Я замер. Признание было ошеломляющим – как если бы мой друг признался в убийстве человека. В первый момент мне захотелось выбежать из гостиной. Но я погасил порыв ужаса, медленно сел, сжал ладонями ручки кресла. В конце концов, мы уже говорили с ним о многих запрещенных вещах, границы дозволенного были нарушены категорически. Так почему бы не продолжить?

– И как тебе, Глеб? Разве это не опасно?

Мой друг посмотрел мне в лицо, улыбнулся.

– Опасно только для меня, для окружающих – нет. Но я справляюсь. И знаешь, Камиль? Многое изменилось.

– Что именно?

– Мое отношение к себе и к жизни.

Так в тот ненастный вечер Глеб признался мне, что встречается с информатором. Любое отклонение от правил было запрещено законом. И все же я не доложил о нарушении – сначала решил выждать, а потом сам стал мечтать о такой встрече. Два месяца назад мой друг исчез бесследно. Не попрощался, не предупредил.

Слухи ходили разные – отправился в срочную космическую экспедицию, попал на коррекцию, умер. Официальной версии не было. И я по-прежнему ждал от него звонка. Ждал и боялся. Если информаторы вне закона, значит, Глеба изолировали. Смириться с этой мыслью было сложно. Вопреки общепринятым стандартам, я сильно привязался к Глебу, и именно сейчас, спустя время, с удивлением обнаружил, что скучаю по разговорам с ним. Мне стало остро не хватать той самой грани дозволенного, на которой мы так ловко с Глебом позволяли себе балансировать. Осторожно, почти не затрагивая острых тем. Ну, самую малость. Только он и я. Это было неправильно – в научном окружении приветствовались исключительно деловые отношения, регламентированные правилами. Мы с Глебом нарушили все правила, и неминуемое наказание наступит. В этом я уже не сомневался.

Я с тоской посмотрел на гуляющую толпу и отхлебнул обжигающий напиток, не почувствовав вкуса.

Мне повезло больше остальных только в одном – природа наделила меня неуемной жаждой познания, в отличие от основной массы потребителей моих услуг. И такими же неуемными амбициями. Именно я разработал и обосновал жесткий алгоритм отношений в бизнес-содружестве, который строился исключительно на взаимном уважении. Люди на Земле очень любили зарабатывать деньги, и если раньше они это делали спонтанно, то отныне любое действие оговаривалось кодексом партнерства. Недоразумения разрешались с помощью консультантов, никто не смел оспаривать право выбора противоположной стороны.

Даже при неблагоприятном исходе предприятия партнеры ничего не теряли. Совместная деятельность предполагала слияние накопленных средств, но эти средства были защищены многочисленными страховками. Не было рисков, не было негатива, скорее – азартная гонка за прибылью. Бизнес стал культовой игрой. Победители получали деньги и уважение общества. Проигравшие – полезный опыт, благодаря которому они могли пробовать заниматься бизнесом в партнерстве еще и еще раз. И победителей, благодаря моей стратегии, стало большинство.

Но мне нужен был новый материал для исследований, новые идеи. Поэтому последние десять лет я безуспешно пытался изучать историю бизнеса двадцать первого века, эта цель захватила меня так же крепко, как в свое время алгоритм отношений между бизнес-партнерами. Я был уверен, что информация, полученная при изучении далекого прошлого, будет новой, полезной и, возможно, позволит сделать сенсационные открытия. Но материала было мало – в основном, архивная художественная литература.

Иногда мне везло, и я находил редкие статьи того времени. Собранные данные были неутешительны, партнерские союзы часто терпели крах. Как правило, люди объединялись, начинали с большим воодушевлением и надеждами на будущее, и, когда приходил успех, один из партнеров обманом забирал бизнес у другого. Что происходило на самом деле? Когда зарождался раскол? И почему в далеком прошлом сценарий был всегда один и тот же – поражение одного и победа другого? Мне казалось, что, ответив на эти сложные вопросы, я смогу придать своим исследованиям некую остроту, где кульминацией станет сравнение между ужасным прошлым и нашим благополучным настоящим. Напугать и затем успокоить – лучший метод, чтобы сделать человека послушным и убедить в чем угодно.

