Сны повторялись раз за разом. Вэй Усянь уже не пытался сделать вид, что не понимает, кто ему снится. И теперь, засыпая, вполне осознанно представлял, фантазировал о том, что мог бы сделать сам и что позволил бы сделать с собой. Нет, не позволил бы — упрашивал, умолял, клянчил, глядя в глаза цвета янтаря, сцеловывая с них всю боль, которую видел наяву. Во сне Хангуан-цзюнь умел улыбаться. Во сне он смотрел совершенно иначе: тёмным, жгучим взглядом, от которого тело становилось безвольным, мягким и послушным. Во сне, он раздвигал Вэй Усяню ноги, касался члена губами, смазывал маслом вход, проникал длинными пальцами и спрашивал низким голосом:

— Вэй Ин?

— Да. Так хорошо! — шептал Вэй Усянь во сне. И хотелось ещё больше, ещё сильнее, ещё бесстыднее.

В шестнадцать лет Вэй Усянь впервые признался себе: он хотел своего родного отца. Не просто хотел — любил так сильно, что был готов полностью раствориться, слиться душой и телом.

Странно, но, когда он осознал, паники не случилось. Подумалось только, что, видимо, так суждено: он был не только сыном символа чистоты — Второго Нефрита клана Лань, но и основателя Темного Пути Старейшины Илина. И однажды всё темное, что в нём было, возродилось в его сыне.

Наверное, именно этого всегда и боялся дядя Чэн.

Он не противился такому наследию, хотя много раз задавался вопросом, почему развратный Старейшина Илина, который мог получить и получал самых красивых женщин, обратил взор на Хангуан-цзюня? И почему тот поддался искушению? Неужели Вэй Усянь плод насилия? Тогда не удивительно, что такой гнилой с рождения. Но ведь Хангуан-цзюнь любит его, в этом сомневаться не приходилось. Любит, как сына, хоть и скрывает, что он отец.

Но в конце концов, Вэй Усянь решил, что всё это не имеет значения, потому что никто и никогда не узнает, что Старейшина возродился в своем испорченном ребёнке. Лаоши Лань не должен догадаться, какие непристойные сны с его участием снятся сыну и о чём тот думает перед тем, как сон заберёт в свои липкие и постыдные объятья.

Вэй Усянь не собирался ни с кем делиться, тем более не собирался отступать от своего плана.

Поэтому сегодня он вернётся в Юньмэн Цзян, чтобы отбыть на обучение в Гусу, но прежде поговорит с Не Хуайсаном. И на этот раз шишу не удастся отвертеться от разговора.

Хотя он всё равно попытался.

— Новый веер? Красивый! — Вэй Усянь использовал самую широкую и обворожительную из своих улыбок, и шишу сразу насторожился. Прикрывшись расшитым хрустальным бисером и шелковыми цветами веером, глянул насторожено.

Вэй Усянь с детства любил приходить в личные покои главы клана Не. Здесь всё дышало красотой — яркие веера на стенах напоминали гигантских бабочек, колышущиеся прозрачные занавески на окнах создавали ощущение живого дыхания, резная деревянная ширма удивительно тонкой работы, отделяла кровать от остальной комнаты, а дымящаяся курильница в виде разинувшего пасть дракона наполняла комнату волшебным цветочным ароматом. Шишу не любил аскезу.

— Собрался? Чзян Чэн уже прислал сопровождение…

Вэй Усянь мысленно закатил глаза. Ну, разумеется, дядя прислал охрану. На всякий случай.

— Шишу, у меня есть один вопрос…

Договорить ему не дали.

— Не знаю, А-Сянь, у меня много дел, может быть в следующий раз, — он даже попытался подняться из-за стола, но Вэй Усянь был готов и выпалил сходу:

— Я сын Старейшины Илина и Хангуан-цзюня?

— Не знаю… — начал было шишу своё коронное и запнулся. — Что? — Он выглядел настолько озадаченным, что Вэй Усянь почти поверил. Почти.

— Сюэ Ян тогда сказал… не важно. Скажи хоть ты правду! Почему вы меня опекаете? Вы трое? Я на самом деле их сын?

— В каком смысле их сын? Они же оба мужчины, — растерянность в голосе на этот раз казалась настоящей. Он даже веер отложил, — А-Сянь, ты же понимаешь, что для рождения ребенка нужна… — и сам себя оборвал, — Так, ладно. Что сказал этот… Сюэ Ян?

Вэй Усянь набрал в грудь воздуха и решился:

— Что они любили друг друга.

