы делали, пытаясь мной управлять. Но больше издеваться надо мной вы не сможете, синьора Костелло.

– Да как ты смеешь? Ты и со своими родителями также бы разговаривал, только их нет, они тебя бросили и забыли. А была я. И приют. А ещё церковь, которая не оставляет нас без своего участия.

– Вы сказали, что меня прятали.

Норма замолчала и устремила взгляд вдаль, как будто размышляя, не сболтнула ли она лишнего. Её губы были сжаты, а ноздри раздуты.

– Была женщина. Я её не знаю, потому что она не представилась. Она привела тебя, чтобы оставить на время. Я не хотела тебя принимать, но она предложила неплохую сделку – платить каждый месяц внушительную сумму, пока ты находишься у нас. Всё шло на нужды приюта, а не мне в карман, не думай. Я даже фамилию твою не знаю, поэтому оформила, как безродного подкидыша. Она сказала, что вернётся через полгода, максимум год. Но не вернулась. Так что, ты не из тех детей, которые попали в приют, потому что помирали с голоду на улице или в подвале с крысами, а навроде постояльца гостиницы. Живёшь ты в приюте, или нет, деньги за тебя платятся. Недёшево ты обходишься кому-то, но, похоже это дешевле, чем возиться с тобой самим.

Даниель сжал кулаки и подскочил к настоятельнице. Та отшатнулась и выставила вперёд локоть. Даниель выдернул из её руки портфель, вынул оттуда прозрачную папку со своим именем на стикере и бросил портфель Норме под ноги.

– Будем считать, что из гостиницы я съехал. Это я забираю.

Даниель едва узнал собственный голос, так он сипел и дрожал. Лицо плохо слушалось, противно подёргивалось, а глаза набухли.

– Надеюсь, никогда вас больше не увижу. Если спросят обо мне, придумаете что-нибудь. Меня усыновили, нашлись родители, я умер в вашем подвале… мне всё равно. Ciao!

Даниель поместил папку подмышку и зашагал прочь. Он нащупал в кармане ключ от чердака и ускорил шаг.

В мастерской все о чём-то спорили, но замолкли при его появлении.

– Где ты был так долго? – спросила Лиза. Получилось чуть строже, чем вопрос, заданный из любопытства, – Мы уже в полицию собрались, не знали, где тебя искать.

– Там бы и встретились.

Даниель сел в углу и рассказал историю сегодняшнего дня. Когда он закончил, Лиза пожала плечами:

– Зато теперь ты свободен. Когда-нибудь сможешь найти своих родителей и спросить, как всё было на самом деле.

– Как он их найдёт, если даже не знает, как их зовут? Не знает, как его самого зовут, – сказал Вито, который слушал, расхаживая взад-вперёд.