Крофт, 1853 [30] ПОЭЗИЯ ДЛЯ МИЛЛИОНОВ («ДОРОГАЯ ГАЗЕЛЬ») Девятнадцатое столетие произвело новую школу в музыке, имеющую примерно такое же отношение к своему подлиннику, какое невзгоды понедельника, дня тяжёлого, имеют к почти что сочленённому с ним предшествующему воскресенью.
Мы разумеем, конечно же, распространённую практику разбавления работ прежних композиторов вялыми современными вариациями, словно бы с намерением угодить ослабленному и искажённому вкусу нынешнего поколения; само новшество обозначается как «художественное оформление» теми, кто, словно в издёвку над благородным предложением Александра Смита «положить нашу эпоху на музыку», решили просто бросить музыку под ноги нашей эпохе. С прискорбием признаём мы существование суровой необходимости таких перемен: строгим пророческим взором усматриваем вырисовывающееся в туманном Будущем падение сестриц, Изящных Искусств. Отечественная Галерея уже предоставила иные из своих прекраснейших картин этой болезненной операции; Поэзия будет следующей. Чтобы не отстать от прочих в деле продвижения Цивилизации вперёд, мы смело отбрасываем все личные, все тайные пристрастия и дрожащим пером, с глазами, полными слёз, решаемся следовать литературным произведениям, создаваемым в Духе Времени, и тому славному отряду доблестных искателей приключений, которые, ведя свой Фургон, не уклоняются от великого Пути Реформ. Д о р о г а я г а з е л ь «Я дорогой не звал газели» И прочий дорогой товар. Торговцы, право, оборзели: От этих цен бросает в жар. «Меня утешить томных оком» Из школы в Тутинге сынок Примчал, прибитый — ненароком Иль дурню задали урок! «Когда же сблизиться мы смели», На шею сел мне сорванец. Да что со мною, в самом деле? Пора собраться, наконец, И «тёмный рок» томатным соком Запить для верности слега, И закусить бараньим боком, И ждать взросления сынка. К. Ч., 1855 [31] ЛЕДИ ПОВАРЁШКА В Сочельник юноша один Пил утром близ Таможни джин, Потом пошёл гулять на рейд — Зовётся он «Марин Перейд» (Где, то есть, место морякам, Что «ходят маршем по волнам», Там окунётся даже тот, Кто сухопутно жизнь ведёт); Потом он повернул назад, Прошёл бульвары все подряд, Прошёл по улиц тесноте, Где, кажется, дома — и те, Несильный сделают рывок, И сдвинутся порог в порог; Взобрался лестницей крутой, Что воспарила над землёй — На ней упарился бы всяк, Богатый будь или бедняк. Жильцы дивились: граф не граф — Холодный вид, спесивый нрав И, обстановке вопреки, Глядится очень щегольски. Имел он тросточку, букет, Был напомажен, разодет — Трудился не из пустяка: Любил!.. Кухарку с чердака. На пляж он забредал, забыв, Что ноги вымочит прилив; Там пел он, стоя на песке — Он выход тем давал тоске: «Унесла её „Хильда“ Из Уитби куда-то; Её звали Матильда, Я любил её свято. Я спросил билетёра (Ох, казнюсь я за это): „Отправляется скоро?“ — „Не уйдёт до рассвета“. Ей сказал „этот Недди“ (Так звала меня в шутку): „Скоро, милая, едем, Подожди лишь минутку“. Я совсем был готовый, Забежал только в лавку, Чтоб на галстук свой новый Подобрать и булавку. Героиня кастрюли! Украшенье салату! И тебя умыкнули, И багажную плату. Ей какие заботы? Уносимые „Хильдой“ Кошелёк и банкноты Я утратил с Матильдой!» Булавку парень отстегнул, Протёр её, потом продул И опустился на песок, Чтоб от забот вздремнуть часок [32]. ЛЭ О ТАИНСТВЕННОМ, ФАНТАСТИЧЕСКОМ И СМЕШНОМ № 1. ЧЕРТОГ ЛЖИ И ЧУШИ Приснился мне чудной чертог, Для мошек мраморный мирок — Не трогал тверди топот ног. Промозглый, резкий бриз вдувал Чуть слышный запах сыра в зал И рвущий кашель вызывал. Отвратен каждый гобелен: Сюжеты — горе, зло и тлен, И чушь общественных проблем: Педант, тщеславием объят, Льёт легковесных слов каскад — Кивает слушателей ряд; Затем безмозглый старичок — Он в детстве бы резвиться мог, Но, видно, детством пренебрёг. Его душа — пустыня льда; Для жертв-малюток он беда, Они лишь всхлипнут иногда. Вот пруд — густой тимьян кругом; Знать, ядом полон водоём — Сорняк возрос обильно в нём. Вот птицы, все клеймёны злом, Кликуши в воздухе гнилом; Закончат, верно, жизнь силком; Зазря их гибельный призыв Пропал, других не совратив, Хотя был выверен мотив. Пронёсся молнией фантом, Он озарил мой мозг огнём, И ложе вдруг восстало в нём. Два старца дряхлые на ложе, — Юристов выдумки; ну что же, Помрут две фикции, похоже. За Дика Роу среди зала Ответчик плакал; та рыдала, Что Джона Доу представляла. «Прошу растолковать (я — к ней) Процесс, про иск бы мне ясней, Отвод, всё дело тех теней». Она мне: «Дело не от вод; Про иск я знаю всё, но вот Про „цесс“ ничто на ум нейдёт». И вновь над стариком со стоном, Она нависла как поклоном Промолвив (кстати ж!): «Мы за коном!» «Суда…» — его уста рекут Как в продолженье ей. Про суд? «...рыня!» — он добавляет тут. Рассвет, ночную тьму сменив, Мне ветра влажного порыв Плеснул в глаза, виденье смыв. И улетучились из сна Кровать и красная тесьма; Лежащих — смерть взяла сама. Мой дух забыть тот сон не смог — К земле он жмётся как щенок, Чуть вспомнит мраморный чертог [33]. вернуться Упомянутая в стихотворении Твайфордская школа — это одна из самых старых так называемых «подготовительных» (для поступления в колледж Святой Марии в Уинчестере и другие учебные заведения более высокой ступени) школ-пансионатов Англии (первоначально только для мальчиков; в XX столетии обучение стало совместным). Она находится в деревушке Твайфорд близ городка Уинчестер в графстве Гемпшир, расположенной на той же реке Тиз, что и Крофт. Стихотворение написано в 1853 году, когда несколько младших братьев (родных и двоюродных) молодого Доджсона, уже студента Оксфорда, были учащимися Твайфордской школы; позднее, в декабре 1857 года, Доджсон посетил эту школу, желая навестить бывших однокашников по колледжу Христовой Церкви, которые там теперь преподавали. Учащиеся мальчики вызвали в нём симпатию, и на следующий год Доджсон прибыл туда с фотоаппаратом. А 17 февраля 2009 года в школе была организована выставка Кэрролловых фоторабот и состоялся праздничный обед в ознаменование двухсотлетия первой сделанной в этой школе фотографии (разумеется, Кэрролловой). Стихотворение пародирует стиль и манеру выражения антологии Вальтера Скотта «Песни [шотландской] границы»; в нём, по словам комментатора Gillian Beer, «неспровоцированные расправы и диалогический характер повествования при несогласованности вопросов и ответов между собой <, характерные для «Песен границы»,> преобразуются в фантасмагорию ссоры между маленькими Доджсонами». В стихотворении, по нашему мнению, читатель вновь встретит упоминание о «Т» (см. памфлет «Видение трёх „Т“»). Этими «Т», скорее всего, обозначаются т-(или y-)образные подставки под удочки, когда последние закреплены одним концом на суше. Разумеется, в слове Tees во втором случае следует видеть название реки, но, может быть, и множественное число от «Т» в первом? вернуться Впервые опубликовано в «Таймс комической» от 18 августа 1855 года. В рукописном журнале «Мешанина» имело вид музыкальной пьесы, написанной на нотном стане (см. иллюстрацию). Впоследствии стихотворение было перепечатано в сборнике 1883 года (второе издание вышло в следующем году) «Стихи? и смысл?» с иным предисловием и в слегка переработанном виде. Приведём новый текст полностью. «Отчего так, что Поэзия никогда не была подвергнута тому процессу Разбавления, который с такой выгодой показал себя в отношении сестринского