Блейз и Марик посмотрели друг на друга.

— Да, — сказал наемник, — но это, должно быть, не только ездит по земле, а?

— Они ездили по воздуху, когда здесь еще был город. — Глаза мальчика посветлели.

После того как он это сказал, я тоже это заметила. Формы были аэродинамическими, и мне следовало бы самой определить это, однако мое мышление не в состоянии было признать их существование. Не здесь. И не сегодня.

Лохматые животные остановились и выдохнули в морозный воздух облака пара. Борта повозки возвышались над нашими головами. Утреннее солнце заливало ее красным и золотым светом. Спустили веревочную лестницу, и по ней спустились вниз целая куча аширен. Затем сквозь них с помощью локтей вперед протиснулась женщина.

Ее грива блестела, кожа была смазана жиром или маслом. Поверх сорочки из мягкой кожи на ее теле была ремешками закреплена большая белая шуба, а за ее украшенным драгоценными камнями поясом торчал кривой нож. Однако она была не обута, а ее ребра покрывали белые шрамы, тянувшиеся вниз от одной пары грудных сосков до другой: это казалось таким знакомым на темной коже.

— Мир! — крикнула дикарка. Аширен стихли. Она широко улыбнулась и протянула вперед свои руки, чтобы взять в них мои. Я оцепенело смотрела на нее. — А вы правильно поступили. Я боялась, что вы не захотите ждать, но была больна и не могла к вам приехать. Но вот я здесь!

— Слава богу, — сказала я, а потом нас окружила целая куча аширен, толкавшихся возле нас, чтобы потрогать. Спешились и всадники, подошли к нам и заговорили на каком-то старом языке.

Я была ошеломлена и смущена; после столь долгой тишины всего этого оказалось для меня слишком много.

— Мир, — смеялся Блейз, — мы могли бы и сами это понять. Даже варвары, Кристи, не берут с собой детей на войну.

Я положила руку на плечо Марика, чтобы опереться. Он не переставал широко улыбаться.

Некоторое время царило замешательство, казалось, все хотели к нам прикоснуться, ощупывали нашу одежду и тела, прежде чем поверили, что мы действительно есть.

— Мои братья. — Дикарка подтолкнула вперед двух молодых мужчин, которые прикрыли глаза, потому что, видимо, были смущены, а затем так живо стали мне что-то говорить, что я не поняла ни слова. — А вот это — аширен моей сестры и мои.

Я не могла их отличить от других детей. Их гривы были темными, гладкая кожа — черного или кирпично-красного цвета за некоторыми исключениями; я заметила ребенка с молочно-белой кожей и серебристой гривой. Они были любопытными, дерзкими и уверенными в себе, как все ортеанские дети.

— Что… я хочу сказать, кто?.. — Впечатления целиком захватили меня.

— Ты, — сказала дикарка, — и твои друзья тоже, вы должны ехать со мной.

Лишь теперь мне стало ясно, что она была не просто женщиной племени, а предводительницей или женой вождя, может быть, тем и другим вместе. Она никогда не говорила больше, чем то было необходимо, а подобная молчаливость часто воспринимается как глупость.

— Нам придется довериться им, — сказал Марик.

— Да. Беги и принеси все, что бы ты хотел взять с собой. Живо.

Я притронулась к стенке яйцевидного транспортного средства. Она была ни из дерева, ни из металла, а обладала структурой, напоминавшей мне пластик. Повозка была легкой, судя по небольшому погружению в снег. Окраска отличалась однородностью и равномерностью. Приглядевшись поближе, я заметила на материале пятна и следы эксплуатации. Как долго мог существовать предмет подобного рода?

На Земле находят стекло финикийского периода и пластмассы начала двадцатого века. Но что вот это дошло до наших дней со времен Золотой Империи — через две тысячи ортеанских лет или более, возможно, две с половиной тысячи стандартных земных лет — в такое просто никак не верилось. Однако выглядело это так, как если бы было цельнолитным, поэтому я подумала, что конструкция такого рода обладала чрезвычайной прочностью…

— Кристи. — Дикарка попросила меня подняться внутрь по веревочной лестнице.

Упряжка животных налегла, возница прокричала команды, повозка тронулась со скрипом с тонкого слоя льда и начала скольжение. Я села на заднюю деревянную скамью, покрытую шкурой. Дикарка уселась рядом со мной, держа на коленях одного из многочисленных аширен.