В последние два года мой энтузиазм иссяк окончательно – тема была недоступной, хотя и крайне перспективной. Материала не было, новых открытий тоже. Но мое желание напугать, привлечь, убедить было поверхностным – для тех, кто не хотел задумываться. На самом деле, меня как ученого интересовало другое: я хотел исследовать способности человека сопротивляться внешним негативным факторам. И, прежде чем обнародовать какие-либо выводы, я стремился сам тщательно разобраться в этой сложной теме.

Как-то на одном из семинаров я услышал весьма интересные тезисы коллеги, французского философа Жан Жака Марнье:

«Если бы люди не имели генетически заложенных положительных задатков и навязанного религией внутреннего самоконтроля Сверх-Я, к двадцать седьмому веку на планете остались бы только животные»,

«Даже в самые кровавые годы в истории Земли всегда находились личности, ежечасно спасавшие мир своим благородством»,

«Человек не так плох, как рассказывает о нем история».

Тезисы были весьма спорные, и, возможно, несколько наивные. Марнье не потрудился их качественно обосновать. Впрочем, его интересовали религии прошлого, а там – сплошные домыслы, мифы, чудеса. Для моих исследований чудеса не годились. А вот высказанная Марнье вера в людей понравилась. Это очень перекликалось с моими собственными представлениями о психологическом ресурсе личности, которая способна идти к самосовершенствованию через боль. Я был почти уверен, что трудности закаляют характер, делают человека еще более человечным. Но в моем благополучном мире трудностей не было, а боль не приветствовалась. Любые психологические затруднения моментально корректировались, человека быстро выводили из подавленного состояния – во благо личности. Следовало ли из этого то, что человечество достигло апогея развития и теперь катится в пропасть вырождения? Возможно. Но доказательств тоже не было, они остались в неизвестном прошлом.

Мысли были тоскливыми и какими-то тягуче-безнадежными. Пытаясь отделаться от них, я снова стал размышлять о возможном контакте с информатором – об этом думать было как-то веселее, словно появлялся проблеск надежды.

Если бы была возможность наблюдать развитие отношений хотя бы в одной бизнес-паре, я бы многое понял. Мне страстно хотелось проследить весь временной отрезок развития таких отношений – от слияния до разрыва. Как это происходило? Кто делал первый шаг в лучшую или худшую сторону? Какие они, люди двадцать первого века? Может, именно слабые партнеры и были теми людьми, которые, испытав на себе предательство друзей и близких, поднимались после жестокого падения и заново выстраивали собственную систему ценностей? А, может, наоборот, они становились такими же – жестокими, бездушными, выгоревшими? По крайней мере, такие исследования могли бы дать толчок совершенно эксклюзивному направлению. И тогда – новый успех, новая слава, новые поклонники.

Да, люди на Земле жили предельно спокойно, но любопытство так и осталось одной из самых сильных человеческих эмоций, и его необходимо было удовлетворять постоянно. Мой ресурс закончился, я скоро не смогу быть эффективным и интересным. Меня забудут.

Я нервно смял бумажную салфетку – она нарушила совершенство сервировки стола. Тут же подкатился робот, и салфетка бесследно исчезла в его щупальцах.

Я покинул кафе и медленно побрел вдоль Москвы-реки. Люди вокруг были веселы, беззаботны, счастливы – как могут быть счастливы те, кто абсолютно уверен в завтрашнем дне. Я пытался проникнуться всеобщим настроением праздности, но не получалось – картинка казалась искусственной, будто меня поместили в голограмму. Я искренне позавидовал молодежи и туристам, сожалея о том, что давно не испытывал чувства такого всепоглощающего счастья, незамутненного деловыми целями. Неужели у меня наступила биологическая старость, несмотря на все достижения медицины? Может, у мозга действительно есть свой собственный ресурс блаженства, и умению радоваться отведено особое место где-то в далекой молодости, когда человек похож глупого на щенка, которого выпустили порезвиться на зеленой травке?