искусства, Музыки? Разбавляющий вначале подаёт нам несколько нот какой-то хорошо известной Мелодии, затем дюжину тактов собственного сочинения, затем ещё некоторое количество нот первоначального мотива и так далее попеременно; таким образом он оберегает слушателя если не от малейшего риска признать пьесу сразу, то по крайней мере от чрезмерного волнения, которое способна вызвать её передача в более концентрированном виде. Композиторы такую процедуру зовут „художественным оформлением“, и всякий, кто когда-либо испытывал то сильное чувство, которое возникает, стоит только внезапно влезть в кучу строительного раствора, не будет спорить, что данное выражение вполне отражает суть дела. [Игра слов: setting ‘художественное оформление; затвердевание, схватывание (цемента, бетона)’. — А. М.] Воистину подобно тому как прирождённый эпикуреец любовно медлит над ломтиком превосходной Оленины и при этом всеми фибрами души словно шепчет: «Excelsior! (‘Выше, выше!’)», — однако прежде чем приступить к лакомству, проглатывает добрую ложку овсяной каши; и подобно тому как тонкий знаток Кларета позволяет себе лишь чуточку пригубить, а потом уж пойти и выдуть пинту или более пива в буфете, точно также и — Не звал я дорогой газели В свою конюшню. Мил товар, Да вот торговцы оборзели — От этих цен бросает в жар. Меня утешить томным оком Примчался с улицы сынок. Подбитый где-то глаз уроком Послужит, жаль, на краткий срок. Когда же сблизиться мы смели, На шею сел мне сорванец. Да что со мною, в самом деле? Пора собраться, наконец, И тёмный рок томатным соком Запить для верности слега, И закусить бараньим боком, И ждать взросления сынка». Темой для последующих «вариаций» служит здесь широко известный в ту эпоху отрывок из романа в стихах и прозе Томаса Мура «Лалла-Рук» (поэма «Солнцепоклонники», часть 1-я, ст. 283—286). В переводе с оригинала он должен звучать примерно так: Не звал я дорогой газели Меня потешить томным оком, Когда же сблизиться мы смели, Я нёс ей гибель тёмным роком. вернуться В стихотворении действие происходит в приморском городке Уитби, что в Йоркшире, куда в 1854 г. Доджсон в компании студентов отправился на летние каникулы и для подготовки к выпускным экзаменам и где состоялся дебют Доджсона как литератора — наряду с настоящим стихотворением там был напечатан рассказ «Вильгельм фон Шмитц», герой которого, мнящий себя поэтом молодой человек, также влюблён в девушку низшего класса с плебейским именем Сьюки и даже схожей профессии — разносчицу в баре. Не она ли — эта «героиня кастрюли, украшенье салату»? «Хильда», во всяком случае, и в стихотворении, и в рассказе, одна и та же. Цитата «ходят маршем по волнам» взята из стихотворения Томаса Кэмпбелла (1777—1844) «Морякам Англии». вернуться Напечатано стихотворение было в первом номере Oxford Critic and University Magazine (июнь 1857 г.). Ричардом Роу, упомянутым в этом стихотворении, до 1852 года условно именовали ответчика в английском судопроизводстве, а Джоном Доу — истца ради сохранения инкогнито обоих (они и есть «юридические фикции», оставшиеся, наконец, «за коном» суда). Красная тесьма — принадлежность папок для деловых (в том числе судебных) бумаг, своего рода символ. Стихотворение выказывает раннее пристрастие Кэрролла к вышучиванию судопроизводства; по этому поводу можно вспомнить «оксфордскую идиллию» «Величие правосудия», а также сцену суда из «Страны чудес». Это говорит и о том, что в «Охоте на Снарка» бурлескная сцена суда также появляется отнюдь не случайно, более того: она не может быть связана с чем-то конкретным наподобие дела Тичборна, как о том любят рассуждать кэрролловеды, а имеет источником названную склонность нашего автора. |