Марик сидел на скамье пониже нашей рядом с Блейзом, прислонившись к моим коленям.

Холодный ветер перехватывал дыхание. Мы плотнее закутались в меха. Несмотря на холод аширен постарше что-то кричали и выглядывали через борта повозки.

Один пожилой мужчина, которого дикарка уговорила слезть со своего серого животного, чтобы ехать вместе с нами, хорошо говорил по-ремондски. Благодаря его переводу и несмотря на ее с сильным акцентом, архаичный язык мы отлично понимали друг друга.

— Вы и я должны говорить, — сказала она. — Вы и люди Кирриах.

Когда прозвучало это название, Марик поднял голову и сказал:

— Город Кирриах, который назвали а'Киррик?

— Верно, это место называлось а'Киррик. — Она посмотрела на старика.

Он помнит, что было здесь, — осторожно сказала я, и их лица посветлели.

— Твоя память говорит тебе, что здесь еще было? — спросила она.

Он обернулся и указал в восточном направлении:

— Там был еще один город, С'Имрат.

Она обрадованно кивнула.

— Люди С'Имрат. Этой дорогой мы не поедем, они нам враги. А эта дорога?

Мальчик наморщил лоб.

— Река… Я не понимаю, как далеко отсюда.

Она посмотрела на старика, который ей перевел это, и снова кивнула.

Повозка легко покачивалась на своих полозьях из стороны в сторону, и мы двигались по дороге, что вела на северо-запад. Здесь был более сильный снегопад. Сверкали на солнце сосульки, свисавшие с разрушенных лестниц.

— Вы должны говорить, — настойчиво повторила она. Выражение ее лица трудно было понять. Она говорила медленно и бросала взгляды на старого человека, который должен был помогать ей находить слова. — Я говорила… о другом мире. О твоих людях. О твоей поездке сюда, к Великой Матери, в этот мир… Твоя речь была для жителей низменностей. Теперь ты должна говорить с нами.

Я была потрясена тем, насколько сильно ее недооценила. А мы с Халтерном говорили о ней так, словно она являлась животным. В южной земле для них имелось лишь одно название — «варвары». Впервые я начала понимать, что они заблуждались. И это оживило в моем сознании то, что я забыла, пока занималась исключительно проблемами выживания: я все еще была посланницей Земли.

— Я буду говорить с каждым, кто захочет меня выслушать, — заверила я.

— Скоро тебе нужно уходить, — сказала дикарка, — Зима в этом году наступит рано. Перевалы будут закрыты. Твои друзья тоже должны идти.

По террасе шлепал дождь. Снег бесследно исчез. Возле Кирриаха висели серые тучи и скрывали реку с лежавшими за нею равнинами. Зажмурившись, я смотрела на косой дождь. У меня сильно воспалились глаза. Что-то в пище варваров вызывало у меня реакцию гистамина, хотя она и была не очень сильно выражена. Выбор между голодной смертью и какой-то аллергией давался мне легко.

— Я здесь всего лишь несколько дней. Это недостаточно, чтобы объяснить…

Однажды она прервала меня, что делала нечасто, и сказала:

— Иди или перезимуй здесь. Но тогда вам придется прорываться с боями; люди С'Имрат, Иритемн и Гиризе-Ахан услышат о вас и нападут на нас.

— Не могла бы я поговорить и с ними так же, как я говорила с твоими людьми?

— Между тобой и другими племенами нет никаких обязательств. Они бы убили тебя. Или приняли бы за одну из вернувшихся Золотых, потому что, рассказывают, Золотые вернутся.

Ветер задувал дождь на террасу, и дикарка закрыла деревянные оконные ставни, после чего заперла на задвижку. Свайных стен загона для животных не стало видно.

Я спустилась вместе с нею по лестнице в главный зал. Он походил на другие залы людей Кирриах: снаружи он имел вид здания времен народов колдунов, а внутри были устроены деревянные платформы, настилы, перегородки и небольшие отгороженные помещения. Видны были и следы износа стен в течение многих поколений. Обитатели раскрасили стертые временем барельефы, а что-то, видимо, подрисовали и сами: символы и иероглифы, которые, хотя и были непонятны, активизировали мышление своими удивительными геометрическими соотношениями.