Шишу был настолько очевиден, что ответа можно и не ждать. Он снова схватил веер и отгородился, раскрыв его резким щелчком.

Усевшись напротив, Вэй Усянь демонстративно сложил руки на коленях, показывая, что никуда не уйдёт.

— Я не знаю…

Ну, разумеется!

Прежде, чем он успел отреагировать, шишу Хуайсан продолжил:

— …какие у них на самом деле были отношения. Тебе стоит задать этот вопрос Лань Ванцзы. Но ты точно не их сын.

— Тогда почему…

Шишу остановил его взмахом руки, призывая к молчанию.

— Но, если ты меня спросишь, — трепещущий веер на мгновение замер, и шишу бросил острый, пронзительный взгляд, — я скажу, что тебе не стоит дальше идти по этому пути. Ты можешь узнать что-то, к чему совсем не готов, он говорил медленно, будто подбирал слова. — Живи спокойно, у тебя есть три дяди, брат и ты талантливый заклинатель на Правильном Пути. Разве тебе нужно что-то ещё?

Он замолчал. И, хотя выражение лица скрывалось за веером, в глазах очевидно читалось что-то, что пока оставалось не слишком понятным. Вэй Усянь понял — сейчас происходит нечто важное, что-то, что предстоит разгадать. Понятно, что шишу ничего не скажет, но что подразумевает?

Мысли метались, как пойманная в сети птица. Нужно что-то сказать, как-то раскачать хлипкую лодку, опрокинуть и вытащить хотя бы намёк. Это Не Хуайсан, он всегда знает больше, чем говорит, если попробовать…

— Я люблю Хангуан-цзюня! — слова вырвались прежде, чем он успел себя остановить. Но, судя по тому, как схлопнулся веер и вытянулось лицо главы клана Не, он попал в точку. — Я влюбился ещё тогда, когда думал, что он мой отец. А теперь, раз кровного родства нет, я могу получить его? Даже, если он любил Старейшину Илина, тот мёртв, а я жив. Тем более, говорят, я на него похож.

Стоило сказать всё это только ради выражения шокированного изумления на лице шишу.

— Кто говорит? — голос шишу так очевидно дрогнул, что Вэй Усяню самому захотелось схватить веер и прикрыться. Чтобы скрыть расползающуюся по лицу усмешку. Это единственное, что шишу заинтересовало после признания?

— А что? Не похож?

— Похож…- задумчиво проговорил шишу Хуайсан и тут же вздрогнул. — В смысле, я не знаю!

— Я понял, понял, — несмотря на все усилия улыбку всё-таки удержать не удалось. Эта часть игры осталась за ним.

Поднявшись, он церемониально поклонился и направился к выходу.

— Только Цзян Чэну не говори! — прилетело следом. И в голосе этом совершенно очевидно не слышалось никакого испуга, а точно — наставление. И следом:

— Никуда не лезь, ничего не делай, будешь в Гусу, не нарушай правила!

Вэй Усянь, мог поклясться, что, если бы резко обернулся, увидел бы лукавую улыбку на лице шишу. Но проверять не стал. Он всё понял и так. Что ж, один союзник у него, похоже, есть. Нужно время и больше информации.

Три дня спустя. Облачные Глубины.

Знакомые с детства Облачные Глубины встретили привычным умиротворяющим покоем, напитанным туманным прохладным воздухом, снежными перьями облаков, обрамлявших вершины серовато-зеленых холмистых гор и четырьмя тысячами скучных правил, выбитых в скале перед горой, на которой располагалась резиденция ордена Гусу Лань.

Растолкав остальных учеников, Вэй Усянь первым предстал перед встречавшими их у входа младшими адептами ордена, поклонился и протянул руку за причитающимся ему нефритовым жетоном.

— Вэй Усянь, ученик клана Юньмэн Цзян, прибыл на обучение в Гусу Лань!

— Вэй Усянь!

Позади раздалось раздражённое шипение, Цзинь Лин, конечно же, не удержался. Непонятно зачем вообще его отправили сопровождать учеников, будто они сами не в состоянии прибыть на обучение. Дядя Чэн и его опека…

Один из встречавших их учеников, одетый, как и все адепты ордена, в белоснежное ханьфу с летящими широкими рукавами, мягко улыбнулся и ответил на поклон. Казалось, он вообще не обратил внимание на раздраженный оклик.

— Молодой господин Вэй, рады приветствовать вас в Облачных Глубинах.